Начинается новый этап моего путешествия, приведший к гораздо более серьезным последствиям, чем я ожидал.
Когда полицейские осознали, что я иностранец, то у них отвалилась челюсть, они связались с центральным управлением города Pasewalk («Пасевальк»). И через полчаса оттуда пришла машина и забрала меня. В управлении меня сфотографировали, взяли отпечатки пальцев, обыскали и допросили. Сначала я хотел косить под дурака, говорил, что я ехал автостопом в фуре и заснул. Когда проснулся, то оказалось, что я уже в Германии. Но у меня нашли единственную улику – автобусный билет, в котором было указано место и время назначения. С этого момента я решил говорить только правду, потому что «какая разница… это ничего не меняет». Но от этой правды немцы офигели. Они не могли поверить, что я был один, и мне никто не помогал. Они старались поймать меня, и неожиданно задавали вопросы типа: «Кто был со мной, сколько нас было, как их звали?» Но подловить меня не удалось, так как я действительно был один. Мой рассказ казался им невероятным тем, что я прошел весь путь по дороге и меня никто не видел, не верили, что я случайно нашел калитку, которая была необозначенным погранпереходом для местных жителей, не могли понять, зачем я оставил, паспорт в Щецине, зачем я стоял на перекрестке, а не прятался в лесу. Загранпаспорта у меня не было: он был в Щецине в привокзальной камере хранения. И немцы, поверив пластиковой карте VISA, внесли мою неправильную фамилию в базу данных. ( На самом то деле подготовка к операции началась еще задолго до этого в Москве, когда я оформил пластиковую карту на другую фамилию)
А на следующий день к полудню меня на микроавтобусе привезли на погранпереход Любежин и передали польским пограничникам. Я внимательно рассмотрел границу в этом месте, и думаю, что этот участок самый серьезный в Европе после границ Совдепа. Здесь есть и контрольно-следовая полоса, с двух сторон обнесенная колючей проволокой, и собаки, и большое пограничное подразделение. Польские пограничники уверили, что сегодня, завтра, когда я подтвержу наличие загранпаспорта, меня отпустят. Потом меня повезли в пограничное КПЗ ( Камера предварительного задержания ).
И вот здесь оказалось, что мой путь замкнулся. Меня привезли к тем же железным воротам, около которых я двенадцать часов назад сел на автобус. Это была пограничная часть, и именно поэтому улица называлась Солдатской. А там меня ждал о-очень большой сюрприз. На меня тут же накинулся следователь, который был очень зол. И кричал примерно следующее: «Ты будешь сидеть в тюрьме! Будешь сидеть два года. Вы, все, уже зае..ли переходить границу! Что вы сюда претесь?! Завтра я буду разбираться с тобой, потому что я вас, уродов, понимаю только с переводчиком!» Хотя кричал он на нормальном русском, и переводчик был ему нужен не больше чем собаке пятая нога. Потом меня отвели в камеру, и от соседей я узнал, что буду сидеть три месяца. Причины того, что Польша держит незаконных эмигрантов под следствием, оказывается, финансовые. Просто Германия платит за каждого нелегала приличные деньги. Выгодней передать полякам, чем отправлять самолетом из Берлина. (Немцы уже просекли, что из поездов нелегалы легко сбегают.) А Польше выгодно затягивать процесс, чтобы больше заработать и отчитаться потом перед немцами. Жополизы.
В пограничное КПЗ свежие нелегалы поступали каждый день. Меня поместили в камеру с белорусом, дагестанцем и еще одним русским. Белорусу было лет тридцать. Он был из Бреста и хорошо знал польский. А я к тому времени, был в этом языке еще очень слаб. Так что при общении с «гадами» (так в тюрьме называют надзирателей) он выступал в роли переводчика. Дома он занимался мелким бизнесом, но разорился до нитки и решил начать новую жизнь в Европе. Самая большая ценность, которая у него была с собой, фирменные итальянские туфли «GUCHO» за пятьсот баксов. Его знакомый за три года до этого перешел границу в этом месте, сдался на ASYL и теперь проживает в Германии. Кроме того, его бывшая жена с его ребенком жила в Дании. Туда он и направлялся. Но, как оказалось, за три года ситуация изменилась: Германию переполнилась нелегальными иммигрантами, и теперь с ними не церемонятся. В общем, его постигла та же участь, что и меня.
Другой мой сосед был парень лет 25, окончивший Бауманку (Московский Государственный Технический Университет ). Оказавшись один раз в Голландии, он не захотел возвращаться в Москву, где не было никаких перспектив. Он нелегально остался в Голландии, там его быстро подцепила местная украинская мафия, и парень стал заниматься тем, что обворовывал супермаркеты по всей стране. Его рассказы меня немного шокировали. Только одна их бригада воровала за день товара на десятки тысяч долларов, объезжая магазины в разных городах. При этом мафия его так прижала, что он почти ничего с этого не получал. Потом его случайно остановили на улице с просроченной визой и отправили в Москву. После этого парень решил снова попасть в Европу, но уже нелегально, а дальше – читай выше.
В КПЗ кормили не так уж и плохо, хотя и однообразно. На завтрак давали чай и бутерброды с паштетом. В обед горячее, не то первое, не то второе. На ужин опять чай с паштетом. Через два дня меня повезли на предварительный суд – очень тяжелое для меня моральное испытание. Это процедура, которую по закону должны провести в течение двух дней с момента задержания. Дело рассматривается за пару десятков минут, сокращенным судебным составом. Один дежурный судья, один помощник и переводчик. У меня даже не было адвоката. В это время в Польше были рождественские праздники, и, может быть, судебные органы были не в восторге оттого, что им пришлось работать в эти дни. Несмотря на то, что я был студент, а через пару дней у меня начиналась сессия, судья зачитала стандартный приговор: «Вы, Железов Роман Владимирович подозреваетесь в нелегальном пересечении границы. У вас нет родственников на территории Польши, и никто не может за вас поручиться. Есть вероятность того, что вы покинете территорию Польши до закрытия дела. По этой причине вы приговариваетесь к трем месяцам предварительного заключения, до дня проведения основного суда».
И тут я понял, как я попал. Учеба, институт, прежняя жизнь все теперь в прошлом. Что теперь меня ждало впереди? Я мог только догадываться.
На следующий день меня перевезли в настоящую тюрьму, в город Старгард-Щецинский. По прибытии все имущество арестованного переписывается и в камеру он берет только самое необходимое. Камера хранения долго переписывала мои доллары, марки, злотые, рубли, белорусские зайчики. А когда у меня в вещах обнаружились кроме спальника и пенки, еще большой комплект географических карт, словари-разговорники, фотоаппарат «Зенит» и самое главное подзорная труба, то тут уж все решили, что я «советский шпион». Так меня и прозвали.
Связь из следственного изолятора возможна только через письма, которые идут очень медленно вследствие цензуры. Поэтому, письмо, посланное мной оттуда, пришло домой только через полтора месяца. Тюрьма была барачного типа и построена по советским стандартам. В советских тюрьмах я, к счастью, не был, но она отличалась от них, по крайней мере, нормальным питанием. Кормили не хуже чем в студенческой столовой. В тюрьме содержались как подследственные, так и осужденные. Каждая камера была рассчитана на восемь человек, и по аналогичному обвинению в моей находилось еще три человека: молдаванин и два украинца. Остальные были поляки: наркоторговцы, гопники и другие до двадцати четырех лет.
Народ постепенно сменялся, и наиболее интересной личностью, с которой мне пришлось сидеть был мой ровесник, поляк Кжиштов. Он оказался автостопщик. Попал в тюрьму несправедливо: его подставили. Он был единственным хорошим человеком в моей камере. А что касается его автостопных успехов: в тот момент он только вернулся из Гамбии (страны в западной Африке). Чтобы добраться до нее пришлось ехать автостопом пять тысяч километров, из них две тысячи через пустыню Сахара, где дороги отсутствуют в принципе. Кжиштов мечтал снять фильм об автостопе и попасть в книгу рекордов Гиннеса. Я подарил ему атлас автодорог, на котором он сразу разметил маршрут на сотню тысяч километров. Прокуратура разобралась с его делами, и через неделю его отпустили.
Не смогу передать, как я пережил месяц в этой камере. Я научился разным тюремным хитростям: добыванию ниток из полотенец, оттиранию мылом почтовых марок. Видел, как глотают пятисантиметровые металлические кресты, чтобы попасть в больницу, когда оставаться здесь становится невыносимо. Да, было тяжело. Другая атмосфера, другие принципы, порядки. Но постепенно привык. Представьте себе, что вы спите и видите сладкий сон, как прогуливаетесь по городским улицам, видите солнце и пользуетесь другими земными радостями. Но, сладко потягиваясь, вы случайно просыпаетесь посреди ночи, и видите, что лежите на каких то нарах, а окно заделано трехсантиметровыми железными прутьями. В первый момент не можешь ничего понять: «Где я? Как я сюда попал? Наверно, я заснул и нужно скорее проснуться и убедиться, что все в порядке». А когда вспоминаешь, где находишься, то сердце сжимается настолько, что перестает биться и начинаешь задыхаться. Кажется, что не только умер, но еще и попал в ад. Хочется проломить стену и вырваться отсюда, но это невозможно. Это называется удушье…
Народ в тюрьме занимается тем, что ничего не делает. Он просто убивает время: целый день играет в карты и спит. Ежедневная прогулка длится один час и проходит на территории десять на двадцать метров, окруженной высокими стенами, наблюдательными вышками и собаками, и затянутой сверху колючей проволокой. А двадцать человек месят грязь, вытаптывая очередную сотню кругов по этому курятнику. Остальное время, это ожидание еды, занятия спортом, если это можно так назвать в условиях камеры. К счастью у меня были с собой самоучители немецкого и польского языков, словари. И я посвятил время изучению этих языков. Все время вслушивался в радио, общался, смотрел телевизор. В результате к концу моего заключения я достиг заметных успехов в обоих языках. Особенно, конечно, в польском, который я теперь понимал на слух, читал, писал и говорил. В тюрьме была большая библиотека, в которой раз в неделю можно было брать книги. Правда, русских книг было немного, так как они пользовались бешеной популярностью. Почти на каждой странице этих книжек были надписи на русском, типа: «Я здесь был тогда-то. Вася. Город Такой-то».
Еще одно развлечение была стрижка у местного парикмахера, которого можно было посещать два раза в неделю. А так как делать было больше нечего, то народ постоянно стригся. Некоторые налысо, что зависело от порядков в камере. Один раз я даже был в тюремном костеле, где присутствовал на настоящей католической церемонии. Но вы не думайте, что я приобщился к религии. Нет, мое осознание мира, ничуть не изменилось. А хотя все мои соседи, кроме автостопщика Кжиштова были верующими, они от этого лучше не стали.
Было еще одно чрезвычайно запоминающееся событие во время моего пребывания в той тюрьме. Как-то раз зашел, гад и сказал: «Железов - на выход». Я не знал в чем дело. Событие, когда тебя куда-то вызывают, что-то за собой повлечет. Вольно невольно надеешься на то, что прилетел добрый дядя в голубом вертолете, и тебя освобождают. Но дело оказалось в другом. Уже по дороге сопровождающий проговорился, что ко мне приехала мама. Я был в не то чтобы в шоке, не то чтобы я этого совсем не ожидал, но просто это было такое офигенное событие, что я опять не могу объяснить, что я переживал. Меня привели в комнату, где через стекло по телефону общаются заключенными, как в фильмах. И действительно, с другой стороны стекла была моя мама. И после первого ее слова меня прорвало. Я сильно плакал, и плакал не от радости, и это не была истерика. Это выливалось те чувства, которые я пережил за это время. Перед глазами замелькали родные лица, а слезы текли рекой. Конечно, я понимаю, как тяжело было мои близким, когда меня искали как пропавшего без вести. И понимаю, что я очень виноват. К сожалению, мне не дали возможность связаться по телефону, никто ничего не сообщил. И это то плохое, о чем мне никогда нельзя забывать...
Прошел месяц, и меня перевели в другую тюрьму в город Голенев. Это последний этап перед судом, где нелегалы находятся еще месяц. Тюрьма была гораздо более крупная и состояла из нескольких четырехэтажных корпусов. Условия содержания были хуже: площадь камеры на шесть человек равнялась в среднем восемнадцати квадратным метрам. Причем метраж каждой камеры указывался с точностью до сотых. Вычтите отсюда место под унитаз и раковину и попробуйте представить, что это было немного тесновато для шестерых. Зато кормили лучше, и сидел я теперь только с такими же нелегалами разных возрастов, а не с подонками, которые отбирают у школьников деньги и избивают их. О новых своих соседях я расскажу поподробнее.
Самый старший в нашей камере был грузинский армянин. История его жизни довольно печальна. Из обычного студента геодезического техникума, он скатился к наркотикам и воровству. Треть жизни он провел в советских тюрьмах и в свои сорок лет выглядел как старик. После развала Cовка рванул в Европу. В 1992 году пересек немецкую границу на юге Польши. Но, не зная языка, его быстро поймали и вернули в Польшу. Но поляки тогда в тюрьму не сажали, и он ломанулся в район Щецина. Здесь снова пересек границу и, терпя лишения, прошел пешком всю ГДР.
С тех времен он уже много раз пересекал границы, стал нелегалом-рецидивистом, заработал пять депортов и сейчас снова рвался в Германию. Вы удивитесь, но он сумел нажить в Германии жену немку и трех детей. Из-за наркотиков его лишили родительских прав и несколько раз высылали из Германии. Правда, напоследок немцы сделали великое дело – излечили его от наркомании.
Судьба другого человека не менее драматична. Енес - боснийский серб, во время югославских войн бежал в Германию с женой и двумя маленькими детьми. Год назад у него заболела мать в Боснии. Необходимо было ехать к ней. Но беженцы после возвращения на родину теряют свой статус и в Германию их уже не пускают. Решил возвращаться к семье нелегально. Границу переходил очень грамотно, через ручей. Переоделся в сухую одежду, дошел до той же станции, что и я (Loknitz), сел на поезд. Но кондуктор при проверке билетов заметила акцент и вызвала полицию, чтобы проверили наличие визы. После этого все шло по известной схеме. Во время заключения Енес очень переживал за семью, поэтому почти не ел и очень похудел. Зато здорово рубился в шахматы. В камере он был абсолютным чемпионом.
Еще один человек – частный предприниматель из Херсона. Он получил шесть лет назад депорт из Германии. А когда понадобилось срочно поехать в Германию, получил отказ в визе. Кто-то посоветовал ему проникнуть нелегально, сказав: «Если поймают, ты ничего не теряешь, просто отправят назад». Теперь у этого советчика намечались крупные неприятности.
Экономический кризис в Молдавии и на Украине и близость Европы побуждают людей прорываться туда как законно, так и нет. Для молдаван визы в Шенген стоят сейчас более тысячи долларов, чтобы ограничить их въезд. Сейчас практически в каждой молдавской семье есть свой человек за границей. Благодаря тому, что на Украине и в Молдавии можно сравнительно дешево сделать новый подлинный паспорт за 100-300 долларов, с любыми выдуманными данными, (примерно так же как это сделал Вадик ) люди едут в Европу под новыми Фамилиями даже после того как им туда въезд запретили. Немцы никак не могли понять, откуда у украинца фамилия «Руди Беккер». Наиболее активные нажили уже несколько загранпаспортов. Работают, например, в Берлине, пока не засветят на нелегальной работе и не депортируют. Далее делают паспорт на новую фамилию и снова едут в Германию. Правда, Руди Беккеру не повезло. Его с группой сообщников окружили в приграничной зоне несколько пограничных машин. Их перестреляли резиновыми пулями и повязали.
А вот история одного молдаванина: «С женой и детьми я добрался по визе до Чехии. Приехав к немецкой границе, я прошел в Германию прямо через пост. На нем в обед и по праздникам вообще никого нет. Но с немецкой стороны не было никакого транспорта, и пришлось ждать на вокзале. Скоро мы заинтересовали полицию, нас разоблачили и отвезли в Чехию. Чехи потребовали, чтобы я в течение двух дней покинул их территорию. Тогда прямо из Чехии я с семьей поехал в Польшу, а оттуда нелегально в Германию». Далее его, как и остальных поймали в районе Щецина.
Другой молдавский парень девятнадцати лет пробирался к брату в немецкий город Потсдам. До этого он успел нелегально поработать в Чехии, и Черногории. Но последний год для него был страшно неудачным: «Я поехал в Чехию, проработал два дня, раскрыли - депортировали. Поехал нелегально в Словению, из Словении в Италию. Но в Италии опять попался».
Таких историй я могу приводить еще немало. Все они хотя и отличаются одна от другой, но суть в них одна.
Вот что было со мной дальше. Я провел еще месяц в тюрьме города Голенев. Это время пролетело довольно быстро. Была возможность играть в настольный теннис. Даже дали в камеру телевизор. А потом нас всех повезли на суд в Щецин. И было это так. Конечно, мы с нетерпением дожидались этого дня. Утром за нами пришел транспорт – спецмашина, в которой перевозят заключенных. После того как мы погрузились в нее, она отшлюзовалась от тюрьмы. Оружие охранникам в машину выдают в последнем стыковочном отсеке ( наружные ворота ), после чего открывают основные ворота и машина покидает территорию тюрьмы. Погода была удивительная, сквозь крупный снег ярко светило солнце. Когда машина ехала по городским улицам, все приникли к стеклам, ощущая близость забытой свободной жизни. Через сорок минут транспорт прибыл к зданию городского суда. Перед выходом из машины нам надевали одни наручники на двоих. И мы по полицейскому коридору проходили в подвальное помещение, где находятся комнаты ожидания для подсудимых. Потом стали вызывать по одному наверх. Поляки, ждущие приговора, смотрели на нас завистливыми глазами. Да, перспективы у нас были хорошие, а у них плохие. Помню, как истерически радовался один поляк, которому дали не восемь лет, а шесть.
Вот пришел и мой черед идти наверх. Процедура суда проходила в двух вариантах. Суровый вариант это когда, встает прокурор и говорит: «Давайте посадим его». Потом встает адвокат и говорит: «Нет, ни фига, давайте его отпустим». Ко мне применили мягкий вариант. Не успел я зайти в зал суда, как судья говорит: «Ну что, ты согласен, чтобы тебя отпустили?» «Что за вопрос? Конечно». Тогда зачитываю приговор: «Вы, Железов Роман сын Владимира, признаетесь виновным в переходе границы, и приговариваетесь к штрафу в пятьсот долларов. Так как вы находились под арестом, то каждым днем сидения вы отсидели соответствующую сумму и теперь ничего не должны. Ваш адвокат получит за выполненную работу четыреста злотых…прокурор…» Получилось, все что-то с этого поимели, и не особо напрягались. А мне для этого пришлось сидеть два месяца.
То же было и с моими сокамерниками. Но, несмотря на надежды быть сразу отпущенными, нас под конвоем отвезли назад в тюрьму. Потом оформили там документы, а к вечеру за нами приехала городская полиция. Нас забрали в КПЗ, которое было последним этапом нашего заключения. Там продержали еще один день, а потом выпустили прямо из отделения на все четыре стороны, но с уговором за два дня покинуть Польшу. Как приятно было снова оказаться на свободе. Даже не верилось, что можешь идти, куда хочешь, никто не стоит у тебя за спиной. Все тут же зависли у телефонов-автоматов и стали звонить домой в Совок, кроме Ашота, который звонил в Германию жене. Потом сели на электричку и доехали до Щецина, а оттуда каждый поехал в своем направлении, кто на Украину, кто в Молдавию, а я в Россию.