Рассказ основан на реальных событиях, но все, упоминаемые в тексте события вымышлены. Имена героев рассказа не имеют ничего общего с реально существующими людьми, и используются только в качестве объектов индивидуального ума. Остальные совпадения случайны. Попытка сопоставить нить рассказа с реальными событиями преследуется по закону тайги. Мнение автора может не совпадать с его точкой зрения.
Из ПДА Хоттабыча:
4. 05. 2007
Операция по расширению Зоны личного пребывания, в дальнейшем -
зоны, прошла успешно. Разведали сектор за круглой поляной. Артефактов собрали немного. Но главное – был обнаружен каменный крест. Подробное описание феномена тут:
http://travel-ural.ucoz.ru/index/0-7 Предположительно это и есть исполнитель желаний. Нужно проверить.
Лесное озео
Четыре с половиной года спустя.
На маршрут вышли впятером. Бывалый сталкер Хоттабыч вел группу, так как он один знал безопасный проход к кресту. За ним шел долговязый, больше похожий на студента Брамси. Но сходство это было обманчиво. Брамси нес тяжелое вооружение ОЦ «Гроза» с полным боекомплектом к нему. Да еще как нес! Несмотря на нешуточный вес своей амуниции, Брамси нисколько не отставал от Хоттабыча, а шел ровно в 20 метрах позади, так, чтобы их нельзя было срезать одной очередью из автомата или, как говорил Брамси, поставить на фугас. Брамси надежно прикрывал спину напарника, вооруженному родным калашом. Хоть АК 47 и устарел морально, но, тем не менее, служил простым и неприхотливым оружием. Да и патроны для него легко можно было достать.
Еще в группе было три собаки. Батя и Кара проверяли дорогу метрах в тридцати впереди основной группы, а Комода прикрывала группу с тыла.
С недавнего времени многие сталкеры поняли, что в зону нужно брать с собой собак. Они и аномалии на раз учуют и об опасности предупредят и от зверья разного отбиться помогут. Конечно, в бою против, скажем кабанов или кровососов собаки плохие помощники, но вот контролера они издали чуют и предупреждают об опасности.
Гриб такой
Весь маршрут был рассчитан на неделю, плюс – минус два дня. Вышли рано утром. Предстояло пересечь почти всю зону по диагонали. Поэтому шли быстро молча и сосредоточено. Как только вышли с заброшенной фермы, где у Хоттабыча был оборудован схрон, с необходимым в зоне снаряжением и что-то типа базового лагеря, авангард группы сразу же наткнулся на скопище рябчиков. Хоттабыч вскинул оружие и как будто бы спиной почувствовал, как Брамси делает то же самое. Все-таки, схоженая пара – это схоженая пара. Они уже не первый год бороздили зону вместе и могли не то, что доверять друг – другу, а даже чувствовать действия напарника. Хоттабыч присел, открывая обзор для Брамси, и краем газа заметил движение справа. Медленно, без резких движений, переведя автомат в положение для стрельбы с левого плеча, Хоттабыч прицелился. В утренней тишине грохнул одиночный выстрел. Правки не понадобилось. Рябчик глухо шлепнулся о землю и затрепыхался. Остальные мутанты отступили в глубь леса. Странно, но рябчики и глухари никогда не умирают сразу. Жизненная сила, что ли в них какая то особенная? Или не жизненная, а какая там у них? Черт его знает? Однако артефакт «грудинка», который носит при себе почти каждый мутант несомненно обладает жизненной силой. Любому сталкеру достаточно задействовать всего два таких артефакта, и он будет способен весь день скакать по зоне как горный козел.
Хоттабыч осторожно снял с трупа мутанта артефакт и положил в подсумок.
- А вот интересно, давно они мутировали? – спросил Хоттабыч.
Брамси почесал затылок.
- Наверное, давно. Во всяком случае, еще до образования зоны. Это точно.
- Ты хочешь сказать, что мутанты появились еще до зоны? – Не поверил Хоттабыч.
- Конечно. Все всегда мутирует, изменяется. И люди и звери. Ты что? Не знаешь? На этом то и основана теория Дарвина.
Брамси говорил очень убедительно. Ему можно было верить. Еще на гражданке он окончил какой-то институт, и неплохо шарил в биологии и компьютерах.
- Хоттабыч, а ты чего одиночным стрелял?
- Так вернее попадание. Отдача прицел не сбивает.
- Да ладно, – В голосе Брамси послышалась усмешка - наверное, патроны просто экономишь?
- Экономлю. – Признался сталкер - Вчера на разведку ходил, на рябчиков напоролся. Пол- магазина в них иссадил, пока отбился. Так что теперь экономить приходится.
- Ладно, ты ежели чего увидишь, просто цель указывай, а я огнем прикрывать буду.
Через некоторое время сталкеры пересекли дорогу, по которой иногда проезжает патруль группировки «менты» и даже бывали случаи встреч с контролерами. Хоть явной опасности и небыло, однако дорогу переходили по всем правилам. После встречи с мутантами рисковать не хотелось. Сначала Хоттабыч осторожно подошел к дороге, остановился в придорожных кустах и стал внимательно вслушиваться в пространство. Кара и Батька тем временем обследовали другую обочину. Вроде бы все чисто. Хоттабыч быстрым шагом пересек дорогу и занял позицию на другой стороне. Вслед за ним двинулся Брамси.
Может быть, эти предосторожности и были излишними, однако встреча с местными группировками не сулила ничего хорошего.
Однажды один сталкер наткнулся в зоне на военных. Услышал перестрелку невдалеке и пошел посмотреть, что же там происходит. А там военные от мутантов отстреливались. Ну и нашел сталкер на этом месте автомат. Ему бы, дураку, бежать оттуда со всех ног, ведь всем известно, что с военными связываться – плохая примета. Так нет, он автомат забрал, а тем же вечером в бар его принес на водку менять. Барменша как увидела такой хабар, сразу испугалась и ментам сообщила.
Ну, в общем, пришлось, бедолаге - сталкеру, оформлять добровольную сдачу нарезного оружия. Хорошо еще, что не посадили и в другую зону не отправили. Говорят, за это он ментам за это артефакт «туша» отдал. Туша – ценный артефакт, а называют его так в первую очередь за вес.
Портал
Тем временем Брамси с Хоттабычем приблизились к хроно порталу. Это был обычный, каких много в зоне, портал, переносящий во времени в будущий день. Но этот портал представлял собой нечто особенное, невообразимое. Как будто яркое свечение пробивалось сквозь туман. Лучи портала расходились во все стороны и переливались всеми цветами радуги. Затаив дыхание, сталкеры медленно вошли в портал. И как будто бы ничего не изменилось. Появился какой то коридор в тумане. Из чего состоят стены этого коридора, было не разобрать. То ли пульсирующий тоннель, то ли проход меж нависающих вдоль тропинки деревьев. Сам коридор утопал в тумане, и лишь в конце тоннеля пробивался яркий свет.
Как при рождении, подумалось Брамси, или при смерти. Откуда-то он знал, что душа, прежде чем покинуть тело проходит по длинному коридору, в конце которого разлит ослепительный свет. А, может быть, мы уже умерли, рассуждал сталкер, но просто пока не осознаем этого? Продолжаем идти как бы по инерции, а на самом деле не идем по коридору, а движемся к смерти? Подобно тому, как при разрыве провода, ток продолжает течь, порождая электрическую дугу. Провода уже нет, а электроны об этом еще не знают и по инерции продолжают стремиться от плюса к минусу. От большего к меньшему, от хорошего к плохому. А как же еще?
Не все в мире логично, зато все аналогично. На первый взгляд, что может быть общего между электрической дугой и смертью. Однако сходство есть.
Как долго может сохраняться дуга? Наверное, это зависит от ионизации воздуха. А как долго может сохраняться заряд на аксонах нейронов головного мозга? Скорее всего, недолго, какое то мгновение. Напряжение при протекании через воздух падает резко по графику экспоненты. Так же быстро отмирают и клетки мозга, если к ним перестает поступать кислород. Но это мгновение в сознании умирающего, наверное, растянется в вечность. Как график экспоненты никогда не приближается к нулю, так и напряжение нейронов никогда не сравнятся окончательно. Так значит, врут богословы, утверждая, что после смерти мы попадем в ад или в рай. После смерти мы будем вечно переживать то ощущение, которое посетило нас в последний миг. И если ты умираешь со спокойной душой, то всю оставшуюся вечность у тебя на душе будет спокойно. Все эти мысли пронеслись в голове Брамси за какое то мгновение. И даже вспомнились слова учителя математики, которого в школе за глаза называли мухомором: «Комплексная экспонента — целая голоморфная функция на всей комплексной плоскости. Ни в одной точке она не обращается в нуль».
А в следующий миг в глаза сталкеру ударил яркий свет.
Тропинка, (а это все-таки оказалась тропинка в лесу), вывела их на поляну, залитую солнечным светом. Тут начинался новый день. Если там, с той стороны портала они находились в сером мрачном и туманном утре, то здесь день уже уверено набирал свои права. Громко пели птицы и ярко светило солнышко. Перемена была разительной, несмотря на то, что во времени сталкеры потеряли всего три с половиной минуты.
Отойдя метров сто от портала, сталкеры решили сделать привал. Необходимо было снять термозащитные костюмы. Бронежилетами друзья не пользовались. Броня все равно не поможет от пули снайпера или воздействия контролёра, а ходить по зоне в тяжелой защите – дело не приятное. К тому же скорость отряда падает почти в два раза.
Другое дело, конечно, комбинезон с замкнутым циклом дыхания, но где же его достать рядовому сталкеру. Да и дорогой он. Поэтому Брамси с Хоттабычем и довольствовались обычной сталкерской одеждой, поверх которой иногда одевали термозащиту или стандартные армейские ОЗК, которые спасали их от радиации и дождя. Правда, на Хоттабыче была специальная обувь, которая защищала от аномалии «грязь».
Грязь – не смертельная аномалия, однако довольно не приятная. Бывали случаи, когда серая зловонная жижа засасывала зазевавшихся сталкеров по-колено. Еще грязь имеет свойство распространяться по всему телу. Прилипнув к ноге, она тут же перемещается на другую ногу, затем на поясницу, на руки, на оружие, выводя его из строя. Попав на термозащиту, грязь делает ее проницаемой для другой аномалии – холода. Холод нельзя считать полноценной аномалией. Он не имеет четких границ, формы, цвета, запаха. Подобно жгучему пуху, холод просто летает в воздухе. Однако воздействие холода на организм человека довольно таки сильно. Сперва воспаляются и опухают дыхательные пути, потом появляются признаки гипотермии. И если не удается вовремя эвакуировать сталкера, то через некоторое время наступает болезненная и мучительная смерть. Однако сейчас защиту можно было снять. Недавно ученые выяснили, что холод боится прямых солнечных лучей и под их воздействием разлагается на воду, кислород и что-то там еще.
Вдалеке послышался нарастающий рокот мотора. Первыми среагировали собаки. Не проронив ни звука, Кара и Батька ощетинили загривки и заняли оборонительную позицию. И даже молодая Комода среагировала на приближение опасности. Оба сталкера замаскировались в придорожных зарослях крапивы. Старый, видавший вида Уазик прогромыхал по дороге.
- Контролеры? – коротко спросил Брамси.
Хоттабыч молча кивнул. Встреча с контролером не предвещала ничего хорошего, тем более, что стрелять в контролера считалось плохой приметой. Контролер в отличие от других мутантов носит генотип человека. Поговаривали даже, что якобы один сталкер сталкивался с контролером в деревне. Вернее, в деревне он встречался с нормальным человеком. Но стоило этому человеку пересечь границу зоны, как он тут же становился контролером, жестоким и беспощадным. И не удивительно. Зона еще и не так людей ломает.
Контролеры обладают сильным гипнозом, к тому же они редко попадаются по одиночке. Чаще они охотятся стаями по 3-4 особи. Почему именно стаями? Сталкеры шутят по этому поводу: один контролер не умеет писать, но читает по слогам, второй не умеет читать, зато может заполнить бланк протокола, а третий ничего не умеет, но он начальник. А если серьезно, то ответ гораздо прозаичнее. Далеко и быстро перемещать свое грузное тело контролер не может. Поэтому, чаще всего, контролеры ездят на машинах. Если бы они перемещались по зоне на автобусе, то возможно охотились толпой по 20 особей. Чем больше голов, тем сильнее гипноз. Но к счастью, по бездорожью может проехать только Уазик, а в него больше четырех грузных тел не поместится.
Брамси однажды повстречал в лесу контролера. Сам он рассказывать об этом не любил, но однажды по-пьяни проговорился. Разговор происходил в баре, и все присутствующие, коих было трое, были уже на веселее.
- Дело было так, - говорил он - Иду я как-то по дороге. Уже домой возвращаюсь. Хабара полный рюкзак, настроение отличное. Ну и расслабился. Не заметил. И вдруг слышу сзади вежливый такой голос: «Молодой человек, подойдите, пожалуйста». Ноги ватные сделались, в голове мысли ни одной.
- Это он тебя подманивал так – сказал присутствующий при разговоре Кадет, и громко икнул.
- Сейчас то я и сам понимаю, что подманивал. – продолжал Брамси - Ну, значит, опустил ствол в землю и иду на зов. И рад бы в этот момент убежать, да не владею я своим телом. Ну, в общем, отобрали у меня контролеры и ствол и хабар. А еще зомбировали.
- Как это зомбировали? – спросил Кадет
- А вот так. Дает мне контролер бумажку такую неприметную. Ну, вроде как бланк стандартный, а сам в глаза смотрит и говорит: «Зайдете ко мне в понедельник с 10 до 16 часов. Штраф оплатите».
- И что? Ты пошел? – недоверчиво сощурился Хоттабыч, вскрывая ножом очередную банку тушенки.
- Конечно, пошел. А куда тут денешься, если сам контролер приказал. И, главное, иду я на встречу, а сам то понимаю, что совсем не надо мне туда идти. А ноги все равно несут. Захожу в здание, неприметное такое, помню только, что табличка синяя над входом висит, а там длинный такой коридор, серой краской выкрашенный, и много дверей. И нутром чую, что за каждой из них контролер прячется.
- Это он тебя в свое логово заманил. – деловито сказал Кадет, и снова икнул - У них в замкнутых пространствах сила неизмеримо больше.
- Да теперь то я и сам понимаю. И тогда тоже догадывался о чем-то таком. Но поделать ничего не мог. Зов он и есть зов. Ну, в общем, лишился я тогда оружия и хабара, да еще и деньги последние отдал. Хорошо, что хоть сам живым ушел.
Тихо потрескивал вечерний костерок. Над огнем уютно висел котелок с чаем. В зоне было принято сидеть спиной к огню – лицом к опасности. Но друзья пренебрегали этим негласным законом. Волков бояться в лес не ходить. Да и если ночью попрут мутанты все равно отстреляться на открытом пространстве не успеешь. Так не лучше ли последние свои мгновения провести за дружеской беседой под горячий чай.
- Слушай, - начал разговор Брамси,- а ты не боишься погибнуть тут, в зоне. Ведь если что случится, то никто не узнает. Даже могилки не будет.
Если бы Хоттабыч услышал подобные слова от кого-нибудь другого, то это было бы сигналом насторожиться. Но своему товарищу он доверял всецело.
- Нет, не боюсь, - вяло ответил он, прихлебывая чай,- а что изменится, если будет могилка? Или ты собираешься жить вечно, и умереть от маразма в собственной постели, в окружении рыдающих родственников? И будет у тебя могилка номер восемнадцать в двадцать четвертом ряду N-ского кладбища.
- Как же я могу жить вечно и умереть в окружении родственников? Ты что-то путаешь.
- Отнюдь. Мы можно сказать, только и делаем, что умираем, меняемся, мутируем каждое мгновение.
- Как это? – удивился Брамси.
- А вот так. Ты, к примеру, можешь мне сказать, куда делись последние пять лет?
- А почему именно пять?
- Цифра не имеет значения. Возьми год или вот эту прошедшую минуту. Куда она делась? Что она тебе принесла?
- Ну, как это куда делась? Ушла в прошлое.
- А куда делся ты, который был в той минуте?
- Ну, я перешел в настоящее.
- Перейти в настоящее невозможно. В нем можно только находиться. Жизнь – это вечное «сейчас».
- Я понимаю весь процесс так: - задумчиво произнес Брамси - Вот был некий человек, скажем, я…
- Почему был? А сейчас тебя нет чтоли?
- Не придирайся к словам. Хорошо, вот я есть. Передо мной стоит выбор, как мне поступить сейчас. В зависимости от того, как я поступлю, таким я стану в следующий момент времени. Сделаю подлость – буду подлецом, испугаюсь – буду трусом. Но в любом случае то, что я сделаю, будет сделано навсегда. Поэтому то и важен каждый момент жизни.
Но суть в том, что каждую секунду у нас есть выбор, как поступить в это конкретное мгновение. И каждое мгновение решает нашу последующую судьбу. Понимаешь, каждое, а ни какой-нибудь отдельно взятый переломный момент жизни.
Я вот, когда в институт поступил, думал что это и есть тот самый миг, от которого вся жизнь переменится. А на самом деле поменялась она незаметно, и не в тот день. А потом, я сюда в зону попал. И нафига мне тут высшее образование?
Брамси с досадой сплюнул, и стал отхлебывать подстывший уже чай. Хоттабыч не торопился с ответом. На некоторое время над костром повисла пауза. Было слышно, как трещат дрова в костре, как на болотах кричит выпь. Наконец Хоттабыч задумчиво сказал:
- Я это немного иначе представлял.
- Что именно?
- Ты вот говоришь о значимости каждой секунды…
- Да не в секундах дело! Какая разница как долго длится мгновение. Секунду, день, год…
- А я представляю это как тропинки в лесу. Вот идешь по лесу, а там много тропинок, которые расходятся, снова сходятся вместе, некоторые из них выводят на дорогу, другие напротив, заходят в кустарник и там теряются. И у тебя всегда есть выбор, куда идти.
- Ну, я бы по натоптанной дороге пошел. Если там конечно аномалий нет. – Улыбнулся Брамси.
- Натоптанная дорога, несомненно, самая короткая и безопасная. Даже если на ней и встречаются аномалии, то они все пронумерованы и ограждены. Но вся фишка в том, что как бы ты ни сворачивал, куда бы ни шел, но придешь ты всегда к одному и тому же месту. И вся разница только в том, какой дорогой идти прямой или подольше.
- К какому месту? – испугано спросил Брамси.
Хоттабыч пожал плечами:
- К базе. Все равно рано или поздно туда возвращаешься.
- Так что, по-твоему, выходит, что каждый раз возвращаясь из рейда, мы умираем?
- Я этого не говорил. На самом деле мы умираем гораздо чаще. Каждое мгновение мы перерождаемся. Когда-нибудь нам надоест перерождаться в сталкеров, и мы переродимся во что-нибудь другое.
-Во что?
-Не знаю, может быть, завтра тебе надоест быть сталкером, и ты станешь, например, программистом или строителем - высотником. Еще можно переродиться в труп, потом в землю, потом в траву…
- Ну ты блин, и буддист! – со смехом перебил его Брамси. А я то повелся! Всерьез твой треп принял!
И над темным лесом, распугивая мелких мутантов, разнесся дружный хохот двух луженых сталкерских глоток.
Утро выдалось морозным. На зеленой еще траве, поблескивали бисеринки инея. За дальними горами розовел рассвет.
Собрались по – походному быстро. Пока сворачивали спальники и паковали рюкзаки, на небольшом костерке вскипел кофе. День обещал быть солнечным и интересным.
Через два часа группа вышла к заброшенной ферме. Несколько покосившихся от старости деревянных домов, остатки загона для скота, деревянные столбы с обвисшими проводами – вот и все, что осталось от фермы.
Заброшеная ферма
Заходить туда не хотелось. Над поляной летал запах запустения и смерти. Сталкеры привыкли доверять своей интуиции, поэтому заняли позицию на краю поляны так, чтобы вся ферма просматривалась. Собаки сунулись, было осмотреть ферму, но Брамси с Хоттабычем жестами подозвали их к себе. Все происходило в полной тишине. Ни один сучок не хрустнул под ногой сталкеров. Ходить по лесу – целое искусство.
- Тут когда-то коров держали, – шепотом сообщил Хоттабыч – а потом, когда зона образовалась, тут зомби поселились.
- Опасные?
- Нет, совсем нет. У них даже оружия небыло. Только вилы да лопаты.
- Так что же они без оружия в зоне – то делали?
- Работали. На то они и зомби. Уж не знаю, спят ли зомби по ночам, но в 8 утра они уже на работе были. И до вечера трудились.
- С ними что, охрана была или надзиратель какой-то? – Не поверил Брамси.
- Никого небыло. Им просто внушили, что нужно жить именно так, вот они и работали. Рабы, одним словом.
- Не рабы – сплюнул Брамси – еще хуже. Рабов кормят, одевают и жилье дают. А зомби за идею вкалывают.
- Не только за идею. – Возразил Хоттабыч. - Это, смотря, к какому хозяину попадешь. Некоторые своих зомби одевают в спецодежду. То ли для того, чтоб не сбежали, то ли чтоб болели поменьше. Причем, я заметил, чем лучше одежда, тем сильнее власть хозяина. Некоторые своим зомби даже зеленые бумажки за работу дают.
- А зачем зомбям бумажки?
Брамси говорил «зомбям» с ударением на последнюю гласную.
- Они на бумажки продукты выменивают.
- У кого выменивают? – Округлил глаза Брамси. Ему и в голову не приходило, что зомби способны к мыслительной деятельности.
- У того же хозяина. Но не выгодно меняют, а так, чтоб хозяин тоже немного нажился. И им никогда не дают сразу много, чтоб у зомби всегда оставалось чувство легкого голода. Иначе они из-под контроля выходят.
- Да ну! – снова удивился Брамси.
- Ну да! А тем, кто хорошо работает, иногда еще и жилье дают. Но это редко и, опять же, к какому хозяину попадешь. В основном зомби сами себя всем обеспечивают в перерывах между работой. Но если вдруг зомби дали жильё, то считай все. Он до старости вкалывать будет.
- А ты откуда все знаешь?
- Сам когда-то зомби был.
Гроза
Ночь выдалась пасмурной и дождливой. Костер сегодня не жгли – слишком опасно. Рядом было месторождение горючего газа. Сталкеры лежали, прижавшись спина к спине, под кроной упавшего недавно дерева. Кара вызвалась стоять в дозоре, а Батя и Комода грели людям ноги. Сон почему-то не шел. Может быть, сказывалось переутомление, может быть, друзья не могли заснуть от холода.
Молчание нарушил Хоттабыч:
- Слушай, а ты в бога веришь?
- Смотря в какого – задумчиво ответил Брамси.
- Бог один! - с религиозным фанатизмом возразил Хоттабыч.
- Бог – это дыра в сортире. Вот представь себе, грязный и засранный нужник. Есть ли в нем хоть что-нибудь чистое? Есть. Это дыра в его центре. Ее ничего не может испачкать. Все просто упадет сквозь нее вниз. У дыры нет ни краев, ни границ, ни формы – все это есть только у стульчака. И вместе с тем весь храм нечистоты существует исключительно благодаря этой дыре. Эта дыра – самое главное в отхожем месте, и в то же время нечто такое, что не имеет к нему никакого отношения вообще. Больше того, дыру делает дырой не ее собственная природа, а то, что устроено вокруг нее людьми: нужник. А собственной природы у дыры просто нет.
Хоттабыч аж привстал от возмущения.
- Это ты сам придумал? Бог это святой дух, потому то мы его и не видим.
- Нет, - усмехнулся Брамси – в книжке прочитал. Ляг обратно, а то в спину дует.
Хоттабыч лег, накрылся плащом ОЗК.
- Ты бы лучше библию на досуге почитал. – Проворчал он.
- А я пробовал. Но ведь ежу понятно, что вранье все это.
- Что именно вранье? – не успокаивался Хоттабыч
- Да все, от первого до последнего слова.
- Обоснуй!
- Ну, вот смотри: в начале было слово, так?
- Так. - Согласился Хоттабыч.
- Но ведь бог – не лох. Перед тем как что-то сказать он наверняка подумал, а значит, в начале была мысль. Но перед мыслью наверняка было чувство, а перед чувством – предчувствие. А я своим предчувствиям привык доверять. И духу во мне хватает. Значит ли это, что я верю в бога, или я сам бог и есть? «Аз есьмь», как говориться.
Хоттабыч не отвечал. Заснул, наверное. Это обстоятельство нисколько не смутило Брамси, и он продолжал:
- Вселенная большая, но места злу в ней нет. И это не свойство вселенной, а свойство нашего ума. Говоря «вселенная» мы представляем ее такой, какая она есть. И если мы представляем ее без зла, то и злу в ней нет места. Хотя понятие «добро» и «зло» существует только в нашем сознании, и для каждого оно свое. Вообще, все на свете существует только в нашем сознании. Мы просто договорились, что слова, которые мы употребляем, что-то значат.
Взять вот, например, слово «зеленый». «Зеленый» это какой? Где гарантия, что мы с тобой воспринимаем цвета одинаково? Мы просто договорились, что трава зеленого цвета. На самом деле я могу вдеть её в желтом или синем спектре.
Или вот, слово «осень». Для автомобилиста – осень время слякоти, для продавца – время, когда люди перестают покупать мороженое и начинают покупать калоши, для фермера осень – пора сбора урожая. Совокупность всех этих признаков и называ…
Брамси не договорил. Его прервал могучий храп Хоттабыча.
Шли молча. Говорить не хотелось, да и дистанцию в двадцать метров нужно держать. Двадцать метров – это условно. Дистанция в походной колонне должна быть в пределах видимости. Если, скажем, Хоттабыч задавал направление и темп группы, то Кара и Батька, бежавшие впереди в разведке, не забегали далеко вперед, а держались всегда в пределах видимости. При любой неожиданности голосом подавали сигнал о виде опасности, направлении возможной атаки и численности противника. Говорить, собаки, понятно, не умели, но люди их понимали. Кроме вышеперечисленных случаев, подавать звуковые сигналы, собакам строжайше запрещалось. Даже наличие аномалий они показывали молча.
Следом за Хоттабычем шел Брамси. Не значит, что он шел след в след. Он шел чуть справа и чуть сзади. Так, чтоб всегда видеть Хоттабыча. Чтоб его зеленый нестиранный со времен образования зоны, рюкзак всегда мелькал слева – спереди. Стрелять он любил именно с левого плеча. Хотя и с правого тоже стрелял навскидку.
За Брамси трусила Комода - молодая собака, новичок в группе. Делать ей особо было нечего. Все аномалии и все следы мутантов уже обнюхали собаки из авангарда. А ей досталось прикрывать тылы. Скучнейшая работа.
Хоттабыч же шел по зоне расслаблено, не заглядывая ни в карту, ни в ПДА, чтоб свериться на местности. Он полагался не столько на память и знание местности, как на интуицию. Шестое чувство его никогда не подводило.
Вот интересно, думал он, автоматически выбирая направления движения, и по – привычке, носком стопы прощупывая почву каждый раз перед тем, как поставить ногу, почему шесть? Вернее, почему из шести мы пользуемся только одним чувством – зрением? У нас, видите ли, «Мировоззрение». Почему не мирослышание, или не миропрощупавыние? Почему не мироинтуитивность?
Хоттабыч улыбнулся своим мыслям. Его небритые щеки, поросшие густой щетиной растянулись в широкую улыбку. Надо же, слово новое придумал! День был хороший. Пасмурный и дождливый. Для сталкера – самое то! И думать тоже хотелось о чем-нибудь приятном. И Хоттабыч подумал о женщинах.
Вот интересно, рассуждал он, для чего создана женщина? Вернее для чего природа создала нас, мужчин? Ведь нет ни одного вида животных, включая человека, который не смог бы обходиться без самцов. Ну, конечно, если бы самки научились самооплодотворяться. Почему эволюция пошла по бинарному пути развития? Ведь гермофродитное размножение намного проще и целесообразнее.
Ведь нигде, ни у одного вида животных, самцы не участвуют в воспитании детей, за исключением, пожалуй, рябчиков. Самцы рябчика помогают самке в постройке гнезда и высиживании яиц. Но это не в счет. Самцы человеческой особи тоже живут в одном гнезде с самкой и детенышем. И, тем не менее, в первые годы ребенка воспитывает мать. Да и вообще, рябчики не млекопитающие, а пернатые. Совсем другой отряд. Да и мутанты к тому же.
Думать о мутантах не хотелось. И мысли Хоттабыча снова потекли к женщинам.
Вот женщина, думал Хоттабыч, основа общества. Она и воспитывает, и стирает и есть готовит. Женщины мудрее мужчин, потому, что пока мужчины занимаются всякой ерундой типа карьерного роста и зарабатывания бумажек, женщины добывают и готовят пищу. Мы – мужчины привыкли считать это «прикрытием тыла». На самом деле это не так. Пока мужчины блуждают по зоне, вкалывают на работе, просиживают день в офисах, руководят важными событиями, женщины в это время, рожают детей, воспитывают их, и просто готовят кушать, предварительно позаботившись, чтоб было из чего готовить. Нередко деньги изымаются из кармана мужа. Чаще – пища добывается самостоятельно. Но кто был бы мужчина, после рабочего дня, без тарелки супа? Как мало нужно человеку, чтоб почувствовать себя несчастным? Это вам скажет любой холостяк, которому диета из бутербродов и быстросупов надоела.
Единственный смысл и цель жизни, думал сталкер, создать как можно больше подобных себе, и если это удается, то мы считаем, что жизнь прожита не зря. Причем мы стремимся не только нарожать как можно больше детей, а еще и воспитать как можно больше людей. Воспитать в своем духе, привить им свой взгляд на вещи, свою точку зрения.
Все существование женщины обусловлено тем, что она стремиться воспроизвести как можно больше потомства. Отсюда и стремление к красоте, и с детства прививаемое чувство материнства. И игры все у девочек либо в дом, либо в кухню. С детства учатся кормить семью.
Хотя мужчина не может сам рожать детей, но у него есть мощный инстинкт размножения. Это заставляет его искать все новых и новых подруг, даже если у него уже есть жена. Помимо того, он хочет сделать так, чтоб как можно больше людей думали так же как он. Причем не только собственных детей, но и взрослых людей. Отсюда стремление к деньгам и положению в обществе. Мужчины всегда стремятся стать хозяином все большей и большей общины. Для того, чтоб все, внутри этого маленького социума подчинялись ему. Соответственно он будет их лидером и примером для подражания.
Ячейка общества – семья. Причем в нее входят не только люди, но и домашние животные: собаки, кошки, хомячки… Утвердившись как глава семейства, мужчина идет дальше и стремится стать бригадиром, начальником или президентом. Именно для того, чтоб внушать свое мнение окружающим. Таким образом, он тоже плодит подобных себе людей. Но в десятки и сотни раз больше, чем женщина.
И этим смыслом и целью жизни можно объяснить все явления, которые происходят с человеком или обществом. Войны и революции, живопись и поэзия – все причина порождения желания размножаться. Даже возникновение речи и письменности произошло оттого, что человек хотел передать другому человеку свою мысль.
Но если семья это ячейка общества, так сказать клетка организма, то ядром этой клетки несомненно является женщина, а мужчина выполняет роль мембраны, отгораживающей вредные воздействия и пропускающей через себя денежные потоки.
Но кто тот организм, клеткой которого является семья?
«Миром правят три вещи: гламур и дискурс, традиции и стадность», - вспомнил Хоттабыч цитату из какой то книжки. Почему тогда три? Там же четыре перечислено. Или гламур и дискурс за одно считается? Тогда понятно.
Все человеческое общество как бы бежит по крутящейся беговой дорожке, тренажеру, в спортивном зале. На самом деле оно никуда не двигается, а просто крутит колесо какого-то механизма. Но людям кажется, что они именно бегут, передвигаются во времени.
Пульт управления дорожкой с красивым дисплеем, что находится перед самыми глазами человеческой толпы, называется гламур. Люди к нему стремятся. С экранов телевизоров, из газет и модных журналов на нас льются потоки информации о том, к чему нужно стремиться. Реклама пропагандирует не товар, а образ жизни, фильмы показывают нам положительных героев, с которыми мы подсознательно отождествляем себя, и даже новости точно так же являются частью гламура.
Хоттабыч иногда смотрел новости. Но смотрел он их как развлекательную программу. «Девочка из пензенской области выиграла конкурс», «Простой почтальон правильно вложил деньги и стал банкиром». «Как заработать много денег?» Деньги являются таким же гламуром. Потому как сами по себе цветные бумажки не могут принести ни пищи, ни одежды, ни, тем более, счастья.
Именно то, что гламур находится впереди, заставляет людей двигаться по времени.
Хоттабыч вспомнил былых руководителей страны советов, которые все, как один утверждали, что советский народ через двадцать лет будет жить при коммунизме. Ну чем ни яркий образчик гламура? Сейчас, конечно политтехнологи изменились. Но все равно различные СМИ заставляют нас думать о завтрашнем дне. Прогнозы погоды, гороскопы, новости, и фильмы направлены на это. И даже романтические сериалы, повествующие о днях былых, заставляют домохозяек вздыхать надеяться на чудо, что вот, еще немного и жизнь наладится.
Но иногда гламур вообще и те же СМИ в частности, могут играть роль дискурса. Дискурс, то есть все, что находится не по курсу, это то чего делать нельзя. Это поручни по краям дорожки. Дискурс следит, чтоб человеческое стадо не разбегалось, а исправно тянуло лямку своей беговой дорожки. Но дискурс это не только СМИ. Дискурс это в первую очередь исправительно – трудовые учреждения, армия. Вся наша жизнь пропитана дискурсом. Мы делаем одни и те же ненужные и непонятные движения, причем почему-то делаем их одновременно. Почему, например, ночью принято спать? Почему мы вынуждены получать блага через деньги, и одновременно с 8ми до 17ти вынуждены их зарабатывать? Почему вся страна одновременно переводит стрелки часов на зимнее время? А еще отец рассказывал Хоттабычу, что раньше, в годы СССР, все люди без десяти восемь, обязаны были стоять у своих станков на рабочих местах и делать производственную гимнастику. «Раз, два, руки в стороны, три четыре, присели». И эти непонятные, никому не нужные движения делала вся страна! Одновременно! Рабочие и колхозники, дети в школе и инженеры в КБ включали радио и одновременно воздевали руки к небу, в стороны, к небу, в стороны, ноги врозь, пятки на ширине плеч. Зачем? Чей это замысел? А сейчас, что? То же самое. Все нужно делать по правилам. На новорожденного ребенка нужно получать справку в роддоме. Когда человек умирает, то нужно свидетельство о смерти. Чтоб двум честным мужчинам договориться о чем-то, вместо того, чтоб просто договориться и пожать руки, они должны составлять письменный договор с подписью нотариуса. Или вот, например, зачем на машинах номера? У них что, скорость от этого прибавится? А зачем нужно разрешение на огнестрельное оружие, если самым смертельным оружием по стастике является кухонный нож?
Сталкер покосился на верный АК-47, проверил, находится ли он на предохранителе, затем поправил нож, висевший ручкой вниз на левой лямке рюкзака.
А тех, кто не желает спать ночью или составлять договоры или ездить на машине с номером, называют асоциальными элементами и всячески гнобят, от косых взглядов, типа «в нашем офисе так не делают» до тюрьмы. Раньше асоциальных элементов расстреливали, но сейчас смертную казнь отменили. Пусть тянут лямку как все - вечером отбой, утром подъем и гимнастика «Раз, два, руки в стороны, три четыре, присели».
Кстати, выйти за рамки общества не дает еще стадность. Как ни крути, а человек изначально стадное животное. Человек произошел от какого-то хищного млекопитающего, к тому же мигрирующего и стадного. Почему именно от хищного? Да по зубам определить можно. А почему от стадного? По инстинктам.
Инстинкты ведь никуда не спрячешь. Как ты ни одевайся, какой образ жизни ни веди, а все равно человек – это в первую очередь животное, вид Homo sapiens, отряд человекообразных обезьян. И подчиняясь стадному инстинкту, человечество жмется в города, как бараны в стадо. Собственно говоря, именно поэтому и существует понятие «человечество». Поэтому и можно говорить о человечестве, как о едином организме, клеткой которого является семья.
А вот традиции – механизм, который заставляет людей двигаться. Именно традиции удерживают нас в толпе и заставляют повторять движения: ходить на работу, одеваться, чистить зубы… «Ивановы уже новую машину купили. Давай и мы купим». Тех же, кто не хочет покупать новую машину и новую одежду тут же зачисляются в отряд бомжей и далее рассматриваются как асоциальные элементы.
«Если сегодня взошло солнышко, то и завтра он взойдет, думаем мы. Сегодня я утром проснулся и пошел на работу, значит, и завтра проснусь. Все так делают, почему же я должен стать исключением». А между тем нет никакой гарантии, что проснемся. Нет гарантии, что солнышко взойдет. Но традиции между тем, свято соблюдаются. У людей почему-то принято соблюдать, так называемые, приличия и этикет, хотя никакого обоснования этому не существует. К примеру, считается неприлично ходить голыми, даже если на улице очень жарко. Но кто и когда основал эту традицию, мы не знаем. Люди привыкли получать блага через деньги, хотя все, что нужно для жизни, человек в состоянии сам добыть. А религия? Почему мы обязаны общаться с богом через шарлатанов и посредников? Любая церковь это не что иное, как зеркальце, отражающее солнечный свет нам в лицо. Но самое противное, что тот, кто держит в руках зеркальце и посылает на нас солнечный зайчик, порой и сам не подозревает, что солнышко светит и без него, и чтоб это увидеть, достаточно поднять глаза к небу. Невозможно не заметить солнце на небе в безоблачный летний день. Но по дурацкой традиции, неизвестно кем и когда придуманной, мы смотрим только себе под ноги.
Много лет, единый организм человечества взбирается по наклонной беговой дорожке - тренажеру для бега в спортивном зале. Резиновой лентой крутящейся под ногами является время. Давно уже люди заметили, что мировая история повторяется, что время движется как бы по спирали. На самом же деле время – это всего лишь беговая дорожка, раз за разом прокручивающаяся у нас под ногами. Оно приходит к нам из будущего, принося на себе новые впечатления, и уносит на своей поверхности вдаль тех, кто умер. Увы, но беговую дорожку можно покинуть только так. Хотя, чем дальше в толпе стада бегущего по времени, мы находимся от гламура, тем и дискурс слабее. Можно попробовать сбежать с беговой дорожки в сторону, а не назад, как те, которые уходят в прошлое. То есть, как бы умереть, оставаясь живым. Сделать так, чтоб на тебя больше не влияли ни гламур, ни дискурс. Но что мы там увидим?
Хоттабыч всмотрелся в дождливое небо, как будто и вправду попытался в нем что-то разглядеть. Капли падали на лицо и приятно холодили кожу. Счетчик Гейгера молчал, а значит дождь не радиоактивный. Смотреть было трудно, капли попадали в глаза. Сталкер запнулся о корень какого то дерева, чертыхнулся про себя и продолжил прерванную нить мысли.
Если семья, ячейка общества, или по другому говоря, клетка какого-то организма, которое называется «человечество», а женщина ядро этой клетки, то я – мужчина, всего лишь мембрана в клетке мышцы тела тяглового животного? По всем прикидкам получается, что так. И что может разглядеть мембрана клетки, которую даже в микроскоп плохо видно, в сарае для вола? Скорее всего, пространство сарая покажется ей космосом, бесконечным и загадочным. А еще скорее ни ядро клетки, ни ее мембрана ничего не разглядят в сарае. У них просто нет глаз, чтоб что-то увидеть. Так не лучше ли просто тихо делать свою работу с 8ми до 17ти и радоваться жизни такой, какая она есть.
То, что ему удалось сформулировать такие простые и ясные ответы на вопросы, над которыми уже много веков бились лучшие ученые и философы всего мира, нисколько не смущало Хоттабыча.
А вот интересно, почему это я решил, что семьи сталкеров обязательно являются мышечными клетками животного, рассуждал Хоттабыч, да все просто: на мозг мы не тянем, клетками печени служат совсем другие семьи и даже целые семейные кланы, а фагоциты у нас понятно кто. А кто же мозг зверя, по имени человечество? Ведь дураку ясно, что не президент. Ему же тексты копирайтеры пишут, а костюмы гримеры подбирают. Значит спитчмейкеры и советники президента поглавнее будут, от них же все идет. Но и команда президента не с неба цифры берет, читает сводки разные, прикидывает, что так сказать день грядущий нам готовит. Значит голова всему Госкомстат. Неприметная организация в самый раз для резиденции серого кардинала. Многие знают о ней только то, что действия фильма «Служебный роман» развивалось в этой организации. А многие и этого не знают.
Хоттабычу уже порядком надоело думать о женщинах. Невеселые думы, какие то получались. Да и думать подолгу он не привык.
Сталкер остановился. Тропинка, по которой он шел раздваивалась. Он постоял секунду, еще раз поправил зачем-то нож и пошел по правой. Кто знает, может быть именно этот поворот круто и навсегда изменит его жизнь. Может быть, не изменит. Но одно сталкер знал точно, что рано или поздно тропинка, по какой бы он ни пошел дороге, выведет его на базу. Сталкер обменяет хабар на цветные бумажки, деньги поменяет на еду, не выгодно, а так, чтоб бармен немного на нем нажился, а когда еда закончится, то ему снова придется лезть в зону. Клетка организма человечества должна выполнять свои циклические функции. Время движется по замкнутому кругу.
- Ну что? - спросил Брамси – долго еще до креста твоего топать?
Хоттабыч знал напарника как облупленного, если уж Брамси задает такой вопрос, значит устал.
- Немного осталось. Мы сейчас по хребту километра два пройдем, а потом в долину спускаться будем.
Они сидели под деревом на привале. Хоттабыч закурил, а некурящий Брамси закинул в рот барабульку. Барабулькой он называл конфетку - леденец. Собаки, как самые некурящие были высланы в дозор. Кара с Батькой обследовали на предмет аномалий, хабара и мышей ближайшие кусты, Комода заняла оборонительную позицию возле людей.
Брамси спросил:
- А как ты думаешь, зона расширяется?
- Конечно! - уверенно ответил Хоттабыч. Ты же сам это сейчас и делаешь.
- Что? – не понял Брамси.
- Зону расширяешь.
Хоттабыч выдержал паузу, глубоко затянулся и продолжил.
- Что есть зона? Как она полностью называется?
- Ну, зона личного пребывания, а что?
- Вот! – поднял Хоттабыч палец вверх. – Зона личного пребывания. То есть там, где ты находишься.
- А где я по-твоему нахожусь?
- В себе, – усмехнулся Хоттабыч – или не в себе, это уж как тебе нравится. А если серьезно, то это те места, в которых ты побывал. Вот ты сейчас идешь со мной, открываешь для себя что-то новое и расширяешь зону личного пребывания. Точно так же ты можешь узнавать что-то новое из книг и фильмов и тем самым также расширять зону личного пребывания.
Брамси понял, что знал это давно, в детстве, а может быть еще раньше, но почему-то потом забыл.
Тогда – в детстве он мог стать космонавтом, летящим в картонной ракете, и за иллюминатором были настоящие звезды, врачом, заботливо кормящим пилюлями кукол – пациентов. Все дороги перед ним были открыты, и он мог легко перескочить с той тропинки, которая была мальчиком Колей, на ту, которая была знаменитым астрофизиком Николаем Пупкиным или плющевой собачкой Шариком, с пуговицей вместо одного глаза. Когда он становился собачкой, то у него даже голос менялся, становился писклявым и, как бы, детским. Брамси нахмурился. Как же так получилось, что умный мальчик Коля стал ползающим по зоне на брюхе, жрущим консервы ножом, сталкером Брамси? Где тогда он повернул не туда? Может быть в пятом классе, на перемене, когда дернул за косичку Светку Иванову, и она потом долго плакала? Или позднее, когда после восьмого класса в порыве стать военным летчиком на велосипеде проехал шестьдесят километров до ближайшего военного училища, чтоб заранее познакомиться с будущими сослуживцами, посмотреть, как они живут. Может быть тогда, насмотревшись солдатского быта и в кровь стерев ноги новенькими кроссовками, он твердо решил что будет программистом, но на самом деле уже был сталкером? Ведь, согласитесь, не каждый мальчишка способен на такую поездку.
А сейчас? Сейчас он, сталкер по кличке Брамси, может перескочить на ту дорожку, где он будет, скажем программистом Николаем Пупкиным, мирно работающем в какой-нибудь фирме и два раза в месяц получающим зарплату? Наверное, уже нет. Перескочить не получится. Но можно плавно перейти на ту тропинку, где он, сталкер Брамси, станет программистом, благо – образование позволяет, снимет комнатку в городе, будет жить себе в свое удовольствие. На хорошую фирму, конечно, не устроиться – там и без меня спецов хватает, а вот на шаражки разные поработать можно. Опять же по Интернету работу найти можно.
От этих мыслей его отвлек тычок Хоттабыча. Оказывается, он все это время ему что-то объяснял, а Брамси просто отвлекся и упустил нить разговора.
- Ну, понял?
- Понял, кажется, все понял. Это что же, получается, что в любую минуту мы можем стать тем, кем сами захотим, хоть вот этим деревом, хоть воздухом или аномалией? Вернее могли бы, если бы не потеряли эту способность в детстве.
Хоттабыч не удивился вопросу. Казалось, он даже ждал его.
- Ну а я тебе про что? Про то же самое и говорю. Ты сейчас сталкер, только потому, что воспринимаешь себя именно так. В любой миг ты можешь стать, например охотником, бродящим по лесу в поисках дичи, или туристом, идущим смотреть загадочный каменный крест.
Брамси улыбнулся.
- Туристы с автоматами по зоне не ходят.
- Верно. Но вся фишка в том. Что как только ты перестанешь быть сталкером, зона станет просто лесом, мутанты – дичью, а твоя «Гроза» - навороченным фотоаппаратом. Ладно, перекур окончен. Пойдем дальше чтоли?
Хоттабыч встал и принялся одевать рюкзак.
- Погоди, - остановил его Брамси, - так что же тогда реально на самом деле?
Хоттабыч аж опешил от такого вопроса.
- Реальность – это то, что ты видишь, слышишь, чувствуешь… Ты вот сейчас можешь посмотреть вокруг и сказать, где ты находишься?
- Ну, вижу дерево поваленное, дождь уже второй день идет, вижу аномалию «грязь» под ногами, мутанты вдалеке орут. А находимся мы с тобой в зоне.
- Не, - возразил Хоттабыч, - это ты в зоне находишься, а я на пенсии. Потому, что я вижу, как солнышко пробивается сквозь пожелтевшие листья, слышу, как птички поют, чувствую запах осеннего леса. Мы воспринимаем мир по-разному, хоть видим одно и тоже.
Каменный крест
Исполнитель желаний действительно выглядел так, как рассказывал Хоттабыч – фундамент какой то древней постройки, в форме креста, сложенной из природного камня. Сталкеры недавно пообедали, и теперь лежали на теплых камнях, греясь на скудном осеннем солнышке. Брамси, кажется, спал, а Хоттабыч точил нож о камень.
Сталкеры не знали и не могли знать, что крест, как называл его Хоттабыч, это действительно исполнитель желаний. Точно такой же исполнитель, как и все аномалии в зоне, как и сама зона, со всеми ее аномалиями, мутантами и людьми. А еще сталкеры не знали, что крест исполняет не все желания, а только самые заветные. Брамси уже вторые сутки хотел вдоволь поесть и поспать. Что-ж его желание сбылось.
А Хоттабыч просто хотел быть сталкером, каждую секунду умирать, уносясь по ленте времени в небытие и возникать каждое следующее мгновение в этом чуждом и в то же время таком привычном для него мире.