25 августа. 9-й день маршрута
Абсолютная пустыня и относительный оазис
До чего мы скатились
Ночь была теплая, утром 150С. Выехали в 7.30 и сразу саксаулы закончились, и началась самая настоящая пустыня - без единой травинки песчано-каменная равнина, усеянная черным гравием и блестящей на солнце галькой. Рельеф продолжал снижаться, мы все больше и больше спускались в котловину и наконец, километров через десять, свалились на ее нижнюю отметку - всего 650 м над уровнем моря. Дно впадины было ярко выражено, имело ширину несколько сотен метров и представляло собой растрескавшийся полусухой такыр с небольшими лужами соленой воды. Депрессия имеет собственное название и является продолжением известной Нэмэгетинской впадины.
Противоположный борт был крутой, местами с протяженными обрывами. Сразу за такыром начался сложный подъем, в результате которого мы вернули метров пятьдесят потерянной высоты и оказались на голой и безжизненной равнине, имеющей едва видимый уклон. На всем обозримом пространстве только в одном месте ровную линию горизонта нарушал голубоватый силуэт горы, виднеющийся вдалеке. Черная, совершенно плоская блестящая гамада была расчерчена несколькими параллельными дорогами, точнее, автомобильными следами, уходящими в бесконечность.
Идеальная гамада
Велосипеды шли очень вязко: чуть заметный подъем, все же ощущался при движении. Кстати, этот уклон очень хорошо виден издалека - с противоположного склона депрессии.
Местность радикально отличалась от всего, что мы видели до сих пор. С самого начала мы ехали по пустыне, но чаще ее хотелось называть степью. Здесь же никаких сомнений с определением не возникало. Это была пустыня абсолютная, марсианская, космическая и огромная. Стороннему наблюдателю наша крошечная группа никак не могла бы показаться "покорителями". Редчайшие жалкие сухие кустики только подчеркивали глобальность мертвой стихии.
Примерно двадцать километров продолжалось такое однообразие, но вот дорога подошла к перевалу в долину оазиса Зулганай. Уклон резко возрос, стал преобладать песок, и значительную часть изнурительного подъема пришлось проходить пешком.
Скупой Зулганай
От перевала до оазиса оставалось меньше десяти километров сплошного песка. Дорога пошла на спуск, и вскоре открылся вид на противоположный борт долины, также сплошь состоящий из дюн и барханов. В этом же борту где-то был скрыт каньон Хэрмэн-Цав - главная изюминка нашего путешествия. Мы хорошо знали, что попасть туда сложно из-за окружающих каньон песков, но в глубине души, каждый рассчитывал, что особого экстрима не случится. Как-то же до нас попадали туда палеонтологи, да и редкие туристы в каньон добирались не на вертолетах. "В крайнем случае, потащим велосипеды на спине", - успокаивали мы сами себя.
Однако, сейчас, когда мы пробирались к оазису и вязли в песке даже при спуске, а впереди виднелась целая "Сахара", проблема стала более осязаемой, и я по-новому осознал реальность предстоящих трудностей. От Зулганая до Хэрмэн-Цава по прямой примерно десять километров, но все это расстояние покрыто непроходимыми для велосипеда песками, которые нужно будет как-то миновать, чтобы попасть в каньон.
Но сначала нужно еще было доехать до самого Зулганая. Последние километры, когда велосипед пришлось толкать и тащить, очень нас вымотали. При полном безветрии, воздух в тени нагрелся до 350С.
Оазис был виден издалека: среди желтых дюн и барханов по низу долины пышной зеленой полосой протянулись заросли тростника (типа осоки или камыша) и саксаулов. Но среди этой зелени вода почему-то нигде не проглядывала.
В 12 часов дня мы подъехали к реке и выбрались на открытую высокую террасу, с которой увидели, наконец, само русло и воду. Извилистое ложе реки, с берегами, густо заросшими двухметровой травой, хорошо просматривалось с бугра.
Та информация о Зулганае, которую мы собрали перед походом, очень радовала. Оазис является самым большим в Южной Гоби, собственно говоря,- это целая река среди песков, длина которой в разное время года меняется, и достигает в период дождей максимум десяти километров. Весной и осенью перелетные птицы устраивают тут свои птичьи базары. И мы рассчитывали, что увидим много воды. Но, похоже, время выпало неудачное, и существующая реальность вызывала только разочарование. От реки осталось лишь несколько очень небольших мелководных фрагментов, гораздо менее привлекательных, чем те две речки, на которых нам посчастливилось искупаться в начале похода. Правда, вода была проточная и, как бы там ни было, брезговать купанием никто не стал. Конечно, может оно и приятнее почувствовать себя дельфином, но побыть бегемотом в глинистой луже, оказывается тоже не так уж плохо.
А далеко ли до Хэрмэн-Цава?
Мы расположились на обед в овраге и, прячась от солнца, вынуждены были натянуть тент. Разморенные жарой мы не спешили ставить палатки, к тому же, пока неясно было, где выгоднее расположить лагерь. По этому поводу возникли сомнения: если мы хотим попасть в Хэрмэн-Цав, то придется обойти пески по дороге, которая находится выше по долине Зулганая. Длина объезда 45 км. Поэтому есть смысл переместиться выше по течению и сократить завтрашний путь. С другой стороны, очень не хотелось уезжать от воды.
Объездная дорога - это тот же песок, на ней все равно вязнут УАЗы, - смысл тогда совершать такой длинный обход? Сергей даже был уверен, что должен существовать и более короткий обход барханного поля по самому его краю и нужно этот путь поискать, но не от места, где мы сейчас стоим, а чуть подальше. Поэтому надо, сегодня же выдвигаться вперед и сделать разведку. Тогда, если повезет, путь сократится до 25, максимум 30 км.
- А воду мы и выше найдем, - не сомневался Сергей.
Мы уже лениво складывали рюкзаки, когда на пригорок выехал автомобиль с прицепом, набитым осокой. Это был джип китайского производства, очень старый, с облезшей краской. Вид и возраст у него был такой, будто он пережил боевые действия на Халхин-Голе. Я сразу вспомнил фразу из какого-то отчета, что в Даланзадгаде можно встретить машины, краска с которых содрана в результате песчаных бурь с их пескоструйным эффектом. На джипе приехала монгольская семья: муж с женой и сын лет четырнадцати. Мужчина оказался общительным, его жена - скромной, а сын вообще даже не вышел из машины. Общение происходило очень затруднительно, в основном на языке жестов.
Семья приехала на оазис за сочной травой для маленьких козлят. Этот выезд за пятьдесят километров от своей юрты для них,- что поездка за город на озера - для нас.
Монгол знал про Хэрмэн-Цав, но сам там не был: зачем? По поводу того, есть ли вода выше по реке, объяснил примерно так:
- Ус только здесь. Больше нигде. Там нет. И самое хорошо тут.
Потом он пошел с нами и показал место, где надо брать воду. И сам тоже набрал. Место это было, можно сказать у нас под носом, но сами мы бы его не нашли. Нужно было спуститься под бугор, пройти сквозь густой тростник по тропе, перебрести ручей по колено в грязи. На другом берегу, чуть в стороне прямо из зарослей низвергался маленький сильный водопад. Вода имела желтый оттенок, легкий болотный запах и сильный травяной привкус.
Такая убедительная осведомленность местного жителя заставляла поверить, что выше по ручью, куда мы собрались перебраться, действительно сухо.
Сергей все это внимательно выслушал, потом повернулся и, обращаясь к нам, в полголоса уверенно заявил:
- То, что он говорит - ничего не значит, все это - фигня. Местные сами ни черта не знают - уже давно проверено, - много примеров. Ему сюда удобно на джипе подъезжать,- он другого места и знать не собирается. А вода выше должна быть! Куда ей деться? Надо ехать вперед. Это уже точно я решил.
Одну вещь мы так и не поняли: монгол достал из джипа шахматы и, показывая нам, что-то стал про них невнятно говорить. Шахматы были не необычные: явно китайского производства фигуры в виде животных были сделаны из материала, имитирующего камень. Все подумали, что монголу захотелось поиграть, и в нашем лице он увидел достойных партнеров. Из вежливости отзывчивый Амид уже принялся было расставлять фигуры, но не было на чем. Вместо того чтобы достать доску, монгол завернул шахматы обратно в тряпку и убрал. То ли он хотел ими похвастаться, то ли продать, - так и неясно.
Джип уехал, а мы натаскали воды по максимуму имеющихся у нас бутылок и бурдюков, и стали укладывать и распихивать емкости, куда только возможно. У кого-то это получилось быстро, и они уехали вперед, а хуже всех дела обстояли у Иваныча. Рюкзак у Вадима, как и многое другое в его амуниции было самодельным и ему никак не удавалось запихнуть множество разнокалиберных вещей в скромный по объему мешок. Это выглядело, как попытка затолкать что-то очень большое и очень круглое в какое-то очень маленькое и очень квадратное пространство. При этом хуже всего было то, что все емкости у Вадима пропускали воду. При подготовке к экспедиции одним из острых вопросов была именно тара для воды. В конце концов, мы приобрели дорогие, но очень качественные бурдюки фирмы MSR и снабдили ими всех желающих. Иваныч в числе желающих быть отказался. В целях экономии он где-то раздобыл совершенно чудовищный военный резиновый ранец. Этот ранец даже пустой весил как камера от грузовика, но, хуже того - он совсем не держал воду, для переноски которой был предназначен. Еще у Иваныча имелись две складные пластиковые канистры фирмы "Tatonka", которые мы прокляли еще несколько дней назад.
Я с Антоном остался помогать Вадиму. Даже отказавшись от "татонок" и перелив из них воду в бутылки, ничего нельзя было поделать с истекающим водой ранцем. Не было такой силы и таких веревок, чтобы затянуть горловину и всякие клапаны на резиновом изделии.
Иваныч, нецензурно ругался и, что было особенно для него несвойственно, очень злился. Ругался он на изобретателей этого жестокого орудия солдатской закалки, а злился на Серегу и всех кто уехал.
- Вот зачем так делать!? - возмущался Вадька. - Тут ебешься с этой резиной, а они взяли, и укатили.
- А ты хотел, чтоб они остались и подсматривали, как ты это делаешь? Они, между прочим, всегда так поступают. В смысле - не ждут.
- Так, сейчас все растеряемся по этой пустыне! Тут одни развилки! Вот по какой дороге нам ехать!? Где потом их догонять, да еще с этой еботой. Щас вся вода выльется. Половина и так уже у меня на спине.
- Ну, вообще-то я засек, куда они поехали. Может и догоним.
Наконец мы кое-как собрались и поехали. На первой же развилке в роли указателя нас поджидал Женька, так что мы зря волновались. Через два километра мы настигли остальную группу, ожидавшую нас на дороге.
Иваныч резко затормозил и со злостью стал срывать с себя ненавистный ранец. Он зацепил свой велосипед, тот упал и с грохотом свалил еще два, в том числе Серегин байк, на руле которого было закреплено самое ценное: наш основной спутниковый навигатор.
- Иваныч, ты что творишь, чтоб тебя! Сколько можно повторять: не при-бли-жайтесь к моему велосипеду!
- Да замотал этот военный гандон. Почти все выбежало. Блядь! И вы еще куда-то рванули, нельзя, что ли было подождать? Куда мне эту воду, что осталась?..
Вся куртка сзади и штаны у Вадима были мокрые насквозь.
- Иваныч говорит, что эта штука ему не понравилась,- пояснил я.
- Так ему сколько говорили: "Проверь эту хреноту заранее,- перед походом!" - захохотал Серега.
Дорога проходила по правобережной террасе реки Зулганай. Мы остановились у того места, где с нее был съезд вниз, на дно сайра. Вся широкая сухая пойма была заполнена песками, на которых росли саксаулы. И, что было для нас очень важно, примерно через километр впереди был виден выезд на террасу противоположного борта. По крутому песчаному склону мы спустились с дороги в сухое русло. Типичное дно сайра имело следы водных потоков, участки растрескавшейся земли и блестящие гладкие глиняные корки и пленки, которые издали мы приняли за воду. На самом деле, все тут высохло, и лишь местами осталась свежая грязь.
Волшебный оазис
Мы подобрали на берегу место для палаток. Сергей на велосипеде покатил по руслу в поисках каких-нибудь луж; вскоре вернулся, - ничего не нашел. Мне тоже хотелось отыскать оазис. Я бросил транспорт и пока то, да сё, решил недалеко пешком пробежаться на удачу, захватив на всякий случай фотоаппарат.
Я пошел по дну сайра. Природа здесь оказалась необыкновенная, - было чего поснимать: рябь на песке, саксаулы, многочисленные такыры с паутиной глубоких трещин, - именно тот символ пустыни, при виде которого у большинства людей укрепляется их чувство неприязни к подобным путешествиям. В высохшем русле все-таки нашлась одна непригодная маленькая лужа с водой.
Солнце опустилось низко, и причудливые длинные тени саксаулов живописно ложились на песок и переплетались там со строгой графикой песчаной ряби.
Я вышел на берег и на некотором расстоянии от русла, к своей радости и удивлению, обнаружил несколько настоящих озер. Зеленовато-голубые зеркала лежали среди желтых дюн и барханов, порытых ветровой рябью. После того, как я увидел эту красоту, загнать меня обратно в лагерь мог только заход солнца.
Скользкие берега озер, блестящие коричневым глянцем, были покрыты изометрической сетью трещин. Подальше от воды глиняные корки, разбитые на отдельные таблички с загнутыми краями, лежали на земле, как чешуя. Золотисто-желтые стволы засохших саксаулов и яркие светло-зеленые кроны живых деревьев отражались в гладкой воде. Многие деревья росли на маленьких островках или вовсе торчали посреди озера; посему было видно, что вода здесь - явление не постоянное.
Часа два я блуждал между барханами и находил все новые водоемы. Это был настоящий оазис, и каждый квадратный метр его был по-своему прекрасен. Какие-то разводы и трещины, глубокие промоины в земле, глиняные корки, скрученные в трубки, как засохший сыр, взошедшая луна, мерцающая в воде среди других отражений, груды обломков узловатых стволов умерших саксаулов - во всем была особая экзотическая эстетика.
Вечерние лучи гобийского солнца добавили в палитру красного и немного фиолетового, так, что не лишним было бы обойти оазис по второму кругу и сделать снимки при новом освещении, но пора было возвращаться в лагерь.
К этому времени отряд добровольцев во главе с Серегой уже успели сделать разведку, нашли выход из поймы Зулганая на плато и автомобильный след примерно в нужном нам направлении.
Оазис
|