Александр Дегтярев
И вот мы снова на дне. С замиранием сердца я забуриваю шпур, кладу заряд, подсоединяю провода. Отходим за угол, присоединяем батарейки – взрыва нет. Добавляем батареек. Опять ничего. Я в шоке. Подсоединяю к трассе пробную перемычку с нихромом. Трасса из телефонного провода ток не проводит. Обычная телефонка это одна стальная жила и десяток медных вокруг нее. У местной телефонки все наоборот: одна тончайшая медная на десять стальных. Ток не проходит даже через метровый обрубок проволоки. Почти сутки мы потратили на поиски новой трассы. Татьяна вспомнила, что в 81-м она прокладывала не обычную черную телефонку, а двуцветную с одной толстой медной жилой. И было это в зале Х. Я пошел в зал Х и действительно нашел там нужный провод с толстой медной жилой. Откусил кусачками метров сорок. На следующий день мы рванули заряд. Валуны частью выпали, частью я их удалил вручную. Поднялся по щели. Там все было очень плохо. Галечниковый потолок, сцементированный глиной. Копать очень опасно, практически невозможно. Направление пришлось бросить.
Начали вторую закопушку. После пары взрывов вывалились в глухую заглиненную камерку. Вроде бы и по ней дул ветер, но куда копать - было совершенно непонятно. Начали третье направление. Много вычистили вручную, частью взрывали. Общее направление – вверх, в потолок. Потолок – сцементированный глиной галечник-валунник. Очень опасно. Сверлишься в валун и думаешь: сейчас рванем, все завалится и мы из безопасной позиции все вытащим. Как бы ни так. После взрыва разбитый валун оставался на месте, в глине. Приходилось разбирать вручную, рискуя завалить на себя потолок. Пытались выдергивать камни тросовой петлей, но безуспешно. Особенно опасно было сверлить. Вибрация перфа могла неожиданно завалить работающего кубометрами породы. Я говорил Пете: «Не смотри на бур, смотри на стены вокруг. Если увидишь подвижки или сыплющуюся со стен крошку – сразу бросай все и уходи». Работали попеременно – я и Петя Григорьев. Татьяна каждый день приходила в середине смены и варила нам суп. Пока один ел, другой продолжал работать. Иногда мы встречали ползающих по стенам дождевых червей. Они не выглядели вялыми или тощими. Похоже, что они тут жили, а не были принесены потоком. Значит, с потоками воды к ним попадала и какая-то еда. Все это наводило на размышления. Может быть поверхность не так далеко? Может быть зал Х находится не в районе Банки, а метров на 300 южнее, совсем близко к Самохвату? Обвальный купол в Метрострое как две капли воды похож на забой в п.Самохват. И азимут простирания трещин у них совпадает. И по высоте они различаются лишь на 20-30 м. В общем, есть над чем подумать.
Ветер в забое стоял сильнейший. И чем дальше углублялся раскоп, тем становился сильней. Это было видно по анемометру, которым я периодически замерял расход воздуха в забое. В начале работы он был 4 кубометра в секунду. В самом конце работы достигал 7 кубов. В конце третьего дня ситуация представлялась мне совершенно безнадежной. Копать дальше было совсем небезопасно, а видимых перспектив не было. Перспектива полного поражения ощущалась довольно отчетливо.
Все же мы пришли и на четвертый день. Часа через два работы между камнями показалась небольшая чернота. Луч света высвечивал заднюю стенку камеры в метре за окошком. Но что там, понять было невозможно. Анемометр вращался с бешеной скоростью. Оно где-то рядом, может остался метр или два. Не может быть больше. Только эта мысль гнала нас снова в забой. В середине смены Петя выдавил вверх 2-3 небольшого размера валуна и высунул голову в небольшую камеру. Его голова находилась на уровне заглиненного пола, в метре выше нависала стена, но был виден поворот и за ним – неизвестность. Он осторожно вылез в камеру и позвал меня. Я так же осторожно вылез за ним и огляделся. Раскоп вывел нас в самый угол небольшого свободного пространства. И сразу стало ясно, что первые два раскопа мы бросили очень удачно – они бы не привели к успеху никогда. Согнувшись, мы вышли из камеры. Дальше был хаос крупных глыб, заваливших среднего размера зал. И одна и та же мысль крутилась у нас в голове: вдруг сейчас все кончится? В какой-то момент мы подумали, что выхода из зала нет. «Ищи ветер!» - сказал я Пете, и тут же почувствовал ветер в лицо. Он дул сверху, из-под потолка. «Нашел ветер! Иди за мной». «Смотри! Орешки!». Петя показал на камень, на котором валялись веточки, буковые орешки. Я обалдело смотрел на них. До поверхности метров 800. Значит над нами прямой канал, приводящий к понору где-то в лесу. Я сразу представил себе этакий прямой как нить мусоропровод глубиной 800 м, и воронку наверху, в которую вливается вода.
Мы поднялись к окну, из которого дул ветер, и вышли в большой зал. И сразу же почувствовали, как изменились голоса. Даже не просветив окрестности, я сразу понял, что мы в очень большом объеме. В маленьких объемах голос говорящего с тобой человека кажется теплым, близким, с мягким тембром. В больших залах он кажется далеким, холодным. Мы стали карабкаться вверх по осыпи, пока не вышли на гребень, или седловину, лежащую поперек зала. Перед нами, насколько хватало света, простиралась идущая под уклон песчаная равнина. Ни потолка, ни стен не было видно. Петя начал ставить каменные турики, опасаясь, что мы не найдем выхода из зала. Страх того, что «сейчас все кончится» пропал. И мы с сорванными крышами быстро пошли вниз по девственной песчаной поверхности гигантского зала. Хотелось бежать, но мы сдерживали шаг, чтобы продлить это состояние происходящего чуда. Примерно через полчаса мы остановились. Ориентация в пространстве полностью потерялась. Я стал что-то громко орать и слушать эхо. Снял часы и по секундомеру смотрел, как эхо держится в зале в течение 7 секунд. И вдруг из темноты донесся очень далекий ответный крик. Мы поняли, что это Татьяна. Мы слышали ее крики, но не видели. Огонек показался только минут через 20. Он был страшно далеко, на другой стороне котловины.
…Татьяна как обычно пришла в забой с кастрюлей и баклашкой воды, чтобы сварить нам суп. В забое было тихо. Она подождала некоторое время и поднялась в забой. У стены тихо стоял перфоратор. «Либо два трупа, либо прошли» - подумала она и полезла вверх, сквозь раскоп.
Надо сказать, что мы долго не имели ни малейшего представления о том, какую форму имеет зал. Думали, что он круглый или подковообразный, как Зал Х. И только спустя неделю, после того, как на одной из стоянок я не выдержал и «на глазок» отстроили топосъемку, мы узнали, что он имеет форму ромба. А пока мы перемещались по залу как слепые, вдоль стены, против часовой стрелки. И знали, что если очень долго идти, то будешь проходить боковой меандр, а если идти еще дальше, то вернешься обратно к забою…