Я шагаю по Ямалу

И Вы говорите, что зря я подымаю тосты за людей… Вспомните север. Там откроют любые двери, пологи или то, что там у них есть, в любой Дом впустят тебя, и первое, что скажут: «Садись и ешь…» А потом уже спросят, откуда ты и куда идешь… Спасибо Вам, люди!

На берегу Оби стояли семь лиственниц. Это дерево считается священным у местных народов. И вот пришел на это место Хант. И стал поклоняться лиственницам. Но Хант, он, кочующий. Он и откочевал, возвращаясь к лиственницам лишь поклониться. А потом пришли Коми-зыряне и построили дом. Вот так и возник город Лабытнанги, что и означает — семь лиственниц.

Читая мой рассказ, кто-то может удивиться «Вот чайник, сапоги резиновые или лучше болотники могла бы взять!» Это не ошибка «молодого спортсмена». Это продуманное, мало того проработанное годами действие. Две пары шерстяных носков и легкие кроссовки. Так гораздо быстрее идется. А вымокнет, так я же двигаюсь, — через пять минут ноги снова теплые. Все же, пройдя три дня по болотам, пожалела об одном. Наверное, стоило взять с собой еще совсем легкие гидрочулки (непромокаемые чулочки — понятие из водного туризма).

Зачем люди ходят в одиночку? Я долго пыталась ответить на этот вопрос. Кто-то не нашел попутчика, кто-то устал от людей. Кого-то замучили амбиции — я мол, самый крутой…
Я не могла ответить, почему я иду одна. Так получилось, и я была не против. К тому же давно не могу быть ведомой, а водить тяжело, устаешь от ответственности…
Вот и осталась одна. Но то, что я почувствовала здесь, заставило меня посмотреть совсем по-другому на путешествия одиночек. Для меня это было откровение, озарение. Для меня стали понятны люди, уходящие в горы для очищения души. Когда ты один, а вокруг лишь горы, то испытываешь совсем необычные чувства. Голова как будто проветривается этим огромным количеством воздуха, на все в жизни начинаешь смотреть по-другому, проще. Хочется всех любить, всех прощать. Я бы за этим хотела бы продолжать одна ходить в горы…
Хорошо, если за этим ходят…

На моей планете все было очень маленькое, и реки, и озера, маленькие редкие деревца, карликовая березка и низенький голубичник. Да и я не очень большая. В рюкзаке – все очень маленькое. Крохотная палаточка в один килограмм весом, котелочек величиной с кружку, горелочка, а все остальное тоже маленькое, так же как и раскладка продуктов (три килограмма на 10 дней). Большим был только маршрут. Километров 300 – на 9-10 дней.

Идея попасть осенью в тундру бродила во мне давно. С прошлого моего посещения Ямала. Тогда мы сплавились по Соби. А потом меня провезли километров сто на север по Бованенковской трассе. Это была рыбалка, пикник. Горы были далеко. Но тундра уже была одета в осенний наряд. А на горизонте колыхалось серое облако — стадо оленей. Я их не догнала. Повидать мне удалось лишь упряжку оленей, погладить их мягкие рога. Заглянуть в их глубокие глаза. И в душу запала мечта — побывать в стойбище. Пожить среди оленей, среди людей, которые так тесно с этими чудо-зверьми связаны.
Маршрут выбирала не долго. Кроме золотой осени и оленей, мне хотелось повидать озеро Большое Щучье. Пути к нему от 110 километра трассы Воркута - Лабытнанги — два. Через верховья Большой Усы и Гена-Хадату, или через достаточно однообразные перевалы к рекам Лангот-Еган, Немур-Еган, Хадату. Дальше — путь один. Вдоль ручья Ворг-Шор и реки Нгодяихи. Перебродив Малую Щучью реку, попадаешь к озеру Большому Щучьему.
Первый вариант мне казался интереснее и был основным.
Дальше маршрут строился из таких соображений. После посещения заветного озера, логично сплавиться по реке Щучьей. Но на этот вариант я не решалась. Да и нести водное снаряжение с собой — все удовольствие от прогулки портить.
Я знала, что есть дорога вдоль Щучьей. Но и здесь крылась большая проблема — необходимость бродить реку в районе Лаборовой. Ни приличного брода, ни моста там нет. Как форсировать уже немалую глубокую реку — совершенно непонятно. Оставалось только выходить вдоль одной из рек, ведущих к Бованенковской трассе и расположенных южнее Щучьей. Вдоль Хадаты — сплошные скальники. Вдоль Лангот-Егана — болота. Ладно, болота переживем, не в первый раз…

Из Москвы я уезжала, не афишируя своих идей. В Лабытнангах все друзья мои идеи знали. Возможно, могли найтись и попутчики. Но этого не случилось. У всех какие-то проблемы. Хоть те кто собирался со мною пойти, люди очень хорошие, но в этом случае я не испытала бы тех удивительных чувств, которые меня посетили в этом походе.
Вечером перед моим отъездом, у нас собралось много народа. Все говорили о моем уходе. Удивлялись. Один человек вдруг протянул мне белый крестик на черной веревочке. «Возьми. Талисман на счастье. На удачу».
Я повесила крестик на шею и дальше, весь путь, как будто чья-то добрая рука расстилала передо мною красную дорожку — мне в руки шла удача…
Утром, перед нашим выходом из дому, начались звонки. «А она, правда, идет?» — «Да, идет, идет, — отвечала моя подруга Люда, — вот уже рюкзак надевает. Едем на вокзал».

Поселок Полярный, что располагался на станции 110 километр, был расформирован в последние 8-10 лет. Раньше здесь, как и везде по Уралу, работали геологи. Люди жили одной большой семьей. Все знали друг друга и любили.
Была в Полярном школа, где директорствовал мой хороший друг — Женя Коркин. Учительницей русского языка и литературы была его жена. В классах 10-12 человек. Когда стали делить на технические классы и гуманитарные, так вообще в классе могло остаться и по два человека. Так какое же здесь было внимание к ученикам! Как учили! И поступали потом все дети в лучшие вузы страны…
Не стало поселка Полярный. Кто в Харпе теперь живет, кто в Лабытнанагах. Полярный вспоминают с теплом. Жалеют о той жизни.

Image 1 of 1 Maximize imageRestore image Полярный

Выхожу из поезда на 110 километре.
Иду по поселку Полярный. Провожают меня в дорогу пустые глазницы окон. Ты доброе место — Полярный. Я на хорошей дороге. Вперед!
Сперва дорога пошла вдоль реки Большая Пайпудына. Иду. Рюкзак тяжеловат, хотя минимизировала все, как могла.
Брод через Малую Пайпудыну оказался не так страшен, как его малевали — даже до колена вода не достала.
Иду — пою песни. Хорошо на душе, свободно.
Кругом тундра невообразимого цвета: лиственница еще на удивление зеленая, но березы, иль подернулись желтизной, или переливаются всеми ее оттенками. Ярко алая и бордовая толокнянка на островках серо-голубого ягеля, светло-красный Иван-чай, почти фиолетовая голубика, оранжевая, красная, желтая карликовая березка, какие-то бордово-коричневые стебли…
В общем, тундра в праздничном убранстве…
Шагать по дороге кажется глупым. Скорее хочется в глухие места, на перевал какой-нибудь. И вдруг…
Сзади тарахтенье — вездеход. Голосую. «Куда?» — «Вперед» — «И все же?» — «Ну, хотя бы в верховье Большой Пайпудыны» — «Поехали!»
«Мы на Хадату едем. Туда не надо?»
Ох, надо! Резко меняю первую треть маршрута. Я на колесах, вернее, на гусеницах. Так что еду через Лангот-Еган. Получится, что меня провезут километров 80. Таким образом, мои, увы, почти непосильные 30-километровые переходы сократятся до 20-25-километровых, уже куда более реальных. А хорошо пойдется, так можно столько интересных радиалок (радиальных выходов) сделать!
Как заведенная, снимаю пейзажи. Въезжаем на перевал — открываются горы, снежные вершины, спускаемся вниз — все то же красно-оранжевое убранство с синевой рек и озер. Погода стоит солнечная. Горы красочно отражаются в лужах на дороге. Вездеход то карабкается в гору, то ползет по траншеям болот, то с разгону ныряет в реку или глубокую лужу, поднимая снопы брызг. Отмечаю координаты основных объектов (реки, озера, перевалы) на GPS — пригодятся следующим поколениям. А, может, и мне тоже. Сама-то я не нашла, или не успела найти в отчетах этих точек. На всякий случай очень примерно отметили с сыном маршрут, пользуясь топографической картой с градусной сеткой.
Сегодня едем до Немура. Мужики хотят здесь порыбачить.
Приглашают за стол. Какая тут моя 300-граммовая раскладка! Здесь и огурчики-помидорчики, и сало и копчения разные, и коньячок. В общем, пикник.
Встаем до рассвета. Меня опять приглашают к столу. Теперь кормят присоленным хариусом, наловленным ночью.
«Бери себе, сколько хочешь!»
«Спасибо. Это сама вкусная еда на свете! Но мне же её нести…»
И все же беру три рыбки и остатки уже приготовленной, с перчиком, со специями.
Начинает всходить солнце, наполняя и без того ало-бордовую тундру насыщенными послегрозовыми тонами. С горы на гору свесилась и засветилась двойная радуга. Она все разгоралась и разгоралась, пока солнце не выскочило из-за горы. Радуга потухла…
Теперь едем до Хадаты. Меня перевозят через реку, и мы прощаемся.
В 10 часов утра я уже на дороге.
Рюкзак не полегчал, а скорее потяжелел. Но ничего, скоро обед…
Прохожу немного вверх по Хадате и поворачиваю на северо-восток к Щучьим, вверх по ручью Ворг-Шор. Опять светит солнце, и долина переливается радужными красками.
Обедаю, пройдя всего 10 километров. Маловато. Но надо же есть продукты — рюкзак облегчать.
Опять наедаюсь присоленным хариусом.
Вокруг меня — голубичник, брусничник. О промышленных масштабах говорить не приходится, но покушать можно…
В дороге все время примеряюсь к тому, как тут было бы ехать на велосипеде. Ведь Коркин хотел отправиться на Щучье, но только на велосипедах. Хоть и дороги везде, да только приспособлены они лишь для вездеходов: металлических на гусеницах, да на двуногих…
Интересно идти в режиме одиночки. Хочу — встала обедать, хочу — отдыхаю и пишу дневник. Хочу — фотографирую. И никто не торопит. В конце концов — куда хочу, туда и иду…
Перевальное плато оказалось заболоченным - очень неприятным.
Речки побежали вниз к Щучьей, хотя я сама пока еще никакого «вниз» не ощутила.
Странно все же все в этом мире. Кто бы мог подумать, что тут такие дороги. Я думала, концы тропиночек еле соединять буду. Правда, может, это и предстоит по дороге вдоль Лангот-Егана. Хотя, сомневаюсь.

Image 1 of 1 Maximize imageRestore image одна в путь

Пора становиться на ночлег. Но слишком уж широка долина — я здесь, как на ладошке.
Правый берег становится круче. Может, и вся долина поуже станет — будет поуютнее…
Но дорога к моему великому удивлению резко пошла вверх.
Что ж, пора спускаться к воде. Но поздно - кругом болото. Удастся ли теперь встать около воды? Пока она есть — набираю в бутылку. Теперь встану просто в красивом сухом месте…
В моей тундре наступил вечер. Со стоянки просматривается вверх вся долина до перевала, с которого я шла. Ужинаю на улице под последними лучами солнца, раскрашивающими красными, лиловыми, желтыми красками мою золотую мечту — осеннюю тундру.
Думаю опять, как облегчить рюкзак. Рыбу съела. Легче стал? Может быть…
И тут у меня начался откровенный синдром «цепочки ишаков, что шли вдоль кавказских ледников» — «У меня веревка трет, ой здрасте! Может кто-нибудь сожрет? Ох, страсти!». Я вспомнила, что у меня есть веревочки, которым не оказалось применения. Отдать бы их оленеводам… Кстати, им можно было бы отдать и часть аптечки, и совсем здесь не нужный в это время года репеллент. Просто так все это выбрасывать не буду. Но часть аптечки вечером из хозяйства изымаю…

Image 1 of 1 Maximize imageRestore image встает солнце

«Доброе утро!
Добрый день!
Добрый вечер!»
Почему-то вспомнился фонарщик из «Маленького принца». У него так быстро сменялись дни и ночи. А у меня? У меня странный режим получается. Почему-то и дни слишком длинные и ночи.
Что делать днем? — Идти. А сколько можно идти — не 12 же часов подряд… Сил никаких не хватит. И вот вечером просто дожидаешься темноты. А темноту всю проспать надо — бока отлежишь за столько часов! Нам бы с фонарщиком как-то усреднить свои сутки…
А сутки у меня такие: Позже семи часов вечера становиться на ночлег уже не хочется — вдруг дальше приличной стоянки не найдется. Совсем же темно становится лишь в девять. С темнотой засыпаю. Просыпаюсь часов в пять — чуть-чуть светает. Не торопясь, и не вылезая из палатки, начинаю умываться, завтракать, собираться. Выхожу от семи до восьми утра.
Ночи здесь не холодные — примерно +5 градусов. Днем 10-12 градусов тепла…
День, которым мне предстояло попасть на Щучье, начинался мрачновато.
Уже рассвело, но сегодня восхода солнца я не увижу. Все в густом тумане…
Окончательно созрела, чтобы бросить вещи здесь и налегке сбегать на Щучье. Это со всеми возможными прогулками не более 30-и километров. Уж за 12 часов должна вернуться…
Мокрые носочки и кроссовки лежали под тентом. Холодные какие! Надену — придется побегать, иначе собраться не смогу.
Погода продолжает хмуриться. Жаль, совсем не вовремя! Тучи всюду ходят. Видимо, там где-то вдалеке дождь льет. Но и «голубые облака» тоже есть. Вдалеке появляются большие черные горы со снежниками. Постепенно становится очевидно, где какая долина. Вот над Большим Щучьим сейчас самая хмарь. Но к моему приходу должно сдуть…
Весело шагаю по дороге вниз. Изучаю следы. Как и везде — вездеход, олени, иногда — собаки. А вот сейчас появился новый, причем свежий след. Это росомаха. Причем, шла она сначала вверх по долине, потом — вниз…
Иду — пою песни. Хорошо! Брод через Малую Щучью чуть выше щиколотки.
Сегодня впервые после московской суеты почувствовала покой. Такое раздолье и покой… Сколько видит глаз — все твое. И какое-то оно, удивительно свое, дружелюбно настроенное…
Смешно, но вот уже третий день у меня, у велосипедиста, возникает дурацкая мысль: «А почему нет таблички «р. Хадата», например, или «Поворот на оз.Щучье», «руч. Ворг-Шор»». Глупо. Но… Вижу впереди табличку. Вот про озеро Б. Щучье мне не преминули сообщить. Заказник, мол. Проход и проезд запрещены!
Всего 11 часов утра, а я уже здесь!
Впереди балки — живет кто-то. Видимо, егерь.
Стучусь. «Заходите! Заходите!»
«Девушка! Одна?! А не боитесь?» — стандартный возглас. Ну и ответ стандартный «Не боюсь».
«Я у Вас тут погуляю?»
«Да ты садись, ешь!» — и приносит мне огромную миску макарон, пережаренных с луком и две гигантских заячьих котлеты. Есть еще не хочется. Но разве откажешься — ведь от чистого сердца кормят. Еда холодная. Печь здесь топится один раз в день. Ведь дров-то в тундре найти не просто…
Человек этот, Эдгарц, живет здесь уже 20 лет. Сам он из Риги. До приезда сюда работал на буровой в Новом Уренгое. Замучила такая работа — в тундру бежал. Сначала работал здесь на базе геологов — «всё недра гор исследовали». Теперь один живет, заказник караулит.
«Как одному-то?» — спрашиваю.
«Вот ты одна ходишь, а я живу один. Привык. Уж не в городе — одно радость. Еду привозят редко. Лесом, озером и кормлюсь. Электричества нет — керосиновая лампа? свечи». И это при том, что здесь полярная ночь!
«Рыбки бы! У Вас нет?», — спрашиваю. «Сеть с утра поставил. Вечером будет. А ты пойди, поуди на малое озерцо. Вон лежит моя лодка. Переплыви на ней и лови, сколько хочешь».
Плыву. А вода здесь голубая-голубая и прозрачная — каждый камешек виден.
Да! Что я не рыбак — было понятно всегда. Но настолько! Рыба плещется, а мне все пустая блесна возвращается. А то и остается в озере навеки.
Пока я гуляла, Эдгарц затопил печь. «Ешь!» — «Да Вы что?! Меньше двух часов назад ела. Я не хочу!» — «Все теплое. Должна съесть! Ну ладно, макароны оставь, а котлеты ешь!» — «А можно одну только? А вторую с собой возьму?» — нахожусь я. «С собой я еще принесу», — и тащит мне хозяин еще заячьих котлет…
Горячий чай… Хорошо…
Смотрит мои блесны. «Да вроде должно ловиться»,— удивляется хозяин. «Вот и возьмите их себе!» — хоть как-то отблагодарила…
«Ты рыбы хотела? Идем, сеть проверим!» — все же хочет Эдгарц меня и рыбкой угостить. Проверяем сети — десятка три хариуса.
У меня совсем мало остается времени для съемок. Бегу в гору.
К сожалению, озеро так и не озарило солнце, не подарило мне синевы воды. По небу ходили тучи, из-за которых лишь очень коротко выглядывали несмелые лучи, но их силы не хватало раскрасить воды озера. Они оставались стальными, но все же окаймленными пестротой тундры. Вдали повисла и погасла радуга. Изредка из-за туч показывались величественные горы со снежниками, замыкающими озеро с противоположной стороны.
К моему приходу рыба почищена. «Так быстро пришла! Не успел тебе рыбки пожарить. Теперь уж бери сырую. Выбирай, какую хочешь!»
Беру три штуки. Больше — сегодня не съесть, а дальше нести — тяжело.
Еще раз пью кофе — никак не отпускает меня Эдгарц — одиноко старику!
Отдаю еще какие-то мелочи и в четыре часа выхожу домой.
…В довершение всех сегодняшних бесконечных ед, по дороге съедаю то, что брала на обед.
Вечером: присоленный хариус, вареный хариус, чай с яблочками. Ну что за жизнь? И вспоминаются мне хоббиты: «Он что, забыл, что существует второй завтрак? А ланч? Обед, полдник?...» Вот мне забыть никак не дают…

Image 1 of 1 Maximize imageRestore image там где-то начинается Малая Щучья

Image 1 of 1 Maximize imageRestore image Щучье

Утро совсем безоблачно. В 6.30 закипает «чайник». Пора завтракать. И в путь!
В 7.40 поднимаю рюкзак. Именно в этот момент из-за горы брызнули лучи солнца…
Еще прохладно. Температура вряд ли поднялась выше утренних пяти. Иду все по тому же, а может, другому, свежему следу росомахи. Еще появился человеческий след. Откуда бы?
Иду не быстро, глубоко задумавшись.
Вдруг левым глазом чувствую какое-то движение. Черный зверек. Еще не отдав себе отчета, кто это, резко щелкаю языком. Зверек замер. Так вот ты, родимая, совсем рядом ночевали мы с тобой. Росомаха. Быстро одной рукой снимаю с предохранителя газовый пистолет, другой рукой включаю фотоаппарат. Но зверек уже успел учуять меня и испугаться. Только замелькал уголек среди желтой ивки. Перебегает реку, поднимается по склону. Останавливается временами — любопытно. И все же от греха подальше, подгоняю ее цоканьем…
Зверек остался позади, да еще и в соседней долине, а впереди завиднелось что-то вроде дымка. Откуда? Может, маленькое облачко из долины поднимается? Нет. Костер. Вижу фигуру. Страшновато…
Вижу вторую фигуру. В юбке. Так это же чехи, с которыми я вчера как-то разминулась. О них Эдгарц рассказывал.
Знакомимся. Давид и Петра. На девушке туристские ботинки и длинная юбка.
Идут из Воркуты, переплыли Щучье, далее — почти по моим следам, к 110 км.
Прощаемся напротив останцев (столбов выветренных), которые спускаются с противоположного склона. Еще когда шла к Щучьему, думала, будет время — заберусь к ним. Сейчас есть время точно. Только 11.30, а пройдено уже 12 км из 20-ти задуманных. Бросаю рюкзак. На ходу уже жую заячью котлету. Вверх!
Гряды рваных серых страшил медленно поднимаются в гору. Через них смотрю на долину, на перевальные озера и паутинки рек. Выбираюсь на плато. Какая широта! Какой простор! Видны горы за Щучьей. А здесь прохладно! Совсем близко лежит снег…
Стою на плато с замершим сердцем.
На спуске ем чернику, голубику, шикшу. Вот где они собрались, ягоды спелые!
А теперь отдых. Обед из заячьих котлет, чай…
На солнышке и ветру сушу отмокший за ночь тент… Тепло. В тени +14. Неплохо для сентября в заполярье…
На ночлег встаю рано, в 17.30. Отсюда удобно идти в радиалку на озеро, что в верховьях реки Хадаты. Сейчас бы туда сбегать — погода роскошная. Но не успеть, километров 12 туда-обратно.
Лежу на коврике, любуюсь окрестностями. Радуюсь солнцу и голубому небу. Нет! Бежать никуда не хочется. И полежать иногда хорошо…
Надо мною две ивы. Кривые, помятые, ободранные какие-то. Но деревья все же. Лежу под голубым небом, золотыми листьями, а в голове вертится:
«Солнцем залиты долины, И куда не бросишь взгляд.
Край родной навек любимый весь цветет, как вешний сад…
……………………..
Все бегут, бегут дороги, и зовут меня вперед, и зовут меня вперед…»
Зовут же…
Сегодня весь день возвращалась по своим следам. Так уж случилось, что мое путешествие наполовину состоит из пути «туда и обратно», как у хоббита. Но это не так уж и плохо. Ведь путь в обратном направлении — он совсем иной. Ты видишь другие пейзажи, те, что были сзади. Останавливаешься ночевать в других местах, делаешь другие радиалки…
Пока не встретила ни одного стойбища. Говорят, кочевники уходят отсюда в конце августа — начале сентября. Уходят зимовать на юг, в тайгу. Но, может, дождутся меня люди в тех двух чумах, что видели на Лангот-Егане. Очень уж мне нужна такая встреча!

Image 1 of 1 Maximize imageRestore image в гору

Я еще не рассказала, как выглядит обычно моя стоянка.
Маленькая, я бы сказала, крошечная, палатка. С вечера, если нет дождя, рядом с ней — коврик, горелка, еда. Так как сразу после постановки палатки снимается мокрая обувь (а ходить босиком здесь холодно), то заранее к стоянке приносишь воду в бутылках. Дальше весь путь: коврик — палатка и обратно.
Утром же обычно очень холодно, поэтому вся жизнь происходит в спальнике. Завтракаю и умываюсь, слегка высунувшись из палатки. Максимум вещей собираю там же. А потом — мокрые кроссовки… и быстро-быстро снимается палатка и бегом вперед, чтобы разогреть обувь и уже подмерзшие в ней ноги.
А сегодня ночью проснулась, зажгла фонарик, чтобы посмотреть время, и в голове моей вдруг зазвучали слова:
«В палатке памирке моей зажигалась свеча,
Как будто звезда загоралась на небе высоко,
И нежная нота, рожденная в блеске луча,
Наверно, к тебе добиралась, хоть это далёко»…

Утром практически сухие носки — вот подарок — всю ночь провисели на дереве на ветру.
Бегу на озеро. Ну почему сегодня небо в тучах?!
И все же за моей спиной силиться и силиться встать солнце. То лиловым светом всю округу зальет, то розовым. Облака подсвечивает, а выбраться наружу никак не может.
Как всегда любуюсь горами. Опять радуюсь, что я одна, что я вольная, свободная, как птица, и что весь этот огромный мир принадлежит мне! Ловлю себя на том, что тихонько пою:
«Горы, словно вы мели, средь озерных полей…
Горы — спящие звери на остывшей земле…
Тундра…»
Поселок у озера пустой. На двери записка: «Господа? Егерь ушел на 10 дней. Вести себя достойно. Ничего не брать. Начальник заказника. Морозов». Заглянула в дом. Интересно, что здесь можно взять — дом абсолютно пустой!
Пробираясь сквозь кустарник вдоль озера напеваю свою любимую ходовую:
«А я иду, шагаю по тундре! (ну, не по Москве же, и не по Чупе, и даже не по тайге)
И я пройти еще смогу…»
Напеваю не просто так — это заговоренная песенка от мишек.
Далее вдоль озера — курумник. Прыгая с камня на камень, представляю, как далеко будет ползти до цивилизации, если ноги повыворачиваю. Вылезла куда-то на гору, но всего озера все равно не увидела. Зато сквозь лохматые тучи выглянуло солнце. Вид хорош! Под ногами приземистые кустики и травки всех возможных и невозможных цветов. Далее свинцовые воды озера, а за ним высятся горы, которые «головы в землю упрятали», и у которых «спины черные с белыми пятнами, как у тучных ленивых коров». А неба не видно за мохнатыми облаками.
Обратных 30 минут хождения по курумнику вымотали напрочь. Иду и непрерывно себе втолковываю: «Я иду по курумнику. Полное внимание. Полная сконцентрированность. Я иду по курумнику. Абсолютная бдительность. Я иду…» и т.д. полчаса. Замолчишь, чуть отвлечешься, мысли какие-нибудь потекут, и все, поминай, как звали. Без ног остаться просто…
Кстати, на бродах пытаюсь делать то же самое. Вдалбливаю себе: «Это брод. Это опасно. Это скользкие камни. Сконцентрируйся. Это брод…» и т.д.
До рюкзака добежала быстро и легко.
Теперь отдыхаю — обедаю. А дальше — рюкзак на спинку. И еще бы километров бы 15 пробежать! Осилю ли?!

Image 1 of 1 Maximize imageRestore image оз.Хадатинское

После радиалки хотела отдохнуть хоть пару часов. Но нет, разве меня какая-нибудь сила удержит! Через час уже на ногах.
Мой путь — обратно вдоль Хадаты до брода. Дальше дорога еще какое-то время бежит по разбоям устья реки Гена-Хадаты… Холодно все же в этой воде, гадко. Но пройдешь потом метров 100-200, и ноги согреваются.
А здесь мишка ходил. Давно ли? Не пойму. Твердый грунт и дождей давно не было. В болоте же кажется совсем свежим. А вот обратный след. Живет он здесь, тусуется. Где-то на влажном месте — след моей знакомой — росомахи. И, конечно же, все испещрено следами оленей и нарт. Давно они шли, кочевали отсюда. Куда?
Мой электронный друг ведет меня к озеру (поставила точку, когда ехали на вездеходе). Спина разболелась и коленка… А так, шла бы и шла. Усталости никакой. И время до вечера полно. Но у озера придется встать. Хватит. 16 радиалки +17 под рюкзаком =33. Не многовато будет?!
Все дареные пайки кончились, и сразу стало понятно, что кушать-то хочется. Съедаю все, что сэкономила.
Морось загнала меня в палатку. Пытаюсь по карте определить примерные координаты выхода на Бованенковскую трассу. Они, конечно, совсем не точные, так как трасса нарисована от руки (карты у меня тех времен, когда трассы никакой не было). Но надеюсь, что того, что я сделала, хватит, чтобы выйти в тот день, что хочу.
Высовываюсь из палатки. Тихо. Дождь уже не идет. И все же пою:
«Что такое осень — это небо,
Плачущее небо под ногами…»
Нет, небо не плачет. Но серое какое-то. Пусть ночью будет серым. Небо серое, в тучах, значит — ночь теплая. А утром, днем хочу солнышка! Ну, пусть порадует меня еще заполярье!
Вечером лежу, как всегда, высунувшись из палатки, и любуясь, на сей раз озером с отражающимися в нем горами. Часть озера кажется розово-оранжевым — это прообраз берега. Слушаю тишину.
Все, вроде, хорошо, но при этом в душе что-то «не так». Опять в моей голове зазвучал голос Шевчука:
«Осень вдруг напомнила душе о самом главном —
Осень, я опять лишен покоя…»
Понимаю. Беспокоит вот что. Какая-то сила хочет меня выгнать отсюда, вытолкнуть.
Но, с другой стороны, такой прочистки мозгов, которую я получила здесь, трудно представить. Здесь начинаешь понимать отшельников. Человек, находящийся в горах в одиночестве становится чище. Начинает на мир смотреть другими глазами.
Думала я долго. И вот к какому я пришла выводу:
Этот мир огромен и чист. Я в нем — крупинка. И я недостаточно чиста для него. Вот он и пытается меня отсюда выжить, выгнать. Но очищение идет, и чем дольше находишься в этом мире, тем он становится к тебе благосклоннее, исчезает чувство «не так»…

Image 1 of 1 Maximize imageRestore image Рерих

Утро. Как люблю это предвосходное время! Природа еще замершая. Потихоньку начинают разбегаться облака (как будто специально покрывали меня ночью пушистым теплым одеялом)… И брызнуло солнце! И опять раскрасило мир в рериховские краски!
Впереди — люди. Две фигуры. Неужели опять Давид с Петрой!? Нет. Двое мужчин. Подхожу. «У нас, — говорят, — здесь вездеход застрял. Помощи ждем. А вообще мы геологи, с Щучьего едем. Двух чехов по дороге подобрали».
Сами ребята — геологи, со 110-го. Тоже знают моего Женю Коркина.
Погрелась у костерка чехов. Пообедала. Пообщалась с Петрой на русско-чешском языке…
«Зачем на Лангот идешь, — спрашивает один из геологов, — лишний крюк».
«Да там чумы стоят. Очень хочется пообщаться, оленей повидать».
«Ну, иди. Коли на пути не стоят, так следующее их место у Черной горы. Это сразу за Заячьей. А не стоят, можешь пойти по их следу, вдоль Лангота. Они каслают (кочуют, перемещаются) понемногу. Далеко не уходят».
С замирающим сердцем поднимаюсь не перевал. Не дохожу немного до перегиба, взбегаю на холм, и… Вот, оно, стойбище! На том берегу.
Не разбирая дороги, бегу с горы. Лангот перебродила легко. Но, плохо, болота за ним. Очень аккуратно иду по оленьим тропам. Поднимаюсь в гору, чуть ниже, у ручья, вижу стойбище.

Image 1 of 1 Maximize imageRestore image подарок судьбы

«Вы что, с неба на нас свалились?» — встречают меня колоритный рыжебородый мужчина, представившийся, как Гаврила, и женщины в ярко-красных национальных костюмах.
В стойбище два чума по две семьи. Перед чумами стоит несколько рядов нарт. Все не разобранные.
«Собираетесь двигаться дальше?»
«Пока нет. Мы всегда так живем, все нарты не разбираем».
Боже мой! Я зову удачу! Зову! И она все приходит и приходит! Сколько я мечтала о такой встрече! О таких съемках! Сбылась мечта…
Приглашают в чум. Кормят оленьим мясом, морошкой в сахаре.
В чуме тепло. В центре печка, у задней стены — иконы. Справа и слева вдоль всего чума разложены оленьи шкуры. Все отделано яркими покрывалами. В чуме жена Гаврилы — Марина и племянница Катя. Говорят, что они — коми, салехардские. Олени, кочевья — работа. В отпуск — домой в Салехард. Детишки учатся в школе, но не в интернате, как у ненцев. Здесь есть бабушки, есть, кому смотреть за детьми. Марина кочует уже лет 17 или 18. В 18 лет вышла замуж, бросила учебу и ушла кочевать. Катюша тоже бросила школу в 8 классе и ушла в кочевники. Такая лишь жизнь по душе.
Заваливаю их вопросами.
«Вы все время перемещаетесь, или есть места, где стоите долго?»
«Зимуем в тайге, на юг от Салехарда. Там теплее. В декабре переходим Обь. Летом долго стоим в верховьях Лангот-Егана. Мужчины тогда пасти оленей уходят на Усу».
Осенью и весной кочуют километров по семь и дней через 7-8. За это время олени все вокруг объедают. Зимой кочуют дальше — километров по 30. У каждой бригады — свои места, свои долины для кочевья, свои постоянные стоянки.
«А за сколько времени чум ставите?»
«За полчаса, примерно. Мы же все вещи не разбираем. Только самое необходимое».
«А как вы моетесь?»
А вот так. Сильно натапливают чум. Нагревают много-много воды, опускают пологи и ставят в них ВАННЫ!!! Да. Да. Они их возят с собой.
А еще Марина рассказала, что православные они, что чтят церковные праздники. Во время них не работают, также как и по выходным — в субботу и в воскресенье.
«Это как, не работаете», — удивляюсь я
«Ну, не шьем, не стираем, шкуры не выделываем. Ну, разве что стряпаем в удовольствие. Пироги печем…»
Удивительная жизнь!
«А где же олени? Так увидеть их хочется!»
«Ой, только пастухи отправились сменять одни других. Что ж вы с ними не пошли?»
«Я же не знала…»
И я побежала к оленям. Через болото, через Лангот…
Я поднималась по склону, и море рогов открывалось моему взору. Сначала они медленно колыхнулись. Видимо, олени услышали меня и стали поворачивать головы. Потом они стали вскакивать. Отходить.
Садилось солнце. А я все снимала и снимала этих величественных животных — мою мечту.
«А ты Марину Галкину не знаешь?»
«Конечно, знаю!»
«Так она у нас гостила на Усе. Погода тогда была отвратная. Она еще с Гаврилой ходила оленей загонять».
«Да, точно, так и было. Я все это хорошо знаю. Но значит, вы зыряне…»
«Как сказать? Считались — зыряне, а теперь вроде коми мы (на самом деле народность так и называется коми-зыряне).
Вот так, гощу у тех же людей, что и Марина (Марина — известная путешественница-одиночка и моя хорошая знакомая).
«На оленей пришла посмотреть? Так не интересно. Вот завтра пригоним в стойбище. Лечить их будем. Всех увидишь. Всех заснимешь». Вот так я получила приглашение остаться у оленеводов до завтрашнего дня.
Вечер. Все отдыхают. Работает дизель. Свет. Телевизор есть. Только сейчас, за холмом, он не ловит. Но зато ДВД есть. Народ фильмы смотрит. Жарится мясо. Тетя Поля печет лепешки с брусникой. Она мать Катерины. Это вторая семья, что в этом чуме живет. Тетя Поля — старшая сестра Гаврилы. Ее муж — Саша, ну и дочка – та самая Катя. У Марины здесь шестилетняя дочь Настя, а старшего, Мишу, семи лет, в школу в этом году отдали. Очень переживает Марина. Скучает.
Садимся есть. Опять мне с голоду умереть не дают! Просто пир горой!
Отдаю оленеводам все, что у меня есть лишнее, полулишнее, не совсем необходимое и даже понравившийся им мой коврик. Взамен кроме гостеприимства получаю шкуры оленя, олененка, белого песца.
Очень хотелось мне купить или заказать сшить национальную шубу из оленьего меха — малицу. Готовые малицы у них есть. Но они используются. Пока еще до оставленных в дороге нарт с зимней одеждой доберутся! Зима раньше придет.
Основная часть зимней одежды у них на пути каслания оставлена. Удивительно, но они оставляют нарты с вещами, которые в ближайшее время не понадобятся, прямо в тундре. И никто никогда чужого добра не возьмет!
Интересно здесь устроены спальни. Ведь две семьи в чуме, и молодежь, и дети. Меня всегда занимал этот вопрос — как же можно спать всем в одном чуме? И вот чум превращается в многоквартирный домик. Красочные пологи опускаются, и у каждого — квартирка. Нам квартирка с Катюшей на двоих. Спим на шкурах. Пуховые подушки и одеяла. Быстро сбрасываю теплые штаны, которые уже не снимала уж несколько дней, и нежусь на мягкой оленьей шкуре. Тепло размаривает. Засыпаю…
Мечта моя сбылась. Я встретила оленеводов. И даже ночую в чуме.
Итак, утром я никуда не ушла. Готовится зрелище — оленей пригонят, и будут лечить. Осенью у оленей начинается болезнь копыт. Как мне ее назвали — некробактериоз. Олени хромают. Становятся легкой добычей волков и медведей. Вот и пригоняют добрые люди оленей лечиться. Проделывают они это раз в 6-8 дней.
Пастухи встали и ушли часов в 6 утра…
До пригона оленей мы с Мариной разбирали нарты, изучали национальную одежду? Малицы, пимы – высокие сапоги из оленьего меха. Я все мерила. Тепло в одежде из оленей!

А вот и олени! И началось…
Мужчины бегают с лассо. Ловят оленей, держат до прихода женщин. Женщины шумят, гоняют оленей по кругу, прибегают держать до появления Кати. Катя же с медикаментами носится от оленя к оленю. Очень много нынче больных. Лечение — засыпают гидроперитом, марганцовкой, фурацилином, а сверху — заливают солярой.
И так круги носятся, носятся вокруг. Рога мелькают. Красивые. Извилистые. Большинство еще пушистых.. У части уже мех опадает — смешные такие, жалкие, драные…
Рога олени меняют каждый год. Весной отрастают маленькие пушистые рожки — панты. Они очень ценятся в медицине, поэтому люди причиняют оленям сильнейшую боль, отрезая части этих пантов. Вследствие всего этого рога многих оленей странную форму имеют. Позже рога костенеют. Мех начинает постепенно слезать, отваливаться. Потом отваливаются и сами рога…
Круги, круги, круги…
И глаза больных оленей…
Глаза, из которых катятся слезы. Глаза, заключающие в себе величайшую вселенскую скорбь… Оленьи глаза…
Я крутилась внутри этой суеты. Фотографировала. Иногда помогала держать пойманных на лассо оленей. И вдруг остановилась… Все в мире изменилось. Я вдруг поняла, что мир передо мной какой-то другой, новый мир. Мне показалось, что я только что родилась и увидела этот огромный славный мир, наполненный солнцем и оленями. Это было так красиво. И так ново… Это была сама любовь!
А потом стало очень грустно. Грустно, что скоро уезжать. Грустно, что, скорее всего, я этих людей больше не увижу. Грустно, что я живу не в этом мире, и в этом мире мне не жить. Увы! Он прекрасен, но он не мой. Это их мир…
«Представление» окончилось. Олени отдохнули и снова ушли пастись в горы.
Уйти сегодня я не смогла — было уже поздно. Остаюсь жить до завтрашнего дня.
Отсюда всего два дня пути до трассы. Странно, но сейчас кажется, что другого мира просто нет…
Вечером меня позвали в гости во второй чум. Здесь тоже две семьи. Марина, дядя Федор и сын их Гоша — одна семья, другая — Саша с Иваном и маленькой дочкой Аленкой.
Странно, но у коми нет своих национальных имен. Все имена русские. Зато национальная одежда на них все время. И при готовке, и при стирке, и при выделывании шкур, и даже при отлове оленей.
Здесь мне вручили две банки оленьей тушенки. Ну, как я ее понесу? Первую съем сразу, за обедом. А вторую так подмывает до дома довезти. Кто оленятину пробовал?
И опять мне поголодать не дали… Вот она 300-граммовая раскладка в тундре!
Здесь сижу — в гостях, хочу в тот чум — домой. Там уже и увалиться в свой уголок подремать можно.
Выхожу на улицу, а там… Полная луна! Холодно. Но от чуда этого оторвать глаз не могу. Заворожено смотрю. Бросаюсь за фотоаппаратом. Снимаю и снимаю.
В чуме тепло. Все смотрят телевизор. Марина печет плюшки с морошкой, обрабатывает мясо от свежезарезанных оленей. Кстати, интересно они тут пироги пекут. Печка-то — буржуйка. Духовки нет. Так они выгребают из печи часть углей, насыпают под нее, и получается импровизированная духовка. Сверху жарко и снизу. Теперь на сковороде, на листе можно под печку пироги ставить.
Устроившись в своем уголке на шкурах, укрываюсь спальником и засыпаю.
В 11 вечера будят ужинать. Но это уже сквозь сон…
А вот и моя квартирка готова. Валюсь на шкуры и засыпаю до утра.

Image 1 of 1 Maximize imageRestore image полог для сна

Утром задул ветер. Не к добру была моя полная луна. Очень холодно. Но что ж, будем продолжать молиться на удачу. И мне и им, в тундре, она никогда не помешает.
Ухожу. Уходить никуда не хочется.
Вот Гаврила говорит: «Давай каслать с нами. К декабрю как раз до Салехарда докаслаем». Почему наша жизнь так мала? Почему мы не можем прожить разные интересные жизни. Вот одну бы прокочевать здесь. Почему нас все время что-то держит? Свободная, я, конечно, свободная, так ведь все равно на работу нужно возвращаться, к маме, к Диме (сыну). И вообще, это все о том же. Я вдруг поняла, что здесь опять же в явном виде осуществлена моя детская мечта — они бродят с любимыми по тундре. Детская мечта… Пожалуй, это у меня уже воспоминания о мечте. Я знаю, как ее исполнение тяжело дается (я пыталась жить на почти необитаемом острове с любимым — не вышло). Я уже об этом не мечтаю. Просто это очень красивая мечта, которую удалось осуществить другим и я им не завидую. Я радуюсь за них!
Перед моим уходом Марина вздохнула: «Вот осталась бы каслать с нами до декабря, до Салехарда, так с тобой хорошо бы было. То ты каслаешь, я к сыну еду, то я — тогда ты моего сынишку могла бы навестить — нужна ему хорошая нянька…» Да! Мой вроде большой. Но, увы, ему тоже еще нянька нужна, правда, скорее, он няньке…
Но вопрос не о том. Нет смысла рассуждать, как это хорошо — кочевать. Ведь это же, как всегда. Мужчины бегают где-то, оленей собирают. По одним и тем же местам, но все — в движении. А женщина, как всегда — готовка, шитье, обработка шкур и т.д. Дома она…

Image 1 of 1 Maximize imageRestore image у чума

Когда собралась уходить, начались снеговые заряды.
Холодно. Ветер валит с ног. Хорошо, что попутный. И весь день так…Остановки по 1-2 минуты — иначе окоченеешь. Ветер сдувает, снег заметает. Да я еще в такую «славную» погодку в соседнюю долину сумела сбегать. Десять километров развлечения по болотам и курумнику. Еще восхождение чуть не совершила от расстройства, что долина заперта оказалась. Ох, куда бы оттуда вышла!
Еще ни одного дня не было, чтобы ноги шли по сырости все время. Сегодня не более пяти шагов по сухому — согреться не успеть. Красота вся куда-то делась. Одна сплошная трава и болото. Болото… Болото…
На горушках, что чуть повыше лег снег…
После небольшого затишья от снега, припустил мелкий дождь. При таком ветре мое пончо (защита от дождя) улетает, и надевать его смысла нет. Вечереет. Видимо, до реки не дойду.
А ветер сильнее…
А дождь сильнее…
Седьмой час…
А кругом все болото, болото, болото…
Вот впереди спасительный перегиб. Деревья. Сильно сказано, конечно. Ивка карликовая. Гнется под ветром, но среди нее сухо и более или менее ровно. Руки слушаются с трудом. Спешу, поэтому все делаю долго и криво.
Ставлю палатку, закидываю внутрь рюкзак и ныряю сама. Закрываю все входы и выходы.
Всё. Стихия осталась снаружи. Я в своем домике, в своей норке. Навожу уют. Стелю вместо коврика мягкую оленью шкуру.
Утром тихо-тихо.
В районе пяти еще были шквальчики. А сейчас все замерло. Наконец, прошли ноги. Мучили всю ночь. Что я с ними вчера сделала? Без дороги скакала? Весь день в холодном болоте держала?
Высунулась из палатки. Запах пожухлой листвы — забытое ощущение.
Сегодня надеваю мокрые носки поверх пакетиков. Все же зря гидрочулки (это понятие из водного туризма — чулки непромокаемые) не взяла!
Выхожу удивительно поздно, в 8.30. А впереди все болота, болота, болота…
«Восемнадцатый день болота» — хочется добавить. Но все же поменьше.
Иду уже вдоль Лангота. Где она, трасса? Горы расступаются, впереди видна лишь одна вода — это разливается Лангот-Еган.
Видимо, прихваченная вчерашним ночным морозцем, стала желтеть листвянка. Сегодня снова появилась красная березка, в отличие от вчерашней бесконечной травы. Встречается голубика, но не только собирать, и есть не хочется… Устала…
Гуляют тучи. Проглядывает солнце. Откуда-то сзади идет хмарь. Но к чему это приведет — не ясно. Вместо дороги — бесконечные колеи. Но идешь не по ним, а где удобнее. Важно только видеть дорогу впереди — глубокие борозды в болоте или взлетающую в гору ленту. Ведь дорога здесь скорее ориентир, опора для глаз. А не опора для ног. Ноги путаются в березке, в траве, в ивке, приходится скакать с кочки на кочку. Болото…
Уже когда я стала выбиваться из сил, ковыляя то вверх, то вниз по холмам, покрытым болотом, как впереди появилось стойбище.
В юрте — ненцы. По-русски почти не говорят. Зато сразу накрыли стол, заметив одинокого путника.
Здесь живут только старики и женщины. Мужчины ушли с оленями в горы. Будут только в октябре. Мяса в стойбище нет. Зато есть присоленный хариус. Ведь на реке стоят! И ягоды — присахаренные морошка и голубика. С трудом откапываю еще какие-то мелочи на подарки. В ответ получаю рыбы.
До трассы, говорят, «далеко-о-о», километров 12-15. По моим же очень приблизительным расчетам около 20. Хорошо, если так, как они говорят.
Еще поворот долины… и я вижу мост. До него километров 10-12 напрямик. Дорога же идет куда-то правее. И опять по болотам. Сегодня туда не хочу.
Иду еще часа полтора до ольхового леска и становлюсь.
Дует ветер, стучит дождь, а я в палатке лопаю подаренную ненцами рыбу и пью горячий чай.
Млею — лежу на оленьей шкуре…
Завтра домой…

Image 1 of 1 Maximize imageRestore image снежок выпал

Вот и кончается мой долгий, а может быть, и очень короткий путь. Впереди видна Бованенковская трасса. Скоро я попаду в мир людей, в суету. Последний вечер. Лежу в палатке и гляжу на тундру. Уже не на ту, в которой «есть много гор, что цепляются за тучи», а ту тундру, что уже почти совсем плоская. Домой… Домой из этого нового, такого родного мира, из мира, где столько мне открылось всего нового (или старого?). Из мира, который я не забуду никогда, «и вечно буду я сюда стремиться к возвышенным над суетой местам, поскольку человеку, как и птице, дана такая радость — высота». «Красота», — сказала бы я…

Ночью светила полная луна и был сильный мороз.
Проснулась в пять. Мне тепло, но носа высунуть из спальника невозможно. Спальник мокрый. Тент обледенелый.
Спать уже не хочется. Выглядываю из палатки. Глубокие сумерки. Облачно, луны не видать.
Потихоньку начинаю собираться. Зажигаю прямо под тентом горелку (это оказалось возможным). От нее и теплее.
В «чайник» с трудом выбиваю льдинки из пластиковой бутылки.
Рассвело и луна с солнцем решили устроить мне прощальный концерт. Еще висела в небе полная белая луна, а с противоположной стороны сквозь черные тучи выглянул красный глаз солнца. Тучи быстро разбежались и хлынули в меня яркие лучи, заливая тундру, опять одевая ее в осенний, теперь уже прощальный, наряд.
Нынче все силы на борьбу с ногами. Все вещи вытрясла из пакетов. Надеваю: сухой носок, 2 пакета, 2 мокрых шерстяных носка, кроссовок. Стараюсь ступать на пятку, чтобы в носке пакет не рвался. Но это же болото! То в одну сторону нога с кочки свернется, то в другую. Пакеты быстро порвались. И мерзко захлюпало в кедах. Ноги мгновенно закоченели.
Болото.
Болото.
Болото.
А трасса — вот она, совсем близко…
Как хорошо, что мои примерные прикидки не оправдались — трасса оказалась на десять километров ближе. Но все равно 8 километров от стоянки сегодня с утречка отмахала.
Машина появилась почти сразу, хотя боялась, что придется идти по трассе пешком до места, где заработает телефон. Там бы встретили.
Я еду в Лабытнанги. Скидываю все мокрое с ног. Здесь тепло. Ноги мгновенно согреваются, кроссовки и носки высыхают.
А лиственница уже желтая! Все залито солнцем. До свидания тундра. До новых встреч!

Image 1 of 1 Maximize imageRestore image Лангот-Еган

В Лабытнангах мой рассказ слушали по несколько раз. Пили шампанское за возвращение. Завтра на поезд и в Москву.
К ночи нам в руки попала газета с анекдотами. И уже в пылу неумолкающего хохота, мы прочитали:
«Саша, может лучше на поезде?»
«Там скользкая металлическая крыша, а еще и ветер дует. Лучше пойду пешком…»