Давно это было. Так давно, что многие уже в списках живых не
числятся. После окончания института, что ныне Финансовым университетом при
Правительстве РФ именуется, попал я по распределению в Минфин СССР, в отдел
(позднее – Управление) оборонной промышленности, финансировавший эту самую (знаменитую
«девятку») промышленность. На должность экономиста с окладом 150 рублей в
месяц.
Девиц, даже самых способных, в Минфин не брали. Во-первых,
девицы имеют непреодолимую склонность (время от времени) уходить в декретный
отпуск, а, во-вторых, в подшефный совхоз им. Калинина (Зарайский район
Московской области) посылать их неудобно как бы было. Да и в длительные
командировки – тоже. По той же самой (первой) причине.
Парень я был холостой и вполне бравый. В подшефном совхозе я
и коллеги освоились быстро, составив постоянную бригаду на совхозной пилораме.
Систему мы поняли быстро. Дело в том, что вечером аборигены напивались в
лоскуты и гоняли по огородам жен, а вот оставить 100 грамм для опохмела на утро
фантазии у них не хватало.
А нам хватало. Поэтому, выставив с утра эти самые 100 граммов
начальнику пилорамы Петровичу и прослушав его прочувствованную речь о
международной обстановке, шли по частным домам колоть дрова - за полный ужин с
выпивкой. Топили в домах углем, но печи вначале дровами разогревали. Вечером,
возвращаясь в общагу, покровительственно посматривали на сокамерников, жарящих
на плитке пустую картошку, выдавая им очередной «сувенир»: трехлитровую банку
сметаны (от хозяйки полученную), к примеру.
Впрочем, от «гонорара» мы и на пилораме не отказывались.
Всего и дел то – пару бревен бабушке распилить за трехлитровую банку самогона
плюс огурцы соленые (закуска).
Самым же низким статусом в совхозе обладали студенты
Бауманки, занимавшиеся розыском картошки в полях раскисшей глины. Трактора в
этой самой глине просто тонули.
Возвращались мы (после пары недель, проведенных в совхозе) в
родной Минфин физически окрепшими и посвежевшими, каждый – с мешком яблок,
набранных в заброшенном совхозном саду.
Командировки были по три недели. Обычно в октябре-декабре,
плюс январь-февраль. То есть зиму я проводил на просторах СССР, в Москве только
Новый год встречал.
Середину ноября и начало декабря 1983 года, например, я в
Свердловске провел. Жил в гостинице «Свердловск» на улице Свердлова и проверял
завод имени Свердлова. Чуть с ума не сошел от этой фамилии (вернее, псевдонима),
стоя над развалинами Ипатьевского дома, недавно снесенного (для «спрямления
дороги»). Завод, кстати, интересные изделия выпускал, с нежными названиями:
«Акация» (152-мм САУ), «Тюльпан» (240-мм самоходный миномет) и т.д. Всю эту
технику мне любовно показывали, потому что допуск у меня имелся – по форме
номер раз. За допуск, между прочим, доплачивали: к концу своей службы в Минфине
20%-ю надбавку к окладу получал. Заводчане, кстати говоря, чтобы я к проверке
без фанатизма относился, пачку билетов мне на каждый вечер выдали (в том числе
в цирк и оперу).
Но это все преамбула. Амбула – далее.
Не секрет, что чуть ли не треть всех ресурсов СССР тратил на
содержание армии и ее вооружение. Но иногда власти (не без юмора) вспоминали о
пустых полках в магазинах. Поэтому все оборонные заводы обязаны были выпускать
товары народного потребления (ТНП), к чему относились спустя рукава. У
Курганского машиностроительного завода боевые машины пехоты до сих пор лучше
(чем лифты) получаются.
Очередная битва за ТНП случилась в начале 1985 года и я (уже
старший экономист), вздохнув, отправился в г. Никольск Пензенской области.
Миноборонпром СССР, который я тогда курировал, помимо всего прочего, отвечал за
выпуск военной оптики. А где оптика, там и (попутно) хрусталь.
Сойдя с поезда, был неприятно поражен. Вместо положенной
«Волги» встречал меня задрипанный уазик. Что и не удивительно – завод «Красный
Гигант» работал, судя по всему, на оборудовании, оставшемся со времен
крепостного права. Так (во всяком случае) мне показалось, когда я бродил на
экскурсии по заводским цехам, где штамповали хрусталь. По полам цехов (под
деревянными настилами) текли ручейки плавиковой кислоты. На заводе мне объяснили,
чем штампованный хрусталь от хрусталя ручной работы отличается. И тот, и другой
изготавливаются одинаково, только во втором случае над предметом (ваза, бокал и
т.д.) мастер с резцом работает: узоры наносит.
Поселили меня в заводском пансионате, стоявшем в глухом лесу
километрах в трех от завода, и выдали лыжи. На них я на работу (и с нее) и
добирался. Вечером в лесу – хоть глаз выколи. Но бегал я быстро, потому что
всерьез опасался волков.
При заводе музей имелся. Говорили, что в нем есть стакан,
сделанный неким крепостным мастером. В стенки стакана муха вмонтирована, да
так, что когда пьешь из стакана – полное впечатление, что тебе в воду муху
подбросили. Поговаривали также, что стоит стакан миллион долларов.
Музей работал так, что попасть в него было затруднительно.
Когда я на заводе появлялся, музей еще не был открыт, когда шел домой – уже
закрыт. Так я на стакан и не полюбовался. Несмотря на то, что провел в
Никольске последнюю неделю января и первую неделю февраля. Потому что по
выходным музей тоже не работал. Да и с лыжами в музей – неудобно.
Впрочем, было мне не до культурных ценностей: в стране было
голодно и полки магазинов Никольска поражали неприятной стерильностью. Даже
прилавки местного колхозного рынка одни только семена подсолнуха украшали, а у
меня к концу командировки мясные консервы и палка копченой колбасы (из дома
прихваченные) закончились. Подписав у директора акт проверки, сдал его в Первый
отдел для отправки фельдъегерем в Минфин и с огромным удовольствием Никольск
покинул.
Новость про стакан спустя 11 лет появилась.
Выяснилось, что нынешним заводом «Красный Гигант» владел
некогда Николай Алексеевич Бахметев. И был у него (среди прочих крепостных)
мастер Александр Петрович Вершинин (1765-1828). Мастер (с большой буквы)
выполнил (среди прочего) сервиз для будущего императора Александра I, за что получил от
последнего в награду золотые часы.
Но прославился Мастер двухслойными стаканами, внутри которых
прокладки изо мха, соломы, лоскутков шерсти и перышек удивительным образом
превращались в замечательные пейзажи. В музеях России хранится 9 двухслойных
стаканов, приписываемых Вершинину. Сюжет ни в одном из них не повторяется.
Предполагается, что еще примерно 10 стаканов работы Вершина
хранятся в частных коллекциях, причем один из них – в некой московской семье.
Есть его стаканы и в музеях США. В 2000 году стакан, сделанный Вершининым,
продали на лондонском аукционе «Кристи» за 28 тысяч фунтов (анонимному
покупателю, естественно).
Уже в наше время секрет Мастера раскрыли. Оказалось, что
Вершинин делал двухслойный стакан из двух: стакан поменьше вставлялся в больший, между ними располагался пейзаж.
Ободки стаканов тщательно шлифовались, промежуток между верхними краями
заполнялся специальной мастикой. Раскрыть то раскрыли, только вот повторить не
смогли. Не сумели.
А стакан в музее завода вовсе не с мухой был. Вот его точное
описание:
«Никольский стакан работы Александра Петровича Вершинина –
стакан с видами усадьбы Бахметевых и надписью внутри: "Ра. Александръ
Вершининъ, № 10, 1802 г.". Высота его 11,8 см, диаметр - 8 см. На нем
изображены княжеский дом, пруд, гуляющие дамы. Отличительная особенность –
крохотная, еле различимая невооруженным глазом сорока.»
Именно был. Потому что ранним утром 14 августа 1996 года
стакан из музея украли, хотя сигнализация сработала. Вор (или воры) сработал
«на рывок», залез по лестнице в окно второго этажа музея, схватил стакан и был
таков. Почти десять лет прошло, а других известий про дальнейшую судьбу
никольского стакана Вершинина нет. Пока нет.
Анатолий Новак,
27 марта 2016 года