Сирийские записки

Следующий день друзья провели в скитаниях по Алеппо. Шанди, до сих пор находящийся под впечатлением от веселых сирийских монашек, забрел в большую католическую церковь неподалеку от армянского квартала. В мастерской поскрипывали архаичные станки, изготавливавшие репродукции икон, а руководительница печатников рассказывала ему про времена изгнания армян из Турции, когда один из старых священников без устали ходил по армянскому кварталу, а после целовал свой посох, поскольку тот касался отпечатков ног великомучеников. Но теперь времена турецкого господства были позади, и армяне бойко выглядывали из своих ювелирных лавочек.

С одним из них возник небольшой спор – Шанди опрометчиво сказал, что считает Дамаск самым древним из существующих городов на земле. Его собеседник не на шутку обиделся, и гордо сказал, что древнее Алеппо города нет и быть не может, поскольку его основал сам Авраам, который доил на месте нынешней крепости свою серую корову. От слова “халеб” (дойка) и произошло название города. В таком случае, подумал Шанди, гордые жители Дамаска наверняка уверены, что их город основал сам Адам.

Визит в хаммам прошел еще веселее, чем прежде – услышав русскую речь, один из посетителей прислал путешественникам ароматный чай в арджумах – тонкостенных турецких стаканчиках, напоминающих по форме песочные часы. Будучи приглашенным разделить трапезу, он поведал путешественникам на чистом русском языке, что обучался в московском Лумумбарии, и до сих пор страдает от ностальгии по второй родине.

Распрощавшись с гостеприимным Алеппо, друзья сели на ночной дамасский поезд. Мимо проплывали места, которые они так и не успели посетить – развалины античной Еблы и странный город Хама, знаменитый гигантскими водозаборными колесами “нория”, служащими людям со времен античности и до наших дней.



В Дамаске их немедленно поглотил рынок Хамидия – огромный, крикливый и невероятно прекрасный. Сквозь мириады дырочек в черном куполе над основной торговой галереей пробивались иглы яркого света, словно Хамидия располагалась на другой планете, над которой сияют другие, неведомые созвездия. Это чувство еще более укреплялось по ту сторону купола, где обломки портиков на древних колоннах, казалось, отрицали законы физики, напоминая сны или картины Дали. Всюду шипела шаурма, водоносы разливали из огромных кувшинов чай. Ушлый продавец долго пытался впарить Шанди странную мусульманскую шапочку, расписывая тяжелый ручной труд создателей вышитых узоров, пока бэкпэкер не догадался отогнуть подкладку, за которой обнаружилась надпись “Made in China”. Но и сам он не ударил в грязь лицом – заведя с владельцем одной из многочисленных лавчонок разговор о преимуществах Ислама, ухитрился попутно выбить себе воистину божественные скидки. Прокуратор в это время мужественно торговался до последнего доллара в соседней лавке. Казалось, это двое рыцарей ведут плечом к плечу сражение с огромными полчищами басурман. При этом друзья не забывали старательно коверкать свой английский. Они знали – чем он лучше, тем выше стартовые цены.

Однажды, во время особо тяжкого сражения, Прокуратор новым взглядом посмотрел на Шанди, отчаянно торгующегося с продавцом по-арабски, и философски изрек: “Вы, евреи, всегда изучение иностранных языков начинаете с чисел”.

- Просто мы, представители семитских народов, всегда можем найти общий язык! – широко улыбнувшись, сказал Шанди, мнение которого об арабах за прошедшую неделю необычайно возросло.

- Только не говорите им, к какому именно семитскому народу Вы принадлежите, - рассудительно ответил Прокуратор.

Он мысленно призывал своих армянских предков ниспослать ему хотя бы малую часть великого навыка рыночной торговли, который они оттачивали тысячелетиями. Прокуратор знал – близится его звездный час. Сейчас или никогда он докажет, что является достойным сыном своего народа. И высшее вдохновение, наконец, снизошло на хитрого юриста.

Он сошелся в отчаянной схватке со старым, но еще могучим арабом – продавцом одежды, и битвы эта была достойна эпических героев древности. Прокуратор начал сражение с хитрого отвлекающего маневра – он попросил торговца сфотографировать его в галабее, аббии и куфии. Предвкушающий скорую прибыль продавец с удовольствием согласился. Каково же было его разочарование, когда Прокуратор, как только погасла вспышка, вежливо поблагодарил его и начал бодро снимать с себя причудливую арабскую одежду – мол, все, что было нужно, он уже получил, а покупать галабею, да еще и за такие огромные деньги, нет ни малейшего смысла – в Москве все равно такое не носят. Продавец тут же стал чуть ли не насильно натягивать галабею обратно на Прокуратора, одновременно расхваливая ее и снижая цену. Битва продолжалась с переменным успехом почти час. Наконец, Прокуратор почувствовал, что позиции его противника сильны как никогда, и ниже по цене он уже не опустится. Тогда он неторопливо отсчитал деньги и вложил их в слегка дрожащую руку торговца, который тут же расплылся в улыбке до ушей. Прокуратор понял, что соперник не ожидает подвоха и совершенно беззащитен перед финальной атакой.

- Ай, простите! – растерянно сказал путешественник. – У меня совсем не осталось денег на такси, а обменники уже закрыты…

Он проворно выхватил свои деньги у изумленного продавца и принялся вторично стягивать одежды, обещая вернуться завтра. Когда же тот выразил готовность самостоятельно обменять ему доллары, Прокуратор тоном оскорбленной невинности ответствовал, что обмен наличности с рук нелегален, и законопослушным людям такого даже не предлагают! На этом вконец оробевший торговец сломался и, скрежеща зубами, скинул еще 50 фунтов. Битва была закончена, противник разгромлен по всем фронтам.



Суровыми были испытания, выпавшие на долю многоопытных желудков наших путешественников. Утомившись классическими арабскими яствами, они лакомились изысканными сладостями и нежным сырым мясом, нашпигованным семенами, а когда им принесли на маленькой тарелочке бараний мозг, Шанди не на шутку огорчился. Мыслительный орган животного был настолько крошечным, что у бэкпэкера начисто пропал аппетит – ценитель интеллекта навеки разочаровался в овцах, о которых до тех пор он был лучшего мнения.

Во всех ресторанах, когда бэкпэкеры заказывали чай, им неизменно приносили чайники с гордо торчащими корешками от пакетиков Липтона. Когда же они, наученные печальным опытом, начали требовать простого заваренного чая, официанты растерянно пожимали плечами и приносили им изумительный ароматный напиток совершенно бесплатно.



С трудом пробившись к выходу из рынка, друзья подошли к памятнику Саладину. Великий военачальник восседал на могучем коне, а сзади, под копытами, печально сидели крестоносцы. Шанди, по своему обыкновению, изучил коня куда более тщательно, чем самого Саладина, и внезапно рассмеялся тонкой издевке скульптора. Пышный хвост жеребца был задран столь характерно, что ошибки быть не могло – он, несомненно, испражнялся прямо на рыцарей.



Потом настал черед мечетей. Великая мечеть Омейядов протягивала к небу три своих минарета, на один из которых, как верят мусульмане, в судный день в сопровождении двух ангелов должен опуститься пророк Иисус, сын Марии. Во всем облике исполинского здания, блеске внутреннего двора и прозрачном зеленом свете внутренних помещений, где покоится одна из дюжины известных голов Иоанна Крестителя, притихшие путешественники чувствовали дыхание живого времени – безумного, обманчивого, страшного и смешного, вечного и мимолетного, того самого, за которым и стоит приезжать в древнейшие города мира. Здесь когда-то Тимур возводил пирамиду из отрубленных голов, здесь в грандиозный исламский храм превратилась церковь Иоанна Крестителя, которая до того была храмом Юпитера, а еще раньше – святилищем арамейского бога Хаддадя. Они никуда не ушли, эти грозные боги. Это место принадлежало им всем. Навсегда.

Отдохнуть от величия Омейядов путешественникам удалось в мечети леди Рукыя – дочери имама Хусейна и внучки имама Али. Эта новая мечеть, построенная в честь четырехлетней девочки, умершей от ужаса, когда ей показали отрубленную голову отца, была удивительно светлой и доброй. Все в ней должно было радовать ребенка, получившего при жизни так мало счастья. Тысячи паломников приносят сюда игрушки и конфеты, а своды мечети сверкают, точно драгоценными камнями, мириадами крошечных разноцветных зеркал, так что на губах сама собой возникает светлая детская улыбка…



Вечером слегка огорченный Шанди ввалился в номер, где уже отдыхал Прокуратор, подсчитывавший свои потери после рыцарских подвигов на ристалищах дамасских рынков.

- Преставляете, уважаемый, - горестно воскликнул Шанди, - Я целый час бродил по еврейскому кварталу Дамаска, и мне не удалось обнаружить ни одного еврея! Ну не могли же они все отсюда исчезнуть! Как Вы думаете, куда они могли подеваться?

Прокуратор смерил взлохмаченного Шанди взглядом и коротко сказал:

- Посмотрите на себя, сударь!

Макушка путешественника была увенчана исламской шапочкой, а на свитере поперек пуза извивалась надпись арабской вязью: “Нет бога кроме Аллаха и Магомет – пророк его”.

- Ничего не понимаю, - развел он руками. – Как сквозь землю провалились!



Разговорчивый турок-таксист высадил путешественников чуть выше места убийства Авеля - на смотровой площадке неподалеку от вершины поднимавшейся над городом горы Касьюн. На древний Дамаск медленно опускался вечер. В бледно-розовый цвет окрашивались величественные мечети и стеклянные глыбы современных зданий. Даже они в полумраке казались причудливыми и древними. На улицах зажигались огни, всюду кипела жизнь – точно так же, как тысячи лет назад. И когда тени окончательно сделали творения новых и древних обитателей Дамаска неотличимыми друг от друга, на город, точно волны, накатились голоса муэдзинов…



Прошло два года. Зима, бодро взявшая разбег в начале ноября, внезапно передумала и отошла в сторонку, дожидаясь, когда слезливая осень, наконец, сама уступит ей место.

- Привет, уважаемый! - голос Прокуратора за прошедшее время стал бодрей и басовитей, но его по-прежнему невозможно было ни с кем спутать. Он поднаторел в бэкпэкерстве и уже успел сводить большую группу раздолбаев на Ближний Восток, куда его до сих пор неудержимо влекла тяга к бедуинскому кофе.

- ЗдорОво! – обрадовался Шанди. – Куда на этот Новый Год путь держите?

- В Иран, - промурлыкала трубка. – Говорят, его скоро американцы бомбить будут, вот я и спешу посмотреть страну, пока она еще цела.

- Дело хорошее, - одобрительно ответил Шанди. Он тоже разделял распространенное мнение, что самые приятные для путешественника страны мира, по странному совпадению, категорически не рекомендованы госдепартаментом США для посещения американскими гражданами.

- Не желаете ли присоединиться?

- Желаю, - вздохнул бэкпэкер. – Но, увы, не могу. У меня другие планы.

- Другие планы – тоже хорошо! – жизнерадостно гаркнула трубка. – И где Вы планируете справлять Новый год, если не секрет?

- В Финляндии, - сказал Шанди и почему-то покраснел.

Прокуратор не без труда справился с удивлением и тихо спросил:

- Что случилось?

- Ничего серьезного, - ответил Шанди, обводя глазами полки открытого шкафа. Там, где еще несколько месяцев назад в беспорядке валялись рваные носки, нынче были аккуратно сложены женские кофточки и блузки. Он вспомнил, как самая розовая из этих кофточек нежно поглаживала его пушистым ворсом, а ласковый голос шептал об уютном деревянном коттедже в заснеженном финском лесу, гудящем камине и распростертой на полу звериной шкуре, по которой пляшут отблески пламени…

- Так, пустяки, - добавил он. – Всего пять дней…

- Как знаете, - с сомнением отозвалась трубка, - А потом-то что делать будете?

- Потом, - ухмыльнулся Шанди, - три часа в Москве на сборы – и в Узбекистан, в одиночный поход. Оттуда пересеку границу с Таджикистаном, уйду в горы. Давно мечтал посмотреть Памир! На юг, на восток, в старую добрую Азию. Нагуляюсь по горам и пустыням как следует, а там и до джунглей недалеко…

Ему показалось, что он услышал вздох облегчения на другом конце линии.

- Удачи нам в наших походах! – радостно воскликнул он.

- Прорвемся! - бодро подтвердил Прокуратор.