хребет Восточный Саян / Водный туризм | Спортивный туризм

Влюбленные в Тофаларию

15 июля - 4 августа 2011 г.

Содержание Участники Фотографии Карта

Глава 1. Пешка

Пролог

Я, побывавший там, где вы не бывали,
я, повидавший то, чего вы не видали,
я, уже т а м стоявший одной ногою,
я говорю вам: "Жизнь все равно прекрасна..."
Ю. Левитанский

Есть категории желаний, которые называются мечтами. Как и обычных желаний, их исполнение требует много времени и денег. Но для мечты всегда есть еще одна составляющая, отличающая ее от повседневных нужд, некий икс, не зависящий от времени, денег, политической обстановки или прогноза погоды… Называть его можно по-разному – судьба? Рок? Удача? Я предпочитаю обращаться к исполнителю мечты Его Величество Случай…

Родные не поняли. Обиды, упреки, риторические вопросы. Оставшись одинокой в своем безумстве, я все больше желала оторваться от этого оплота тепла и покоя, называемого домом, и броситься в опасный неизведанный мир. Мне хотелось довериться людям, которые понимали мои желания, все мои нестандартные поступки были им сродни, поскольку и сами они страдали этой разновидностью безумия, называемой тягой к приключениям.

У меня было всего два дня на сборы. Все острее ощущая свое безумие, я носилась всесокрушающим вихрем, решая насущные вопросы. Снаряжение нашлось быстро, да и мирская суета безвольно сдалась под моим бешеным напором. Ничто не могло противостоять тогда мне, являющей собой летучее существо, в безумных глазах которого колдовским пламенем светилось только одно: Тофалария.

Иногда, не лукавя с самой собой, я выстраиваю градацию походов: горный идти трудно, водный – страшно, лыжный – холодно… Сотни «но…», стоит им только поддаться, навсегда закроют тысячи путей, рассветов, вершин, мыслей и песен, которые можно было бы пройти, понять, почувствовать и услышать. И нет, наверное, глупее потери, чем отвергнутые возможности. Сила духа, пожалуй, в том и состоит, чтобы отбросить все «но…» и сказать судьбе «Да!». Ибо слабости – незримые спутники человеческого пути, а возможности – это редкие птицы, которые не возвращаются.

Так или иначе, но я приняла решение, которому тараканы в моей голове аплодировали стоя, а Доктор, увидев меня с рюкзаком рано утром в день отъезда на базе Иркутского поисково-спасательного отряда, сказал, что я ударилась о косяк. Головой, естественно. В каком-то смысле это было правдой, поскольку голова моя была пустой, легкой и радостной как воздушный шарик.

День первый

Уда в рассветном тумане. Широкая, высокая, красивая. Я умываюсь, ежась от утреннего «бодряка», с наслаждением впитывая в себя ощущение летней свободы.

Наше первое общее утро началось с приветствия гладиаторов: «Ave, Caesar, morituri te salutant!» («Идущие на смерть приветствуют тебя, Цезарь»), объявленного Андреем и всеми с воодушевлением подхваченного. «Вот тебе, девочка, и шестерка» – сказал в ответ на это мне мудрый внутренний голос.

Адмирал со спокойной улыбкой принял приветствие; на мой взгляд, он пребывает в состоянии сознательной эйфории, – это когда бурлящее в крови счастье неминуемого приключения омрачается голосом разума, предупреждающего об ответственности. Да, он ответственен. За всю команду и за каждого в отдельности. А кроме этого еще за снаряжение, продукты, финансы, лоции и документы… Он распределил все, конечно, по заместителям. Деньги – непьющим, лоции – неграмотным, продукты – вегетарианцам… Шучу, шучу, у нас таких нет.

…Вчера ехали целый день в служебном 66-ом. Шел он медленно, словно нехотя, пыхтел и трясся как старый пылесос. Я сидела на козырном месте в кабине, не знаю, было ли удобнее в «будке», а у меня к вечеру все тело затекло и заболела шея. Время от времени мы останавливались, и тогда вся команда веселой гурьбой выпадала на дорогу в целях приема очередной капли никотина и обследования придорожных кустов.

Вдоль дороги тянулись поля иван-чая, удивительное ровно-розовое море. Сразу представляются вересковые пустоши где-нибудь в Уэльсе. На одной из остановок мы вышли из машины, и самые отчаянные романтики пустились по полю бегом. Хотелось обнять все это розовое великолепие, вдыхать его, погрузиться с головой. Охваченные общим детским восторгом, мы носились по кипрейному полю, словно по конопляному. Странно и смешно было смотреть, как эти взрослые мужчины бегают по простору, сжимая в лапах розовые метелки. Наконец, напрыгавшись, накричавшись и запечатлев всеобщее помешательство на мой фотоаппарат, сели в машину. Дорога после Тулуна плохая, местами очень узкая, пыльная, с глубокой колеей.

В Нижнеудинск приехали уже по темноте, расположились на берегу в тополиной роще. Голова дудела и гудела после долгой тряски по российской дороге в российской же машине. Окружающая меня жизнь – лагерь, костер и палатки – радует, возвращая знакомое подзабытое уже ощущение лета, и неоткрытого будущего. Памятуя о том, что главное на реке – это люди, я осторожно присматриваюсь и прислушиваюсь к тем, с кем бок о бок мне придется прожить следующие двадцать дней. Наблюдения, надо сказать, меня не особо радуют. Команда у нас сборная – пятеро спасателей и пятеро «обычных смертных». Со всеми «спасами», кроме Лехи, я хорошо знакома и никакого беспокойства они у меня не вызывают. Остальных четверых придется понимать и изучать уже в процессе путешествия.

С рангами тоже не все гладко – не ясно еще кто где сидит на катамаране и под чьим командованием идет. И в душе, и в голове, и в лагере порядка нет – сумбур мыслей, чувств, вещей. Меня неуправляемо мучает комплекс слабости и несоответствия будущей действительности; новые люди, я чувствую, смотрят на меня как на пятое весло, они неуверенны во мне, спорят и сомневаются… Как и я.

Весь сегодняшний день мы вынуждены сидеть в лагере, поскольку из-за большой воды Малая Бирюса (а вместе с ней – и Большая) непроходима для «Урала», который должен нас доставить к прииску Катышному (точные координаты прииска -54°07´,29 северной широты и 097°11´,8 восточной долготы), откуда предполагается уже пеше-конный переход через водораздел к Уде. Несмотря на неутешительный прогноз погоды, мы полны оптимизма, т.к. по словам проводника вода в Бирюсе может как подняться, так и упасть за считанные часы.

Иногда от долгой дороги, ожидания и неопределенности появляется чувство неуверенности в завтрашнем дне, нереальности происходящего. Сомнения терзающие, сомнения гнетущие, бесконечные, безжалостные. Кажется, что уже никуда мы не пойдем, ничего дельного, хорошего, удивительного впереди не светит. Появляются мысли разлагающие, делающие тебя слабым и маленьким существом, неизвестно чем разгневавшим бытие.

Вечером, несмотря на задержку в заброске, все в приподнятом настроении.

Их девять человек, пока еще чисто выбритых и опрятных мужчин, все еще пахнущих домашним теплом. Олег, он же Адмирал, задумавший и воплотивший этот сплав, полон решимости не только пройти оба каньона Уды, но и подняться на пик Поднебесный. Тофалария – его детская мечта, к исполнению которой он шел много лет, и теперь, сидя этим вечером у костра, просто счастлив неспокойным счастьем первого дня исполнения мечты.

Доктор, Док. Мой дорогой, неправильный доктор. Недобитый романтик, тщательно прячущий свой романтизм за медицинским цинизмом. Профессионал, кое-как смиривший свои профессиональные качества и душевные порывы в странной профессии доктора-спасателя. Он азартный рыбак, охотник, ценитель творчества Высоцкого и Визбора; иногда можно наблюдать его, сидящим у костра со странным выражением задумчивого удовольствия на лице. Док, что называется, может ловить кайф от самых заурядных вещей. Он полон загадок, и, несмотря на давнее наше знакомство, всегда и близок и далек для меня.

Владимир Ильич. Из этого исторически-знаменитого имени на деле используется только отчество. В лице Ильича общество потеряло талантливейшего сатирика, поскольку его отличает свой собственный нестандартный взгляд на окружающую действительность. Сложно представить скучный и невеселый поход с участием Ильича, сама улыбка этого человека имеет способность рассевать тучи дурного настроения. Он обладает редкой и восхитительной способностью искренне смеяться не только над другими, но и над собой. С Доком они живут в одной палатке, что называется душа в душу, и немало терпят от окружающих шуток по поводу радостей семейной жизни двух ветеранов-спасателей.

Андрей Яковлев, музыкальная душа любого похода и бессменный завхоз. И с Доком, и с ним мы ходили Ципу четыре года назад, пересекались на всевозможных сборах, походах, туристических тусовках… Несмотря на кажущийся легкий нрав, Андрюха непростой человек, как говорится, с секретом. Он обладает очень острым чувством справедливости, тонким юмором и особым ироничным взглядом на события, но при этом упрям и обидчив, а также как всякий творческий человек загадочен в сменах настроения. Здесь и сейчас меня безмерно радует, что он рядом.

С Аркашей ранее мы не были знакомы, с первого взгляда он произвел на меня впечатление угрюмого бородатого сплавщика, уверенного, что женщина с веслом – это также противоестественно, как корова с седлом. Но как оказалось, Аркаша был рад всем и всегда, и умел органично вписываться в любую компанию и ситуацию. Аркаша – буддист, его утро начинается еще до того как дежурные выползают из шаткого уюта палаток к костру. Аркаша не курит и не пьет, по утрам сидит в позе лотоса, читает мантры и дымит ароматическими палочками. В рюкзаке у него много всяких интересных штучек, а в голове – интересных мыслей. Аркаша имеет дом на Байкале и учится в Питере на скульптора, за что в нашей компании нередко именовался «столичной штучкой».

Леха, недавно принятый в спасательский коллектив, – это как раз тот человек, для которого по идее и организуется УТС (учебно-тренировочный сплав). Леха молод, силен и вспыльчив. Он не курит и не пьет, и, в отличие от Аркаши, презирает за эти слабости всех остальных. Пока что Леха единственный, кто относится ко мне как к девушке, ухаживает и даже в рамках лагеря помогает и защищает. Как любой сильный и уверенный в себе мужчина, он великодушен, добр и галантен.

Неясно за что Володю прозвали Гаральдом. Может быть, за любовь к комфорту даже в походных условиях, относительную леность и здоровый эгоизм. Кроме того, Гаральд как и Аркаша, время от времени сидит в позе лотоса и медитирует. Он ведет здоровый образ жизни, играет на флейте и прекрасно рисует.

Игорь произвел на меня впечатление спокойного, уверенного и немногословного человека, точно знающего кто прав кто виноват. Игоря после бесконечных и бессмысленных дней в Нижнеудинске определили на ответственную должность со странным названием – «порцай-геноз». Должность заключалась в строгом дозировании спиртного и соблюдении правил его использования. Проще говоря, Игорь заведовал всеми запасами спирта и следил, чтобы его не жрали без меры. Авторитет.

Но больше всех меня волнует Саша. Все в нем странно и непонятно, – человек с другой планеты, непонятно как оказавшийся в моем, понятном и знакомом, мире. Сашка – это кошмар блондинки. И курит, и пьет, и матерится. Орет, дурит, не стесняется в выражениях. Если Сане что-то не нравится, он добавляет к этому понятию слово «говно», образуя из двух слов одно, невыносимое, но по-матершинному точное. Говнопогода, говнорыбалка, говнокостер и так далее в том же духе. Еще и кличут его непонятно почему Толстым… Сашка высокий, сильный и да, теперь я, пожалуй, могу это признать – умный, но в то же время дурной абсолютно, обладающий той веселой разновидности дурости, которой подвержены молодые, сильные и горячие представители животного мира.

И я. Меньше всех по возрасту, опыту, силе и массе. Слабое звено, белая ворона, женщина на корабле. Накануне отъезда я долго пытала Адмирала – он сказал, что никто не был против моего участия. И все же… Тофалария. Шестерка. Девушка. Зачем?..

Они и я. Я и они. Два разных полюса, неизменно стремящихся друг к другу. От нашего правильного взаимодействия скорее всего будет зависеть многое, и я, конечно, постараюсь сделать все от меня зависящее.

С этими жизнеутверждающими мыслями и полным чувством своей важной роли в предстоящем действии, я уползла в палатку, забывшись сном неглубоким, но благостным, излечивающим и голову, и душу от сомнений.

День второй

Ночью загрохотало так, что проснулись все. Потом зарядил дождь. Признаться, мне с вечера казалось, что погода распогадится, потому все вещи, пребывающие в художественном беспорядке, были убраны под тент. Благодаря этой предусмотрительности разразившийся ливень не принес мучительного и неприятного чувства предвкушения утра и мокрого рюкзака.

Саня же, приобщавшийся к природе и спавший под открытым небом, издал ор, перекрывший и звук дождя, и раскаты грома. Вопя и ругаясь на чем свет стоит, он ретировался в палатку, в которой, судя по недовольному ворчанию, его не ждали.

Утро. Дождь.

Далее по плану нам предстоит ехать на «Урале» вверх сначала по Малой, а затем – по Большой Бирюсе, с неимоверным количеством бродов, и дальнейшее продвижение целиком и полностью зависит от уровня воды. Очередной сеанс связи расстроил – Бирюса непроходима. Мы вынуждены ждать еще сутки, до следующего утра.

У меня в голове кружатся мысли, они изводят меня, и я теряю смысл своего положения здесь. Зачем? Чего я ищу? Как там без меня дома?.. Ответы на эти вопросы иногда кажутся мне главным смыслом моего сегодняшнего существования. Не люблю сидеть на месте, лучше уж трудности и опасности, чем тупое, покорное ожидание милостей судьбы.

Каждое утро и вечер у нас сеанс связи с проводником. Его зовут Евгений и он должен доставить нас на «Урале» до прииска Катышного, откуда мы уже пешком уйдем в верховья Уды. Каждый раз в час Х все с надеждой ждут, что новости будут хорошими. Надоело сидеть на месте, все понимают, что это чревато опьянением, моральным разложением и конфликтами. Но снова и снова Евгений передает неутешительные известия: вода большая, машины не проходят, ждите. Острые приступы коллективной шизофрении продолжаются.

Мы пытаемся убить время, придумывая себе занятия. Игра в «рыбонек» – любимое занятие иркутских водников по словам Аркаши, занимает нас ежедневно. Правила игры просты, главное ее условие – это соленые иркутские крекеры в форме рыбок, коих у нас в избытке. Они выполняют роль шашек на самодельной разрисованной доске. Рыбке, вышедшей в «дамки», откусывают хвост, дабы не спутать ее с простыми смертными рыбками.

Прыгали в Уду с высокого берега, с поворотом, переворотом, вниз головой и вообще во всех возможных позах. Но после того как Саня чуть не свернул себе шею, Адмирал эту забаву запретил. Увидев как плавает Аркаша, я воспряла духом – пожалуй, впервые мне встретился человек, плавающий хуже чем я. И раз он ходит на такие реки, значит все не так уж и плохо. «А умение плавать на таких реках и не спасает» – внутренний голос как всегда разрушил мои радужные перспективы.

Потом занялись детской игрой в «голубую корову» (это когда объясняют какое-то слово или словосочетание только жестами, без слов), которая увлекла нас и развеселила.

В конце концов, уже испробовав все забавы, с чьей-то легкой руки решили тренироваться в реанимации пострадавших. Бессознательной жертвой был выбрал Ильич, мирно спавший в палатке, но быстро пришедший в себя от наших реанимационных мероприятий.

День прошел, и хотя дождя не было, над лагерем висят бледно-серые хмурые тучи. Сегодня мы опять никуда не поехали. В отчаянии снарядили экспедицию к совсем близко расположенному аэродрому – вдруг попадется попутный вертолет… Но и вертолеты в этот день в Тофаларию не летали.

Понимаю, что не только запланированное восхождение на пик Поднебесный может сорваться, под угрозой весь наш сплав, и, возможно, весь мой запал, костер, пожар… окажется бессмысленным и ложным. Где-то внутри, против моей воли рождается желание все бросить и повернуть назад.

Вечером у костра нас осталось четверо: Олег, Саня, Док и я. Несмотря на отсутствие Андрея, гитара не скучала – мы вошли в раж и постепенно вытащили из тайников души мудрые вечные песни. Темнело, и мы окружили костер, оставшись в этом небольшом круге света и тепла, словно в собственном мире, нами же созданном и оберегаемом. Впервые за последние три дня я окунулась в ту атмосферу, за которой ехала, чувствуя как костер сжигает мои переживания, неуверенность, мысли о вчера и завтра. Меня поднимало над землей в восторге этого лета, предвкушении приключений и риска, и еще чего-то неясного мне пока, но обязательно должного произойти. Вдруг стало казаться, что все будет хорошо, что все удастся, получится «и мы пройдем, и грянут волны в парапет…». А потом они затеяли спор о поэзии. Было заключено несколько пари по поводу того, кто автор строк «Умом Россию не понять» и «Аптека. Улица. Фонарь», причем четверостишия были прочитаны полностью. А эти странные мужчины вошли в раж и размахивая руками в неверном, пляшущем свете костра читали Пушкина, Есенина, Блока… Лица их светились от этой лирики, слова гулко разносились в ночном воздухе, и, казалось, даже свернутые в тугие узлы катамараны тихо вздыхали от проявления этой литературной нежности мужской души.

Утром снова неутешительные вести – опять сидим на месте… Решено сходить в город, чтобы убить время и оставшиеся деньги на созерцание цивилизованной жизни и ее материальных благ. В городе набрели на старый универсам, где под влиянием то ли романтических чувств и тоски по дому, то ли все той же коллективной шизофрении, купили фартук розового цвета, какие обычно носят продавщицы продуктовых отделов. Было решено выдавать его дежурным, чтобы на протяжении всего маршрута они радовали нас милым и нелепым видом.

Но наконец, настал час, когда пришел столь долгожданный, практически выстраданный нами «Урал». За показавшиеся бесконечными дни ожидания, мы были вознаграждены – огромный, грязный, ревущий зверь готов был доставить нас в Тофаларию.

День третий

Мы сидели на горе рюкзаков в кузове ревущего «Урала», который ехал не то что вброд… он просто пёр (а как сказать иначе?) вверх по реке, время от времени выезжая на небольшие плесы и острова, руководствуясь какими-то одному водителю понятными ориентирами. Казалось, вода вот-вот начнет захлестывать через борт. Зрелище завораживало – крутые лесистые берега Бирюсы, мутная вода и наш яростный пенистый след посередине реки. Вот ведь воистину, что только русские не придумают, чтоб дорог не строить…

Не верю, что можно уснуть в этом грохоте и тряске. Да и места как-то маловато, даже если оптимистично смотреть, все равно кому-то не хватит пространства, и этот кто-то – скорее всего я, потому как самые умные и предусмотрительные уже заняли козырные места на матрасиках, давным-давно заботливо брошенных в дальнюю часть будки… Как-то мне неуютно, признаться, – непривычно существовать среди мужчин, которые относятся к тебе как к мужчине. Никто тут не носится со мной, никто не подает руки и не освобождает от обязанностей. Я, конечно, барышня не кисейная, но в данном случае просто проигрываю по массе – расталкивать здоровых мужиков в борьбе за место на грязном матрасе в кузове «Урала», прущего вброд по Бирюсе под звездным небом… Ээээ…

Не знаю, разглядел ли он сомнения, блуждающие на моей физиономии, или просто с высоты опыта и общения со мной понял все проблемы, но впервые я видела Дока таким великодушным – мне было предложено теплое спальное местечко под медицинским боком, правда, голова упиралась в скачущий как безумный борт «Урала», но это были такие мелочи по сравнению с возможностью вытянуть ноги и закрыть глаза…

Не знаю как, но я заснула, как будто провалилась в бездну.

Утро оглушило меня тишиной. Несколько минут лежу, вслушиваясь в нее и одновременно – в рев «Урала», все еще едущего где-то в моей голове. Наконец, через этот воображаемый рев я слышу знакомые голоса рядом с машиной, бряканье кружек и запах дыма. «Завтрак проспишь» – скромно заметил мудрый внутренний голос. Эта здравая мысль заставила меня подскочить и выпасть из «Урала» на благодатную тофаларскую землю.

День четвертый

Утро. Что может быть прекраснее утра? Только утро на краю Тофаларии, на берегу Бирюсы, куда каким-то чудом занес меня Его Величество Случай и «Урал»-амфибия… Это утро в краткое первое мгновенье, равное одному вдоху, унесло все мои сомнения, метанья и грустные мысли. Оно развеяло неуверенность, неискренность, вернуло цели, мечты и мысли. Я потянулась куда-то к небу, почувствовав, как крылья послушно поймали утренний ветер. Ну, здравствуй.

У костра суетился Аркаша, выдавая всем по ложке меда. Я вообще-то не особо медозависима, потому великодушно передала ее страждущим. И вдруг поняла как же радует меня все происходящее: это утро, костер, чай и мед, эти мужчины и рюкзаки, туман, лес, «Урал»… Можно было сначала завтракать, а потом идти умываться. Или не умываться вообще. Носить растянутые на коленках штаны, тяжелые ботинки и майку анти-секс. И еще было невыносимо радостно от невозможности возвращения назад.

После завтрака, которого я даже не почувствовала (будучи подкрепленной не съестными продуктами, а окружающей действительностью), мы снова погрузились в «Урал» и поплыли по Бирюсе. Оставалось только наслаждаться последними часами вынужденного безделья и тряски в машине.

Но наконец – вот он, прииск Катышный, ничем, в общем-то, непримечательное место, где мы встретились с проводниками Романом и Денисом и семью лохматыми тофаларскими лошадками. Шестнадцать часов тряски в «Урале», спутанные мысли и полное ощущение безумия, свободы и будущих подвигов. Наверное, последние мозги у меня выветрились навсегда – я стояла на пороге Тофаларии, без страха и упрека, и была готова ко всему. Устав от долгой дороги, я смело канула в холодные воды ручья, мылясь и отплевываясь, оттираясь жесткой мочалкой и как-то не по-геройски оглядываясь по берегам, наслушавшись баек о медведях…

Пока мужчины разгружали «Урал» я готовила обед, нацепив дурацкий розовый фартук. Время от времени кто-нибудь радостно подбегал к костру с целью свистнуть что-нибудь вкусное и ущипнуть меня за что-нибудь мягкое. Пора завязывать с этим маскарадом…

Барахла у нас, как и у всех порядочных водников, куча неподъемная. Катамараны, снаряжение и продукты увязываем на лошадей, остальное – на себя. Иго-го.

Но вот все готово, волшебным образом на поляне образовалось десять рюкзаков, с торчащими по бокам веслами и семь невысоких навьюченных лошадок. «Урал» ушел. Еще минуту покурили, сидя на рюкзаках, помолчали. «Ну, пора» – сказал кто-то, мы забросили рюкзаки на спины, и Тофалария распахнула двери.

В путь двинулись вместе с первыми раскатами грома приближающейся грозы. «Дождь в дорогу – к удаче» – прошептал мне мудрый внутренний голос. А я иду в хвосте, стирая с лица холодные струи и истерически хихикая, глядя на череду разноцветных, покачивающихся в такт шагам, весел, торчащих из рюкзаков мужчин, которые на ближайшие двадцать дней в этом мире будут мне самыми близкими людьми.

…Дождь. Брод. Мокрая от пота спина.

Помня золотое правило о том, что ноги надо держать в тепле и сухости, переобуваю тапочки на каждом броде, чтобы сохранить ботинки сухими. Но скоро бросаю это гиблое дело, т.к. броды бесконечны и я быстро отстаю. Теперь к трущим ключицы лямкам рюкзака и нездоровому хихиканью прибавились еще и хлюпающие ботинки.

Постепенно дорога уходит вверх, мы лезем в долгую нудную горку (как выяснилось позже, это был перевал Катышный). Ишачий труд. Часто останавливаюсь, слушая как сердце колотится о ребра, и пытаясь поудобнее пристроить рюкзак на спине. Внизу за мной идут Аркаша и Ильич. Меня обгоняет караван лошадей с нашей поклажей и каюр, подмигивая мне, предлагает забрать рюкзак. В ответ пыхчу ему, что, мол, недалеко уже осталось и я сегодня сама. Вот дура.

Но еще чуть-чуть и я переваливаю к Мурхою, встречаю Адмирала, который ждет меня у брода. Мурхой большой, воды мне ну, по пояс будет… скользнув в него с обрывистого берега я, охнув, сжимаю зубы – вода ледяная – и крепко вцепившись в адмиральскую руку, бреду к левому берегу.

...Снова идем. Мокро, холодно и уныло. Под ногами хлюпает тропа, с ветвей капает за шиворот. От рюкзака болят ключицы. Тропа постоянно прыгает с берега на берег, приходится бродить. У меня осталось лишь небольшое сухое пятно на груди – там, под дождевиком и флисовкой, висит фотоаппарат, сохранить который сейчас моя главная задача. Стараюсь не спрашивать себя зачем я здесь... Ради него, светлого и прекрасного завтра.

На ночлег встали возле летника, поужинали под крышей, но на ночь разбрелись по палаткам. Засыпаю сном праведника под барабанную дробь дождя.

День пятый

Утро было дождливым, туман зацепился за окружающие вершины, причудливо складываются тени на склонах сопок. На завтрак пшенная каша с изюмом – отвратительная. Разломившаяся у меня в рюкзаке неучтенная шоколадка разошлась в несколько секунд, все как голодные чайки налетели на нее. Забавно смотреть на больших, сильных телом и духом мужчин, тщательно собирающих микроскопические осколки шоколада с помятой обертки.

Каюры увязывают груз, мы снимаем палатки, пакуем рюкзаки. Небольшие гривастые лошади – наши любимицы. Утром им дают по горсти соли, насыпая ее на пни. Мой рюкзак забирают на лошадь – каюры предложили это еще вчера. Глупо было бы отказываться. Ради чего? Взыгравшего самолюбия, совести или нежелания отделяться от коллектива? Нет, мол, спасибо, но эти …цать килограммов я потащу сама. Успеваю сунуть туда несколько тяжестей, которые забрала у Ильича, в том числе топор, найденный им еще на первой стоянке в Нижнеудинске.

Мы тронулись вперед, каюры остались кипятить чай, – они не торопятся, поскольку движутся гораздо быстрее нас.

Быстро теряем тропу, она тонкая, то появляется, то снова исчезает среди чахлых листвяшек. Пружинит под ногами мох, одуряюще пахнет багульником, с ветвей коварно капает за шиворот. Часто останавливаемся, ищем тропу, скачем то вверх, то вниз. Небольшие сопки сплошь заросли мхом, но на вершинах проплешины твердой земли и ягеля, растут березы. Много грибов, собираем их кто куда, планируя сготовить на обед. Несмотря на дождь, хлюпающую под ногами грязь и унылое серое небо, все бодры, на перекурах не переводятся анекдоты и шутки.

Постепенно уходим вверх и как-то незаметно влазим на сопку, где после хилой угнетенной природы становится радостно от белых склоненных березок, хрустящего под ногами ягеля, темно-терракотовых глиняных пятен под ногами, даже дождь затих. Открывается впечатляющий вид на долину Мурхоя. Жизнь была бы прекрасна, если бы не одна негоразда – тропы-то нет. Карты какие-то странные, нечитаемые, судя по выражению лица Адмирала; GPS потерян в безднах Лехиного рюкзака, и все члены экспедиции больны топографическим кретинизмом – болезнью, которая дается в наказание за легкость ног… Наконец, спускаемся по мокрой траве, петляем, куда-то сворачиваем, продираемся сквозь кусты и о, чудо, выходим к летнику, где и запланирован обед. Признаться, мне как мультяшной Маше, хочется бегать и верещать: «Сейчас меня покормят!».

Каюры, увидев нас, обрадовались, так как, не видя по дороге следов, они уж было решили, что придется искать нас, неразумных туристов… похвастались, что видели изюбря. Мы бы тоже видели, если б не лазили по сопкам. Роман, выслушав адмиральский отчет о поисках «более удобного подхода к месту обеда» и от души улыбаясь, выдал гениальное: «Я таких туристов баранами называю, по-доброму, – вместо того, чтобы по тропе идти, они к небу лезут, ищут чего-то».

После обеда шли до позднего вечера, ночевка была запланирована под перевалом, чтобы на следующий день успеть пересечь водораздел и спуститься к Уде. Заходящее солнце каким-то нереальным цветом поливало гольцы и долину, а небольшие озера и протоки между ними как зеркала отражали небо. Усталость и красота почему-то неразрывно связаны друг с другом, может, это и есть главная жизненная ирония – чем труднее путь, тем красивее окружающий мир?

…Они сидят у костра, чуть сутулятся усталые спины. Пахнет хвойным духом, костром и лошадьми. Хочется взять этот запах в ладони, посадить его в баночку и написать на ней «Запах Тофаларии».

В котелке хлюпает какое-то варево. Я черпаю в кружку чай, сажусь поближе к огню, меня тут же обнимает усталость. Второй день мы идем по этой дикой земле. Медленно, то теряя, то вновь находя тропу, продвигаемся к цели. А до нее еще идти и идти… Синяя лента реки, к которой ведут наши карты, но и без них нас тянет как магнитом к ней, воплощению риска, борьбы, неизведанности, самой мощной и дикой реке Тофаларии – Уде.

День шестой

Утро. Сырые ботинки парят у костра. Мы пьем чай, осторожно облизывая ложки с медом – Аркаша строго соблюдает пайку и как добрый Айболит выдает нам ежедневно по сладкой дозе.

Сегодня нам предстоит взять перевал в 2 тыс. метров, спуститься уже в водораздел Уды и по ее притоку – реке Хатаге – дойти до устья. Там уже решим: идем дальше вдоль Уды до ее притока Чело-Монго, откуда в принципе и начинается традиционный сплав, или же прямо в устье Хатаги строимся и начинаем вторую часть нашего путешествия – водную.

Небо безжалостно чистое, будет жарко. Я боюсь, что жара сделает предстоящий перевал в два раза труднее. Выходим поздно – в 10-30, т.к. ждем пока тронутся каюры – после каравана хорошо видно тропу.

Под ногами хлюпает грязь, мы продираемся сквозь кусты и, наконец, выползаем на болото, – тянущаяся вдоль хребтов полоса желто-зеленого мха, с кое-где торчащими жалкими лиственницами. Тропы нет, пружинящий мох быстро исправляет все следы человеческого присутствия.

Постепенно подходим к перевалу, появилась глубокая тропа, и мы довольно быстро взбираемся на седловину. Горы сочатся водой, перевал прорезан ручьями и покрыт мхом. Тропа опять исчезает, проявляясь время от времени грязными, вспаханными лошадиными копытами, пятнами. Грязь чавкает под ногами, мешает ходьбе. А вокруг нереально красивые альпийские луга, яркие пятна весенних цветов – жарки, колокольчики, а ведь уже вторая половина июля... Несмотря на усталость, все радуются этим цветам, фотографируют и улыбаются им, небу и мне.

Наконец, перед нами открылся вид на водораздел. Внизу видно небольшую речку -приток Хатаги, на ней лежит небольшой ледник, – ярко-белая линза забытого зимой холода. Вдали, как водится – синева. Манящая, мутно-голубая даль, укрывающая нашу цель – Уду. На перевале слопали палку колбасы и баранки, поговорили о путешествиях.

С перевала тропа хорошо набита, спускается к реке, бродит ее и снова поднимается на небольшую седловину. Дальше все время под уклон. Горы сочатся водой, то справа, то слева в ущельях видны водопады, часто в несколько ступеней. Мы растягиваемся, я иду одна, налегке, балдея от запаха теплой земли, хвои и травы…

Наконец, выхожу к Хатаге, где ответственный Адмирал сгреб мою ладошку в свою лапу и потащил вброд.

Чуть ниже тропа разделяется и ее левый путь выходит в тупик – маленький пятачок, с которого открывается вид на каньон, сжавший кипящую, яростную Хатагу в своих каменных ладонях. Место красивое – тоненькая тропка и маленькая площадка над обрывом и поворотом реки. Удивительно приятно пахнет кедром и нагретой травой.

Тропа спешит под горку, по ней быстро доходим до устья. Вот, наконец, и Уда, идти дальше никому не хочется и независимо от уровня воды и оптимальности строительства, решено стартовать здесь.

…Тихий вечер, шумит вода. Мы стоим на стрелке Хатаги и Уды, сегодня закончена пешая часть маршрута – 51 км. Вокруг в живописном беспорядке разбросано наше барахло. Народ бодро собирает катамараны, мы с Сашей варим уху. Погода хмурая, по-видимому будет дождь.

А у нас все хорошо: натянуты тенты, поставлены палатки, трещит костер и большая закопченная сковородка наполнена рыбой. За сегодняшний переход все изрядно подкоптились – лица, шеи, руки расцелованы тофаларским солнцем.

Наши проводники – Роман и Денис, попив чаю, заторопились в обратный путь. Строгое прощание, сухие крепкие ладони… Еще мгновенье и рыжий растрепанный хвост последней лошади навсегда исчез в окрестных кустах. Мы остались наедине с Тофаларией.

В сердце спокойно. Даже насмотревшись сегодня на каньон Хатаги, я мало думаю о том, что ждет впереди, о том, что это все-таки шестерка, а не скаутский поход, и что лезть придется скорее всего в самую жо… Возможно, просто мое воображение устало преподносить ужасающие картины порогов и водопадов или это защитная реакция сознания – жить здесь и сейчас, а не тратить драгоценную энергию на невнятные будущие переживания. Мудрый внутренний голос вроде молчит, но как будто саркастически улыбается.

На «Поднебесный», естественно, не пошли, грустно пообещав ему вернуться.

Пешка сдружила нас. Вынужденный сухой закон, тяжелые рюкзаки и эти 51 километр по дикой неприветливой земле заставили нас сплотиться, стать внимательнее друг к другу и простить нажитые в Нижнеудинске обиды.

Сашка удивляет меня, он человек-матрешка, чемоданчик с двойным дном.

Глава 2. Каньон

День седьмой

Я, Аркаша и Леха идем на бело-зеленом «Аргуте» под командованием Ильича, Гаральд, Док и Саня – Адмирала. Обедаем и встаем на воду под проливным дождем. Быстро промокает гидра, бандана на голове и перчатки. Кругом вода.

Тем не менее, главная радость сегодняшнего дня – это движение по воде. Вот, наконец, и стало сбываться то, ради чего мы сюда приехали – наши катамараны несет красавица-Уда.

Утром Док сварил какао. Это, пожалуй, даже круче чем кофе в постель. Зачерпывая ароматный напиток, я сказала, что все глубже вязну в рабстве. На что Ильич как всегда выдал гениальную тираду, смысл которой сводился к тому, что вообще-то Док ничего не делает просто так, но вот для близких друзей он иногда делает приятности просто так, ради удовольствия. Мой мудрый внутренний голос усмехнулся, слушая этот спич.

Наконец, мы отчалили. Вокруг суровые туманные горы. На сеансе связи сегодня утром передали о группе москвичей, не вышедших в срок в Верхнюю Гутару, говорят, снарядят вертолет на их поиски.

В большинстве своем нормальные люди сплавляются все-таки от устья Чело-Монго или Верхней Хонды, т.к. русло верхней Уды загромождено камнями и в малую воду практически непроходимо.

Но кто сказал, что мы [нормальные] боимся трудностей? Протащили свои катамараны по земле, протащим и по воде. Сразу за устьем Хатаги начинается цепь островов, река распадается на несколько проток, мелких, в камнях.

…Мы скребемся через эти «расчески» два часа, тягая катамараны, падая, набивая синяки и прыгая по камням. Через 20 минут становится жарко и я уже не замечаю моросящего дождя, низкого неба, ледяной воды. Наконец, видим переднюю 4-ку, зачалившуюся перед небольшим каньоном. Река делает поворот, под левым берегом у отвесной скалы порог.

Адмирал решает ждать 2-ку, т.к. по его словам договорились встретиться здесь, перед каньоном. По общему разумению 2-ка ушла вперед, они стартовали первыми, судно небольшое, юркое и через этот лабиринт они должны были пробраться быстрее. Но Адмирал велел покурить. Послушно ждем. Я сижу на большом камне, размышляя о количестве синяков, приобретенных сегодня, остальные рыбачат.И вот, о чудо, показалась 2-ка. Для меня стало большой неожиданностью ее появление, не могу понять где мы ее обогнали, наверно, в одной из бесчисленных проток.

Прорываясь сквозь каменную «расчестку» верховьев Уды до устья притока со странным именем Чело-Монго, мы вспомнили всех богов. Уставшие, в синяках, разочарованные такой «великой» водой мы доскреблись до Чело-Монго, который тут же метко был переименован в Чунго-Чангу. Верхняя Уда – четвертой категории. Но до первых порогов еще два дня пути, за это время мы должны сгребстись, сдружиться и стать командой. Я сижу на катамаране 4-ке задней правой. Прямо передо мной – античная Лехина спина, а левее – широкая и волосатая спина Аркаши. Контраст офигенный и меня одолевают мысли о бренности бытия и человеческих желаний.

День восьмой

Сегодня первый по-настоящему летний день, как все-таки радостно идти по синей реке под голубым небом. Вчера вечером с Саней клеили свои сидушки, которые спускают, доставляя массу неудобств. Ремонт был осложнен дождем, усталостью и холодом.

И все же несмотря на все наши героические усилия, моя сидушка все также спускает, чем ввергает меня в бездну размышлений, поскольку проблема с сидушкой только у меня, то и решать ее придется единственно мне. Сегодня порогов нет, только легкие шиверы и уже с обеда, несмотря на довольно холодный ветер, я стягиваю гидру до колен – загораю. Ильич не замедляет отпустить шутку по поводу женщины, которой в случае чего далеко не убежать, поскольку мокрая гидра связывает ноги накрепко. Мудрый внутренний голос на это философски заметил: «А ты чего хотела?».

Обед сделали в устье очередного притока со странным названием – Средней Хонды. Всю рыбу, которую поймали здесь, пустили в уху и зажарили на рожнах. Было сытно, вкусно и радостно.

Рыбаки азартны, большую часть времени наш катамаран неуправляем, т.к. Ильич с Лехой хлещут спиннингами любую мало-мальски пригодную яму, а Аркаша, стоя во весь рост и опираясь на весло, поет тягучие русские песни. Я же, чувствуя полное моральное право на безделье, загораю в обнимку с веслом.

На реке много островов, в малую воду здесь наверно тяжело нагруженным катамаранам – приходится скребстись по камням.

Часто встречаются утята, они прячутся под берегом и ныряют при нашем приближении. Док стрелял в пролетающую мимо утку, но только напугал Гаральда и подарил нам тему для шуток на пол-часа.

Рыба берет плохо, рыбаки меняют блесна, но без эффекта. Я думаю это от высокой воды – ил и песок забивают рыбе жабры и она не охотится, хоронится в уловах. Но, так или иначе, рыба есть и время от времени кто-нибудь под одобрительные возгласы вытаскивает очередного хариуса.

Романтическая меланхолия – наверно так можно охарактеризовать мое настроение. Если бы я умела рисовать – я бы зарисовала этот вечер – поворот реки, белую гриву порога, высокие гольцы, еще освещенные заходящим солнцем. И наш маленький лагерь: развешенные по кустам шмотки, фигуры рыбаков у кромки воды… Шум порога, говор сбегающих с гор ручьев, одинокое пение какой-то птицы… Если бы я была волшебницей, я бы нарисовала живую картину – и эту реку, и этих людей.

День десятый

Утро чистое, светлое. Сквозь клочья тумана видны пятна синего неба. Хочется вздохнуть полной грудью и расправить крылья. Сегодня нам предстоят первые пороги, решено идти без спешки, с просмотром, страховкой и фотографированием. Цель дня – дойти до Ханской щели.

Первый серьезный порог на нашем пути – Хангарокский. Я даже лоцию не читаю, всецело полагаясь на капитана, страховку, внутренний голос и Его Величество Случай. А также на богов всех мастей, свою светлую карму и традиционный русский «авось».

Собираемся медленно, тщательно. Рюкзаки с середины убрали на гондолы. Ушли ниже Хангарокского порога, расположились на съемку и страховку. Первой идет 4-ка, затем 2-ка. Они прошли без приключений, а мы, конечно, накосячили.

Хангарокский порог длиной около 1 км, его первая ступень чуть ниже устья Хангарока. Мощный слив в центре, в бочку которого мы вошли полулагом, зацепив незамеченный ранее валун-обливник. После скорости основной струи слива мне показалось, что в бочке мы резко остановились.

Правую гондолу начало топить, я оказалась под самым сливом, так что веслом работать было особо негде. Тупо сижу и наблюдаю, как в кипящий котел погружается гондола и привязанные к ней рюкзаки. Время как будто остановилось. Но нас вдруг выплюнуло и мир вновь замелькал вокруг с одуряющей скоростью. Крутанувшись в бочке мы вышли из нее кормой и уже в движении вновь развернулись носом, триумфально закончив наше прохождение.

Оставшиеся две ступени прошли без приключений.

Следующий серьезный косяк нашей 4-ки – порог Байгырский. В центре реки стоит огромный, размером с дом, камень. Ниже него справа бочка и острый зуб по центру. Перебдев (есть такое слово?) перед этим зубом мы сильно забрали влево и со всей дури левым бортом влетели в камень. Он не дрогнул. Треск же нашего катамарана было слышно наверно даже на берегу через грохот порога. Первые секунды мне казалось, что мы сейчас развалимся на части. Но миновав бочку и зуб, мы влетели в еще одну бочку и благополучно зачалились в улове справа. Подошел Андрюха и, хмуро поглядев на распоротый бок катамарана и слегка погнутую раму, сказал, что это было не смешно. Да нам и самим как-то невесело, сидящий левым задним Ильич ударил ногу.

Дальше идем в молчании, у меня болит зуб мудрости и молчит внутренний голос. Как-то паршиво после катастрофы в Байгырском.

Следующий порог – Сардык был сразу метко переименовал в Кирдык. Я уже ощутимо хочу есть, зуб болит. Не фотографирую, просто смотрю как адмиральская четверка его проходит, ну конечно, они профессионалы высшего класса. Следующими идем мы. Подкачиваемся, экипируемся, молчим. Заходим слева, минуя обливные камни по центру, выскакиваем из бочки и прямо перед торчащим в основной струе камнем, уходим вправо. Чалимся у левого берега и смотрим друг на друга горящими глазами. Молодцы мы, не лоханулись.

Красиво и как всегда без ошибок проходит двойка. Плотно друг за другом идем дальше. Сразу начинаются валы, обливные камни и бочки. Летим без просмотра, прыгаем по валам с гиканьем. Обозначенная в лоции как входная, эта шивера порога «Ханская щель», по сути является второй ступенью порога «Сардык», промежутка между ними практически нет.

Лавируя меж камней, чалимся на правом берегу, впереди видны стены – вход в Верхний каньон, обозначенный порогом «Ханская щель». Решено остановиться на полудневку.

Справа в Уду впадает Хан, на стрелке небольшая песчаная коса, выше в лесу – стоянка. Оставив катамараны выше по течению, переносим вещи на табор. Моемся, сушимся, перебираем вещи и чистим перья. Солнце ласковое, наконец-то высохнут мои ботики.

Сижу на берегу, расчесывая чистые волосы и наслаждаясь свободой и спокойствием честного перед самим собой человека. Вокруг лето. Синее небо с белыми облаками, река с белыми гребешками волн, сине-зеленый лес окрестных сопок. Что бы ни было ниже, в каньоне, но до этого самого момента моя жизнь – правильна и праведна, незабываемо красива.

Под вечер, расстелив коврики возле костра, читаем лоции. Описания в них не только разнятся меж собой, но и расходятся с действительностью. «Ханская щель» описана странно. Меня особенно смущает некое улово-ловушка, образованное струей Хана, по лоции в него затащило катамаран-четверку и долго удерживало, крутя на мощном обратном течении. Сходили на просмотр, ничего такого не увидели. Лоции вообще оставляют желать лучшего. Игорь по заданию Адмирала пишет свою, время от времени подключая к этому творческому процессу и Саню. Тот в своем репертуаре, не стесняясь в выражениях, дает советы по просмотру, прохождению и «бдению» перед порогом. И вроде бы все понятно, но как выразить приличными словами то, о чем он говорит… труднейшая задача.

Вечером уха, рыба в фольге и лепешки. У нас снова праздничный ужин, пьем мелкими порциями за пороги, погоду и за то, чтобы «завтра нам не уе..ться». Небо затягивает тучами и уже ясно, что завтра тофаларское лето вновь повернется к нам мокрым местом.

Здесь, у «Ханской щели» заканчивается маршрут 4 к/с, дальше идет 5 к/с.

«Ханская щель» – порог из тех, которые лучше один раз увидеть, чем сто раз читать описание в лоции. А вообще – лучше посмотреть и не лезть туда. Но мы, конечно, полезли. Порог красивейший. Мощный, буйный. Прямо на входе в каньон, две реки сшибаются в вечной борьбе за русло, сжатое каменными ладонями гор. Сразу за «Ханской щелью» идет порог «Макбет», а за ним – «Ворота». Вся трудность прохождения каньонов в том, что в случае аварии судно и люди самосплавом уйдут в следующий порог. И в следующий...

Доктор подкармливает меня невесть как сохранившимся сникерсом, Леха –самолично выловленным и запеченным в фольге хариусом. Они все заботятся обо мне, хотя прячут свою заботу то за грубоватыми шутками, то за напускным равнодушием или насмешками. Но они меня берегут и даже называют талисманом.

Вечером долго сидели у костра, песни звучали лирические, редкие. Андрей задумчив и устал.

Разговоры у костра всегда интересны. Мужчины спорят о политике, искусстве, женщинах. Рассказывают про реки и горы, спас.работы, жизненные случаи. Я молча слушаю, глядя в огонь. Лето – это действительно маленькая жизнь, помогающая осознать свое место в мире и главной, большой жизни. В эти короткие яркие дни я набираюсь сил, осмысливая все, что случилось со мной за последний год.

Спать разошлись за полночь, предварительно натянув тент и спрятав под него вещи. Тоскливо засыпать, зная, что завтра предстоит идти серьезные пороги под хмурым небом.

День одиннадцатый

Утром кое-как разлепляю глаза. Организм протестует против ранней побудки, мозг в ужасе осознает, что сегодня надо будет лезть в «Ханскую щель».

Над палаткой низкое рваное небо, еще видны островки лазури, но мне не верится, что будет солнце. Страх перед порогом лишает привычной радости утра и надежд. Я как на иголках. Спускаюсь к воде, долго и тщательно делаю зарядку, разминаюсь, пытаясь прогнать налетевшую было душевную слабость. Безрезультатно.

В лагере уже собираются, решено обносить вещи и проходить «Ханскую щель» и «Макбет» налегке, по-спортивному.

Помимо моих личных вещей у меня в рюкзаке еще продуктовая раскладка – 1,5 литра спирта, 1,5 литра гречки, тушенка, изюм, пол-литра сухого молока, и канистра с сухарями. Остальные продукты, которые мне полагалось нести, забрал Аркаша. Рюкзак тяжел, мне на спину его пристраивает Леха и я с гидрой в руках шлепаю по камням к катамаранам.

Лавируя меж камней, перебираемся на левый берег. Игорь сходил на разведку по склону, но тропы, обещанной в лоции, не нашел. Решено идти «по-бараньи» (о, боже, опять!) – в лоб.

…Кули тяжелые, склон крутой. Мы в молчании и усердии ползем, опираясь всем, чем придется, цепляясь за кусты и траву. Наконец, преодолев невысокую скальную стенку, отдыхаем в густых зарослях багульника. Вопреки ожиданиям сверху ничего не видно, только слышно как шумят пороги. Наугад идем вперед, находим обозначенное в лоции болото. Топаем по нему напролом, увязая во мху и мимоходом обдирая еще не созревшую голубицу. Много сахан-дали. Спустились по небольшому распадку к реке, выйдя чуть выше порога «Ворота». На небольшой поляне видны старые, заросшие травой костровища, здесь решено обедать.

Пока Саша-дежурный готовит обед, а рыбаки рыбачат, остальные уходят смотреть «Макбет». В разных лоциях его категория колеблется от третьей до пятой. Нифига себе разброс. Погода испортилась, начал накрапывать тонкий дождь, мы пробрались по камням и странной наклонной скале к началу порога. Он начинается метрах в 150 ниже «Ханской щели», правый берег – сплошная стена, в которую ниже на повороте реки бьет струя, образуя косой отбойный вал. Левый берег из крупных камней и наклонных плит. На входе по центру огромная бочка. Мы кидали в нее палки и бревна, чтобы посмотреть как долго она будет удерживать их. Бочка все исправно выплевывала, правда в разных направлениях.

После просмотра «Макбета» мне кусок в горло не лез. В лоции, где он обозначен пятеркой, сказано, что один из катов в нем кильнулся, наверно это и послужило резоном присвоения ему такой высокой категории.

Обед еще не готов – сырые дрова гореть не желают. Теряем время в ожидании и спорах о тактике прохождения «Макбета» и «Ханской щели».

…Через хребет, болотце, голубицу и багульник вернулись к катамаранам. Смотрели «Ханскую щель». Спорили. Курили. Снова смотрели.

И «Щель» и «Макбет» мы прошли чисто. После прохождения «Щели» зашли в большой грот справа. Эхо гулко отдавалось от серых каменных стен, в которых вода проточила дорожки как по глине. Вторая четверка стояла напротив, зацепившись «френдой» в похожем гроте. Внизу под нами в относительно спокойной воде было видно глубину. Не дно, не течения и маневры воды, а темную, колышущуюся бездну, в толще которой почти недвижимо стояли крупные хариусы. Казалось, мое сердце отстукивало идеальный марш, который послушно отражали стены грота, вкрапляя в мелодию перезвон капель.

После «Макбета» меня слегка потряхивало, покалывало кончики пальцев и, несмотря на холод и дождь, было жарко. Мы все-таки прыгнули в бочку по центру (хотя, признаюсь, выбора у нас наверно и не было), почти полностью погрузившись в белую густую воду. Вышли лагом, но выправились и встретили валы гордо задранными носами, причем Ильич еще умудрился помахать снимавшему нас на камеру Андрюхе.

2-ка рисковать не стала, аккуратно прошла бочку слева.

Под проливным дождем, пылая от адреналина, я снимала прохождение 2-ки, прижавшись к отвесной стене каньона. И эту шершавую стену, и обжигающие капли дождя на лице и маленький яркий катамаран в пенных валах я запомнила на всю жизнь

«Ворота» решено идти уже завтра, мы разбили лагерь на месте обеда, под проливным дождем. С рыбой напряг. Тех, что поймали, стоя на страховке, посолили и съели, несколько штук запекли на рожнах и тоже уничтожили под вечерние тосты.

Дождь не стихает, на наш маленький мир наваливается темнота. Чуть выше и справа шумят пройденные пороги, и этот шум кажется знакомым, привычным, словно мелодия, которая вот уже много дней будоражит голову.

…Сгрудившись под тентом, прижавшись друг к другу, мы в свете фонариков пьем чай, лениво теребим запеченную на рожнах рыбу, разговариваем и поем песни. Весь мир вокруг меня соткан из эмоций, звуков, запахов, слов. И этот мир как в ладонях держит тофаларское лето, хмурое и неприветливое как некрасивая девчонка.

Завтра у нас по расписанию погоды должно быть солнце. Но глядя на темно-серое небо, ощущая на спине и плечах струи воды, постоянно норовящей вылиться за шиворот, как-то с трудом верится в прекрасное светлое и солнечное завтра.

Уютно устраиваюсь в палатке между Олегом и Андрюхой и проваливаюсь в сон, не забыв поблагодарить судьбу за еще один счастливо прожитый день.

День двенадцатый

Ежедневная побудка на завтрак заслуживает отдельного внимания. Команда «Жор!» с утра теряет свою привлекательность, поэтому дежурные извращаются кто как может в попытках пробудить народ к грядущим дневным подвигам. В первое утро на реке Вова будил нас тоненькой нежной мелодией флейты. Волшебно. Еще как-то раз я проснулась под бряканье гитары, и очень удивилась, т.к. оба гитариста сопели рядом –справа и слева. Неужто Доктор умом тронулся?... Сон исчез, я лежала и вслушивалась, а меж палатками ходил Аркаша и под три деревянных аккорда напевал частушки, под которые спать было невозможно:

Если вы утонете
и ко дну прилипните,
Года три там полежите,
А потом привыкните…

* * *
Если вас трамвай задавит,
Вы, конечно, вскрикните,
Раз задавит, два задавит…
А потом привыкните!

На стоянке в устье Хана Ильич, не стесняясь в выражениях (или отчаявшись кричать традиционный «Жор!»), призывал наиболее активную часть команды к соитию. Не знаю, внял ли кто-либо его призывам, но я, на всякий случай, вылезла к завтраку последняя.

Но вообще мы натренированы и подчиняемся строгому расписанию – завтрак в 8, выход в 10. Дежурим попарно с обеда на три варки.

Походная жизнь с профессионалами – это хорошо продуманные, обеспеченные всем необходимым дни. Каждое утро меня удивляет как огромное количество вещей, хаотично разбросанных кругом, исчезает в наших рюкзаках и понягах. Мы все знаем, что нужно делать, подгонять никого не надо.

Сегодня нужно пройти четыре порога – «Ворота», «Кривой», «Сито» и «Сторожевой», тем самым закончив Верхний каньон и водную пятерку. А дальше… дальше Нижний каньон и шестерочные пороги. Но сейчас я о них не думаю, мои мысли больше занимают «Ворота» и «Сито». Мы увязываемся, влазим в упоры. Сердце стучит в такт гребкам – глухо и как бы нехотя. «Ворота» по нашей воде залиты и в принципе сложности не представляют – мы прыгаем с плиты в бочку ради куража.

Следующий порог – «Кривой» – 2-ка и 4-ка обошли по правой стороне, а мы, выпендрившись, – по левой. Над «Ситом» долго стояли и думали, даже чего-то рисовали на песке – в русле хаотично разбросаны камни, которые сильно затрудняют маневры. В лоции у нас написано, что «порог непонятный». Да, так просто в одно слово и написано – непонятный. Офигенная лоция, ~~если~~ когда вернусь надо будет написать пару ласковых комментариев автору… «Сторожевой» прошли без осмотра, как-то особо не впечатлил.

И снова солнце, голубое небо, белые валы. Берега опускаются, кое-где проглядывают березки, вот и закончился Верхний каньон.

А впереди нас ждет Нижний Каньон, 6 к/с. Мекка для безумных водников, могила для самых неудачливых из них. Ооо, сколько написано про него в Интернете, слишком много для того ничтожного количества лоций, которые можно отыскать. Нижний Каньон состоит из 14 ступеней, каждая из которых – порог высшей (есть и 5-ой) категории сложности. Здесь трудно все – смотреть, обносить, ставить страховку, идти... Трудно даже дышать, лежа на верхних плитах и глядя в белый яростный зев.

Первый порог Нижнего каньона – «Водопадный» обозначен в лоции как «6с», т.е по сути непроходим. После удачного прохождения пятерочной части маршрута, легкомысленно уверовав в свою светлую карму, я грешным делом думаю, что и этот «6с» нам по силам.

Пообедав и переодевшись, начинаем обнос вещей. Тропа хорошо набитая, идет по левому берегу.

Идем недолго, справа слышен шум порога и Олег предлагает пойти посмотреть первую ступень.

«Водопадный» поражает. Темно-рыжими терракотовыми скалами река сжимается до нескольких метров и яростно грызет стены каньона. На входе нет ни бочки, ни котла, ничего такого к чему я привыкла и могла ожидать – там просто невероятно красивый и страшный порог. Мутно-белый, живущий своей яростью и силой, похожий на аэродинамическую трубу, если конечно порог можно сравнить с аэродинамической трубой… И это только первая ступень, причем не самая сложная. В скалах круглые, гладкие норы, камнями как сверлами выдолбленные в большую воду.

Смотрю туда и мне становится легко. Я не полезу в этот ад, это абсолютно точно. А зная Олега – я понимаю, что туда не полезет никто из нас. Как же меняется восприятие препятствия, когда осознаешь, что тебе туда не надо... Смотрю и смотрю, пытаясь понять как же его все-таки ходят. И кто.

Доносим вещи до красивой березовой рощицы и разбиваем лагерь на большой поляне, в устье ручья Тоз-Ой. Она зажата со всех сторон скальными выступами как короной, на скалах – таблички. Внизу гремит четвертая ступень каньона. Здесь нам предстоит жить три дня, в течении которых мы будем проходить каньон.

Главная задача сегодняшнего дня – решить, идти первые четыре ступени Нижнего каньона или нет. В случае если нельзя будет поставить хорошую страховку, эту часть придется обносить. У меня прекрасное настроение – я уже прошла 5-ку и глядя на «Водопадный» понимаю, что ни за что туда не полезу, да меня никто туда и не пустит. Я вообще за оптимальные траектории. Порог поражает, даже как-то с трудом верится, что вообще есть те, кто его проходил на катамаранах. Сходили, посмотрели на 5-ую и 6-ую ступени – пороги «Крокодилы» и «Ключ». Был вынесен вердикт, возможно слишком поспешный, что для 2-ки шестая ступень (порог «Ключ») – это 100-процентный киль. Ближе к вечеру Адмирал, Аркаша, мы с Лехой и экипаж 2-ки пошли вверх по каньону снова смотреть «Водопадный». Мужчины разбрелись кто вверх кто вниз, и, в конце концов, я, всех потеряв, вернулась в лагерь.

Весь оставшийся день (опять же под дождем, куда без него) смотрим каньон. Смотреть каньон по-мужски – это значит продираться по мокрым кустам, мелкими звериными тропками выходить к самому краю и заглядывать вниз. Курить, спорить, смотреть. Подмигивать мне и снова курить. Никакого разнообразия.

Первые четыре ступени хорошо просматриваются, но страховку не поставить...

Вечером у костра не утихали споры. Команда разделилась на два лагеря – оптимистов и информированных оптимистов (тех, кто ходил смотреть верхние ступени каньона). Сильная и смелая молодежь горячилась и кричала, что надо идти, бороться, рубиться, побеждать. В чем же тогда смысл – ехать сюда так далеко, проходить Верхний каньон, а потом обносить Нижний? Те, кто постарше и поопытнее, фыркали и говорили, что вариантов «обоср..ся» нам хватит и на нижних ступенях. Что у нас УТС, а не сбор камикадзе, и что риск должен быть оправдан. Леха кричит, что он ехал сюда только из-за Нижнего каньона и возможности его пройти. Ехал ради киля что ли? Столь горячее желание сломать себе шею удивляет меня, по-видимому мне спортивного духа не досталось от природы.

... Они сидели у костра, смуглые, бородатые, и решали быть или не быть. Идти этот пресловутый «Водопадный» или нет. Вот когда ясно проступило то, что у нас сборная команда – спасатели говорили, что риск должен быть оправдан, что чья-то жизнь – это слишком высокая цена за «А давайте прыгнем!». Молодежь горячилась, в свою очередь возражая, что зачем тогда так долго и трудно пробирались сюда – чтобы испугаться и все обнести?

Разлили по сто грамм. Олег задумчив и молчалив, не пытается пресечь споры. Перед ужином мы сидели с ним на краю лагеря и разговаривали. Мне решение было известно и без этой нашей беседы, в которой он делился со мной своими размышлениями, соображениями, опасениями и выводами. Я слишком давно его знаю… На первых трех ступенях страховку не поставить, «морковочники» там не помогут и в случае киля, если кто-то самосплавом уйдет во вторую и третью ступени, то в четвертой мы выловим уже труп. Я же все-таки аналитик, к тому же своим женским чутьем, интуицией, логикой или как там это называется ч у в с т в у ю и настроение команды и сомнения Адмирала.

Уже привычно к сумеркам затягивает небо облаками. По расписанию завтра дождь. Беспокоюсь, как будут перетаскиваться катамараны – в сырую погоду тропа на подъеме превращается в скользкую травяную дорожку, а на спуске – в глиняный желоб, петляющий между пней и камней.

Рыбаки разбрелись по каньону, рыбы уже мало, уху варим раз в день, соленой по кусочку. «Говнорыбалка». Двоечники решили перетащить кат сегодня – мудрое решение. Вызываюсь помочь, и мы уходим в начало каньона за оставленными там вещами и снаряжением.

…Мне достается огромная поняга с насосами, жилетами и прочим общественным барахлом. Взгромоздив ее на горб, беру весло и пру в гору. Ощущение собственной дурковатости не проходит.

Вечером, дожидаясь ужина и растягивая фронтовые сто грамм, снова обсуждаем каньон. Адмирал молчал, курил. Я пила черный чай, слушала и смотрела на них, готовых рискнуть не только своей, но и моей жизнью. Но он сказал негромко и только один раз – обносим четыре ступени, с пятой идут 4-ка и 2-ка, вторая 4-ка страхует и идет следом. Над лагерем водрузилась тишина, все обдумывали это решение, каждый осознавал свое место в завтрашнем дне. В свете костра мокро блестела табличка на ближайшей скале.

Меня нещадно клонит в сон, слипаются глаза… Внутри борются желание выслушать обсуждение каньона, опасности и риска до конца и необходимость отдохнуть от всех треволнений. Наконец, не выдержав, отказавшись от ужина, уползаю в палатку, закрываю глаза и мгновенно проваливаюсь в сон.

За весь следующий день я сделала только две фотографии. Этот день мы все запомним надолго, а кто-то возможно до конца дней своих и в мельчайших подробностях. Это день-катастрофа. Штурм 5-ой и 6-ой ступеней – порогов «Крокодилы» и «Ключ» обернулся килем 4-ки и грандиозными спас.работами.

День тот самый, тринадцатый

Ночью я мерзла, спала неглубоко и беспокойно. Беспощадное утро принесло только малоприятную мысль: «Сегодня шестерка». Лехины крики о том, что еще через две минуты завтрака уже не будет, только добавили раздражения. Как будто мы опаздываем на гильотину.

А утро сияло лазоревым небом, светлым, радостным, беспечным. Внизу у воды долго делаю зарядку, тянусь и смотрю в небо. Спасибо Всевышнему за этот свет и цвет. Вернувшись в лагерь, заглатываю чашку остывших макарон, пью крепкий обжигающий чай. Жизнь не так уж плоха, если разобраться, и, черт возьми, почему-то сегодня она особенно привлекательна.

Сразу после завтрака все убегают за оставленными перед «Водопадным» катамаранами. Лагерь пустеет, похожий на поле побоища; разбросанные кругом вещи впервые вселяют в меня страх одиночества, беспокойство и неуверенность. Мне страшно и неуютно без этих шутящих, кашляющих, курящих, икающих и пьющих бородачей. И когда они с пыхтеньем и гомоном затаскивают на поляну разноцветные катамараны, мой мир снова приобретает краски и смысл.

Обедаем, работаем, собираем катамараны.

Сегодня мы начнем проходить Нижний каньон, начиная с 5-ой ступени – порога «Крокодилы». Ниже за ним, метрах в 50 – порог «Ключ», оба – 6-ой категории. Потом порог «Прямой» – пятерка. На «Ключ» ходили смотреть еще в первый день, впечатление он производил ужасающее. Мне лично совсем-совсем не хочется туда лезть. Со всей силы не хочется.

Словно исподволь внутри снова поселяется страх, я беспокойно слоняюсь по лагерю, пытаясь заняться каким-нибудь делом, но для моих слабых паучьих рук занятия не находится. Скорей бы уже начинали что ли…

В каждом маршруте есть своя легкость. И свои трудности. Нынче моя легкость –это отсутствие тяжелого рюкзака и долгих переходов, доброта и красота окружающей природы и людей. Красота скал, неба и воды, слившихся в вечном дуэте, скрещенных у горизонта… Красота и философия свободы. А трудность – вот она – немое ожидание поединка. Так и выходит, что за каждую легкость, мы платим трудностями. Закон сохранения энергии, блин.

Но перед выходом Адмирал объявляет неожиданное решение – идет только одна четверка и двойка, вторая четверка обносит пороги и страхует. Док не выказывает особого желания лезть в «Крокодилы», обосновывая свое решение жизнеутверждающим: «У меня два кредита», и его решено поменять на одного из наших, желающих острых ощущений, – Аркашу или Леху. Я немного воспряла духом – можно будет поснимать проход шестерочного порога и самой туда не лезть. Редкая удача. Леха же, узнав решение и не дослушав до конца идею о рокировке, поднял крик и гам, за что был жестко одернут и призван к дисциплине. Решение теперь уже бесповоротно – первой идет адмиральская 4-ка, на которой Дока сменит Аркаша, за ней 2-ка, а мы обновленным составом (Ильич, Леха, Док и я) страхуем.

Обносим наш катамаран, спускаем к воде, экипируемся. Народ снова смотрит порог, курит. Леха обижен и молчалив.

Наконец, все заняли места, так сказать, согласно купленным билетам. Андрей установил камеру, Игорь-«морковочник» застыл на страховке…

Но через час ожидания пришел Аркаша и принес неутешительные вести – при спуске пропороли шкуру катамарана. Снова уходим в лагерь, клеим и шьем катамаран. И снова возвращаемся к реке.

Мы спокойны. Катамаран стоит в улове чуть ниже «Крокодилов», на нем лежит Леха, а я и Доктор выше по течению возле Игоря залегли с фотоаппаратами.

Четверка бодро выскочила из-за поворота, я слежу за ними в объектив и успеваю сделать кадр, вот они входят в «бочку», и следующим кадром я снимаю уже киль. Ткнувшись носом в «бочку», катамаран взлетел как перышко… Дальше у нас были секунды. Со скоростью антилопы я несусь к своему катамарану, хватаю весло и прыгаю в упоры. Сзади бежит Доктор и орет, чтобы без него мы не стартовали. Из-за камней и скал, закрывающих обзор, не видно где люди и судно.

Почти наугад выходим наперерез струе, пытаясь оттолкнуть перевернувшийся катамаран и держащихся за него людей к берегу. Их только трое.

Несмотря на сердечный ритм, подобный африканскому барабану, мозг, как ни странно, спокоен и трезв. Когда перегребали струю, спеша к ним на помощь, сердце у меня бешено колотилось. Оказывается, за других можно бояться сильнее, чем за себя. Вовки у катамарана нет, его задержало в бочке и краем глаза я вижу как выше по течению он пытается выплыть к левому берегу.

Мы же отчаянно пытались причалить к правому. Сделать это, толкая перевернутый катамаран, было не так-то просто. От осознания того, что мы вместе с ним и беспомощными людьми, можем уйти в «Ключ», холодела спина. И все же общими усилиями мы зачалились на правом берегу чуть выше слива «Ключа». Отдышались, отплевались, откашлялись… Помахали Игорю, что у нас все в порядке. У его ног, не шевелясь, лежал Вовка, и, кажется, смотрел в небо.

Мы стояли под скалой на относительно ровном пятачке правого берега, метрах в пятнадцати выше «Ключа». Правый берег сильно загроможден камнями, чуть выше по течению выдается отвесная скала. Оглядевшись кругом и взглянув в зев «Ключа» я понимаю, что далеко не все трудности и страхи позади: нам еще нужно переправиться обратно. В наличии два ката, 7 человек и 6 весел. Не так уж и плохо, если разобраться.

В рем.мешках на катах есть веревки и горное снаряжение. Леха по верху облазит скалу, закрепляет веревку, и уже держась за нее с помощью жумара, то и дело подгребая и хватаясь за скалу, мы начинаем проводить кат вверх по течению. Олег обеспокоен, говорит мне, что обратная переправа всегда опасна, что-то втолковывает Ильичу. Но выхода нет – мы зажаты на правом берегу между 5-ой и 6-ой ступенями Нижнего каньона, не хватает весел и людей. Надо протолкать каты как можно выше по течению, чтобы успеть перегрести струю и не уйти самосплавом в порог. Кричим на левый берег, договариваясь о принудительной чалке. Там суетятся Игорь и Андрей, готовясь кинуть нам морковку. Все готово, все хорошо. И мы пошли.

Мне неприятно думать, что нас несет в порог, и я сильнее налегаю на весло. Несколько общих мощных гребков и вот мы уже практически возле берега. Летит морковка. Док начинает вязать ее за раму, но веревка натягивается, выскальзывая из рук, и мешает зафиксировать узел. Я почти не отвлекаюсь, не смотрю на берег, веревку, левый борт, сосредоточившись только на воде и весле, я задняя правая, ближняя к «Ключу»…

Вижу, как Леха уже практически лег на воду, пытаясь уйти от натянутой как струна веревки, свесившись из упоров и делая гребки поперек течения, пытаясь притянуть нас к берегу. Ложусь за ним, вижу, как натягивается и гудит веревка, как Игорь упирается в камни, пытаясь ее удержать. Я все еще верю в удачный исход нашей переправы, берег совсем рядом, а Игорь – лучший «морковочник», он вытащит. Спустя еще мгновение нас разворачивает «корабликом», Игорь падает, тщетно пытаясь удержать неуправляемый катамаран, Андрей и Вова упираются рядом, но также безрезультатно.

Снова и снова налегаю на весло, выкладываюсь, не экономя силы, и уже чувствую мерзкую струйку страха по спине. Веревка гудит, натянутая струной, но мы неумолимо скатываемся спинами в никуда.

…Веревка отпустила наш катамаран с глухим визгом. Это был звук умирающей надежды, звук поражения и нашего страха. Или звук громко и в сердцах сказанного мата.

А берег казался вот он, близко. Я видела Игоря, как-то тоскливо, недвижимо и беспомощно стоящего на берегу, мне казалось я заглянула в его глаза – словно удивленные, распахнутые и смотрящие будто только на меня. Видела Андрея, все еще держащего веревку и Вову, упавшего в попытке закрепить ее за камень. Капали секунды, а мне казалось, я со всеми ними успела поговорить; одолевшая меня беспомощность обессилила и руки и голову – весло безвольно лежало на коленях, а мы уходили в «Ключ».

«Разворачивай!!!» – заревел Ильич, и наше общее оцепенение сменилось лихорадочной деятельностью. Мысль была проста и мгновенно понятна – бороться. Войти в порог как положено – носом, на скорости. Рискнуть.

Основная струя полностью направлена в слив под скалу левого берега. Слив около 2,5 метров, водопадного типа, после которого гигантская бочка с навалом под скалу и вторая правее, непроносная. Мы уже очень близко к сливу, я вижу как мелкая водяная пыль, будто мука, взлетает над этим пенным котлом. Неожиданно во всех подробностях стала видна наклонная стена левого берега – ровный мокрый монолит, о который билась белая вода, подпрыгивая и облизывая серый камень… Справа россыпь огромных камней, ударяясь в которые поток рассыпается на ручьи и протоки. Вижу эти валуны и понимаю, что шанс есть – успеть зацепиться за них, удержаться, повиснуть прямо перед распахнутой глоткой порога. Что-то кричит Доктор, но из-за шума воды я ничего не слышу. Кажется, возможный рывок к правому берегу понятен не только мне, потому как мы, не сговариваясь, налегаем на весла, и о чудо – кат ткнулся носами в огромный валун. Вижу как Доктор выпрыгнул из стремян (он передний левый), а спиной чувствую огромный пенный зев, нацелившийся на меня. За Доком, как за Господом Богом, я тоже выскакиваю из упоров и, мартышкой пробежав по кату, спрыгиваю в воду, прижимаясь к валуну. Удержаться мешает жилет, валун гладкий, без зацепов. Я стою на небольшом камушке, по колено в воде и уже удивляюсь странной паузе, отсутствию Дока и Лехи, которые должны бы вытягивать кат. Преодолевая страх упасть в струю, поворачиваюсь лицом к реке.

…Кат уходил в порог, и его было не остановить. Уходил кормой, с Доком, не успевшим влезть в упоры, с моим веслом, безвольно лежащим поперек палубы. На самое ужасное, самое долгое мгновенье он задержался на гребне слива… и исчез. Казалось, вместе с этим мгновеньем остановилось мое сердце. Мне было так страшно, как наверно никогда до этого не было. Ноги подкосились и я медленно сползла по валуну в воду, оседлав неизвестно откуда подвернувшийся камень…

Я сидела верхом на маленькой каменной пирамидке, по пояс в воде, и смотрела на край слива, на безжизненную бурлящую пену за ним. И считала секунды. Из порога никто не выплывал. Я не знала что делать, как спасти их, как выбраться самой, не видела ни метавшихся по берегу друзей, ни происходящее в пороге. Моя пирамидка, камушек на котором я держалась, казалось, копчиком, стоял близко к сливу, сидела я практически на уровне воды, поэтому не видела самого тела бочки, а только ее пляшущие щупальца да белый пенный след ниже порога. Меня трогало и обнимало ужасное ощущение беспомощности, осознание себя как мелкой, невнятной сущности, неспособной спастись и спасти.

Наконец, найдя в себе силы, я встала на пирамидке на ноги, распласталась по валуну, даже сквозь жилет ощущая каждую его трещинку. И заглянула в порог.

Круглая и желтая как осеннее яблоко, каска Ильича, ходила вверх-вниз и из стороны в сторону, будто ее хозяин, оседлав дикую лошадь, пытался объездить непокорное животное. Больше я ничего не видела – ни катамарана, ни Дока с Лехой –только эта желтая каска, каменные трещины под пальцами, да утробный рев порога составляли в те мгновения весь мой мир.

Говорят, в подобных ситуациях время замедляется, секунды становятся бесконечно долгими и вмещают в себя все – и наши воспоминания, и движения окружающего мира и даже будущее, обещанное нам свыше и уже нависающее над головами. Камень, за который я держалась всеми фибрами, закрывал от меня правый берег. На левом Игорь, Андрей и Володя стояли столбами и смотрели то ли на меня, то ли на струю ниже порога – ждали, когда кто-нибудь выплывет.

Вдруг мелькнул задранный нос вставшего на дыбы катамарана, мое сердце опять прыгнуло, внизу в изумрудной струе я увидела Леху, выплывающего к правому берегу, а спустя мгновенье – катамаран, выплюнутый бочкой. На нем сидел Ильич при полном параде – в упорах, в каске и с веслом. Но внутри все оборвалось и стало страшно до тошноты: Доктора не было.

Снова потянулись страшные секунды полной неясности ответа на вопрос «Что дальше?». Но вдруг, присмотревшись, я увидела вынырнувшего в квадрат катамарана Дока, он был без каски, висел на раме, а Ильич одной рукой держал его за шиворот. В пустоте черепной коробки возник внутренний голос: «Ну, они же вместе, теперь выплывут, друг друга за шкуры вытащат». Через несколько секунд катамаран вошел в следующий порог.

Они, конечно, выплыли. В конце концов Док залез на катамаран, отрезал запасное весло и после очередного порога, два этих невероятных человека зачалились на правом(!) берегу. А через мгновенье стало видно тонкие дымки сигарет.

И тут я осознала главное. Картина маслом: трое мужчин на левом берегу, шестеро –на правом. Все в сознании и здравии. А я, единственная и неповторимая, сижу посреди реки на камушке, прямо над шестерочным порогом и рассуждаю о вечном. Мудрый внутренний голос иронично хмыкнул.

Стараясь не думать, не бояться и не оглядываться, обнимая валун, всеми пальцами и фибрами проникая в его трещинки, я, наконец, взобралась наверх. По берегу уже спешил Адмирал, размахивая руками и крича, чтобы я сама не пыталась выбраться, мол, он меня снимет. Ага, придет и спасет, тоже мне принц выискался, я азартно соскользнула в протоку, схватилась за его руку и, наконец, выбралась на берег. Правый берег.

«Вы меня, б…, седым сделаете!» – ворчал Адмирал, собирая по берегу весла.

Стоя в каком-то одуревшем оцепенении, я тупо наблюдала, как снизу по камням скачет Саня, молча, но быстро и неминуемо. «Щас прилетит…» – пронеслась мысль, и я уже приготовилась отбиваться, ощетинилась, собирая остатки сил, хотя и понимая, что покинула судно аки крыса, спасающая свою шкуру... А он подскочил, подхватил меня за грудки, прижал к себе, щекотал бородой, целуя и ударяясь своей каской о мою… «Молодец! Молодец!» – только и приговаривал, – «Ну ты молодец, Дашка, ну молодец!». И я поняла, что за меня они боялись не меньше, чем я за них.

И снова, как в дурном сне, нас ожидала переправа на левый берег. Ильич и Док хапнули адреналина по полной, наплевав уже на все, переправились, и как чайки сидели на плитах, белея клювами сигарет. На правом берегу нас было пятеро, и Адмирал, хлопнув меня по плечу, озвучил приговор: «Поедешь обезьянкой». «Ехать обезьянкой» – это, наверно, страх и позор любого водника, без весла и упоров чувствуешь себя будто голым, новорожденным и беспомощным человечком. «Обезьянок» обычно смывает первыми.

Обреченно залажу на катамаран, вцепившись в раму, слишком толстую для моих рук, пытаюсь принять более-менее надежное положение. «Ехать обезьянкой» – это еще и аттракцион, но, к счастью, короткий.

Переправились без приключений. Наконец-то, мы все на левом берегу, правда, кто где. Место неудобное, стены почти отвесные, как выбраться наверх малопонятно… По какой-то трещине, проявляя чудеса акробатики, цепляясь за камни и подвернувшиеся кусты, я вылезла на первую террасу. И вот тут меня, наконец, догнало.. То самое ощущение второго рождения, освобождения от опасности, ожидая которого люди обычно обещают что-то вроде «Выберусь – пойду в церковь». Сил было как-то нереально много, и в то же время их не было вообще, я просто брела наугад в направлении лагеря, то вздрагивая, то улыбаясь от пережитого. «В такую жо… лезешь, а машину водить боишься» – некстати ввернул внутренний голос. Я горько усмехнулась – вот уж действительно парадокс.

У костра Игорь молча наливал всем по пятьдесят грамм. В моей кружке было явно больше, но я выпила не морщась, привалилась спиной к березовому стволу, вытянула ноги и закрыла глаза. Доктор, потерявший в пороге каску, тапочек и свой знаменитый медицинский зажим, растрепанный и несуразный, босой на одну ногу, сидел у костра и курил. Гаральд, в этот раз не отказавшийся от честно заслуженных фронтовых, сказал, что, пожалуй, пересмотрит свое отношение к сплавам и «всей этой фигне».

Вечером все галдели и пили формально запрещенный спирт. Ильич в лицах и интонациях показывал весь процесс переправы, кувыркание в бочке и вылавливание Дока, все эмоции, слова и события были озвучены и осмыслены. Гвоздем программы, естественно, было мое триумфальное спрыгивание с катамарана. Меня называли и мартышкой, и газелью, и птичкой, и серной длинноногой… Сашка ухмылялся, смотрел в огонь и приговаривал: «А я думал все, хана ей!». Адмирал пил, ворчал, поучал всех; Андрюха пел песни; Док молчал и улыбался, глядя в костер. А я этот вечер ясно и пронзительно осознала как здорово жить.

День пятнадцатый

Все катамараны разбросаны по каньону, но мы вместе, в порядке и здравии, в полной уверенности правильности своей судьбы и воды. Было принято еще одно адмиральское решение: обносить нашу аварийную 4-ку, остальным все же идти 8,9,10 ступени с обносом 11 и 12 (пороги «Башмак» и «Лоток») и снова идти 13 и 14 ступени. Обнос катамаранов над каньоном и особенно спуск их на веревках по отвесным стенам – это извращенное удовольствие сумасшедших водников.

Встали рано, на завтрак гречка с тушенкой. Почти бегом, вспотевшей колонной прибежали к оставленному у «Ключа» снаряжению. Солнце уже ласковое, небо лазурное, я радуюсь, что кошмар продирания по мокрым кустам не повторится. И радуюсь за адмиральскую 4-ку – не придется мерзнуть и бояться в промозглой небесной сырости. Борьба всегда радостнее в солнечные дни.

От обноса нашего катамарана меня освободили, мое дело – снимать прохождение Нижнего каньона второй 4-кой и 2-кой. Наши каты так и лежат на скалах ниже 7-ой ступени, двойка все еще в первом лагере, напротив 4-ой ступени.

Мужики быстро разбирают наш кат, укладывают его в рюкзаки, также забирают мою гидру, каску, спас.жилет и весло. Я свободна в творческом полете. Снова залажу на первую террасу каньона, смотрю сверху как собирается 4-ка.

Левый берег Уды в Нижнем каньоне – это несколько террас, поросших лесом, часто со скальными выступами. Основная тропа обноса идет по самому верху, она торная, хорошо заметна. По террасам же идут тонкие тропы для просмотра и обноса (ой ли?) порогов. Тропки эти то появляются, то исчезают, каменные россыпи, завалы и кусты –полный набор пешеходных развлечений.

За предыдущие три дня, казалось, я наизусть выучила причудливый рисунок этих троп, скальников и платформ. С тропы обноса я спускаюсь на нижнюю террасу напротив порога «Зигзаг» – это 10-я ступень каньона. Лежа на хрустящей от лишайника плите смотрю вниз на порог. Чем-то напоминает «Ключ», или мне теперь он кругом мерещится… Тоже бочка на входе, бой в скалу слева. Перевернувшись на спину, лежу на камне, глядя в небо, обрамленное дрожащими листьями осин. По небу плывут белые рваные облака. Ценность лета – в таких мгновеньях. В голове одновременно пусто и в то же время она полна даже не мыслей, а их эмоциональных отпечатков. В это лето даже мысли стали эмоциями. Наверное, вот оно счастье – отсутствие того привычного течения в голове, которое ни на минуту не оставляет нас в повседневности. Человек как пловец в этом потоке мыслей, чувств, желаний и ожиданий… У каждого из нас своя Река.

Отлежав все, что можно было отлежать, сфотографировав все, что можно было сфотографировать, я заскучала. По всем ощущениям время приближалось к обеду, а героев, решивших пройти Нижний каньон, все не было. Наконец, потеряв терпение, не выходя на тропу, я начинаю продираться вверх вдоль реки, надеясь за очередным поворотом увидеть своих. Выхожу на ровную, выступающую над 9-ой ступенью плиту и вижу Игоря и Андрея, стоящих на страховке. Ну наконец-то, шоу началось.

За следующий час я сняла прохождение 8-ой, 9-ой и 10-ой (порог «Зигзаг») ступеней. Народ в каку не лез, работал технично, проскребаясь по оптимальным траекториям, без аварий. Зрелище, конечно, было лихое. Я как невидимый наблюдатель, сверху смотрела на их борьбу, радовалась вместе с ними и переживала.

Весь этот день я бродила над каньоном, сидела на шершавых, покрытых лишайником плитах, свесив ноги над пенным зевом. Фотографировала. Думала. Разговаривала сама с собой. Смотрела в зеленоватые удинские воды. И сжимала кулаки за друзей, которые там внизу боролись с белой водой.

После «Зигзага» был обед – быстрая лапша и килограмм изюма. Потом разобрали каты и через кусты багульника полезли в гору. Я дотащила весла до первой террасы и, оставив своих героев (им оставалось пройти еще две несложные ступени, снимать которые из-за отвесных скал было затруднительно), потопала в лагерь. Они прошли, без аварий на воде, но сломав дюралевую раму 4-ки при спуске и пропоров одну из гондол 2-ки.

А вечером мы пили за окончание «белой воды».

За каньон, за наших друзей и за тех, кого с нами нет. Пели песни – о вечном, мудром, понятном сердцу. Жарили рыбу на рожнах. Разговаривали. От души развели удинской водой пару литров спирта и долго спорили, рассказывали, вновь переживали Нижний Каньон, «Ключ» и «Крокодилов», все «котлы» и «бочки», в которые пришлось залезть и даже те, которые пронеслись мимо. Мы стояли лагерем на берегу Уды, завершив шестерочную часть маршрута, были живы, здоровы и счастливы тем особым коллективным счастьем, охватывающим людей, которым пусть на короткое время, но довелось быть объединенными одной общей судьбой.

Вот и закончилась шестерка. Мы живы, здоровы и дружны.

...Но впереди нас ждал, наверно, самый трудный участок – 240 километров тихой воды, академической гребли. И по общему мнению одно из сложнейших препятствий на всем маршруте – тофаларский поселок Алыгджер. В нем решено пополнить продовольственные и спиртные запасы.

Глава 3. Домой

День шестнадцатый

Завтра август. Это была первая мысль сегодняшнего дня, посетившая мою голову. Шестерка закончилась, и я жива – это вторая. Как-то вдруг неожиданно закончилась бурная вода, как-то сразу заскучалось по дому. Нам осталось всего три дня. Вернее им, оставшимся дома, ждущим и считающим дни, вспоминающим меня – осталось подождать еще три дня. А потом я приеду и оплачу все счета.

Собираемся, вещи сваливаем в центр катамаранов, выходим в утренний туман. Еще раз оглядываюсь назад – стены Нижнего каньона едва-едва просвечивают из тумана, сохраняя свою неприступность.

Сегодня меня беспощадно преследует чувство дежавю. На обеде я несколько секунд чувствовала себя как будто двойной – с одной стороны сидящей на каменистой косе с кружкой чая в руке, а с другой – прозрачно парящей, все знающей, уже раз пережившей и этот берег, и этот чай, и этих людей.

До Алыгджера доходим быстро, нас незримо подгоняют мечты... О шоколаде, сахаре, яичном порошке и пиве. Да, такие вот незамысловатые желания. Одно за другим нашли все три весла, потерянные в каньоне. Одно, правда, сломанное напополам.

Набег на Алыгджер и его разграбление – отдельная история. Увидеть живых людей после двух недель существования в замкнутом коллективе – это взрыв мозга. А увидеть живых, чистых, красиво одетых женщин – это взрыв мужского мозга.

Алыгджер поражал прежде всего своей реальностью и населенностью. Наверное, бог, сходя с небес к людям, испытывал похожие чувства, что и мы в этот день.

В люди мы пошли в своих «бесовских одеждах», то есть гидрах. Все магазины были закрыты, т.к. не имеют постоянного расписания, но перед нами гостеприимно распахнули двери. Купили два литра молока, ведро картошки яичный порошок, масло, печенье и шоколадки… Триумфально пройдя по поселку, наша бородатая банда, спрятав трофеи в недрах гидр, вернулась в свою водную стихию.

Оставшийся день прошел в монотонной гребле. Встали на ночь в устье правого притока, неожиданно насобирали белых грибов и сварили офигенный супчик. Вечер был усталым, тихим, но мелодичным.

День семнадцатый

Мне нравится август. Он добрый, теплый и пахучий, как стог сена. Он спокойный и вдумчивый, непохожий на яркий горячий июнь и ленивый душный июль. Август мудр, он знает цену лета и понимает прелести осени. Август.

Утро холодное, бодрое. Окрестные сопки, будто нимбами, окружил туман. Говорливый ручей, справа впадающий в Уду, в это утро особенно говорлив.

Все оставшееся молоко и вчерашние сливки Аркаша бухнул в котел с чаем, чем меня несказанно расстроил. Мечты выпить утром кружку молока и слопать кусочек хлебушка со сметанкой пошли в обход дремучим лесом. Андрюха тоже ворчал, так как ненавидит чай с молоком.

Быстро без лишних движений собираемся, встаем на воду. По привычке посмеялись над утренним представлением натягивания мокрых гидр. На часах 9-27 –наш рекорд. Вчера мы прошли всего 35 километров, сильно замешкавшись на обеде и слишком рьяно отдавшись разграблению Алыгджера. Теперь 200 километров нижней Уды тяжелым камнем висят у нас на совести.

От Алыгджера до поселка Порог маршрут – троечка. Потрясающе красивый, несложный, с прохождением знаменитого порога «Миллионный», в котором когда-то по зиме ушел под воду обоз, груженный золотом. Исторический факт, между прочим.

После разведки и успешного прохождения «Миллионного» встали на обед.

Небо было безупречно чистым. Пока дежурные хозяйничали, остальные наслаждались теплом и возможностью походить без гидры. Нагретые камни и песок под ногами. Опасности и подвиги за плечами. Синяя лента реки. Август.

Чуть ниже «Миллионного» памятная скала и барельеф памяти Валерия Грушина. Того самого, в честь которого проводится знаменитый Грушинский фестиваль. А утонул Грушин здесь, на Уде, спасая людей с перевернувшейся лодки. Мы зачалились у барельефа, поднялись, помолчали.

Гребем и гребем... «вражеский» катамаран халтурит – растянули тент как парус и пытаются ловить ветер. Ах, эта вечная мечта водников о попутном ветре, сколько тентов просохачено в погоне за ней.

После обеда погода испортилась. Порывы ветра налетали все чаще и яростнее, довольно быстро над головой собралась мягкая черная туча. Оба катамарана ушли вперед, а мы плетемся сзади, поскольку наш кат сильно пострадал в каньонах и постоянно спускает. Подкачиваем его прямо на ходу. Непогода разыгралась не на шутку, резко похолодало и потемнело, впереди встала сплошная, чуть подрагивающая стена дождя. О том, чтобы переждать его не было и речи, и, спрятав вещи в мешки, мы медленно сближались с грозой.

Гром грохотал так, что закладывало уши. Хлестал дождь, барабаня по каске и спас.жилету. Мы молча и сосредоточенно гребем, сгорбившись, пытаясь не дать воде забраться за шиворот. Река и небо одного свинцово-серого цвета, а скалы, чуть смазанные в струях дождя, кажутся нереальными берегами далекой земли. За все путешествие, мы впервые встретили такую грозу, да еще оказались в самом ее центре. Несмотря на холод, медленно заползающий за шиворот, я полна восторгом этой невиданной мощи, ее красоты и свободы, и хочется петь или читать стихи, или просто кричать в темное грозовое небо о том, что оно самое прекрасное и справедливое, а я – лишь песчинка в его ладонях. Мужики уже, наверно, не удивились бы если б я подобно Аркаше уселась в позу лотоса прямо на катамаране, поэтому мои восторженные улюлюканья не вызвали подозрений в помешательстве. Грозу мы миновали, а вместе с ней – и границу Тофаларии, которая проводив нас как героев этим импровизированным салютом, раскинула идеальную радугу за нашими спинами. От этого мистически странного прощания защемило сердце, и пришло ясное осознание сбывшейся мечты. Не просто мечты, отмеченной галочкой в списке, а исполнившейся до конца, высеченной теперь в памяти и сердце золотыми буквами.

Река невероятно красивая, и пусть нехотя, но я сознаю, что, пожалуй, это самая красивая река из всех, что я видела. Удивительная, такая разная в своих течениях и островах. Иногда захватывает дух от величия и причудливости скал, от эха и птичьего гомона над головой. Восхитительная река, ее чудеса и красоты не только в каньонах, но и в этом спокойном течении, в ленивой мощи потока воды, пробившего себе дорогу среди суровых гор.

Но рыбы мало.

Все уже чутко повернули головы в сторону дома. Вечером все больше молчание, немигающее созерцание костра. Я тоже не могу отделаться от мыслей о домашних – как они там, все ли в порядке…

На ночевку встали на чьем-то покосе (ничего не потоптали), и я ушла снимать удивительно красивый туманный вечер. Нас всех волнует неминуемое возвращение, и уже нет сил противиться ожиданию встреч и поворота ключа в дверном замке. Мы все больше отдаляемся – они к костру и крепкому чаю, я – к вечернему бродяжничеству и съемке заката. Вечером под мелодии мелкого дождя пели лирические песни – о любви и одиночестве, звучали женские имена. Всех их кто-то ждет дома, всех н а с кто-то ждет.

День восемнадцатый

Ильин день, день ВДВ. Ильич с утра в приподнятом настроении, щеголяет в чистой сэкономленной тельняшке. Все поздравляют его и послушно слушают «Расплескалась синева по беретам» на казавшемся странно несуразном и невероятно как сохранившемся телефоне.

Туман густой и низкий, однородно белый. Вышли поздно, в связи с праздничными мероприятиями. На ближайшие два дня нам предстоит почти 170 километров.

Солнце сегодня не капризничало, с шутками, прибаутками и песнями под ласковыми теплыми лучами мы приближались к цивилизованному миру. Ильич вчера потерял свой спиннинг, потому гребем сегодня мы с ним вдвоем – Док и Леха со свистом испытывают рыболовную удачу.

Они уже сильно бородатые, загорелые... И снова приходит ощущение, что я стала мудрее. Что за эти восемнадцать дней я прожила еще одну жизнь, научившую меня житейской мудрости и спокойствию.

День девятнадцатый

Весь день светило солнце, мир улыбался, а мы гребли как проклятые. На обеде сварили уху из ленков. Купались, стирались и чистились.

Все чаще попадаются люди, моторные лодки, но все дают разную информацию об оставшихся до пос. Порог километрах. GPS безбожно врет, показывая 16,5 км. по прямой. Гидры никто не одевал, мы как охотничьи собаки ловили ноздрями запахи – дыма, сенокосов, жилья, и не жалея сил гребли, гребли... Но как бы не спешили, в поселке Порог – точке нашей выброски, зачалились только вечером.

Ступив на землю, я осознала все счастье завершения шестерочного маршрута. Всю боль и сожаление финала. И тем не менее, как самая буйная и невоспитанная, я, подбросив в воздух весло, орала, что мы это сделали. Местные мальчишки сидели на яру над нами и показывали на меня пальцем, а мои родные и близкие мужчины скупо улыбались в свои разноцветные бороды...

Мы сделали это.

День крайний

Рассвет, на красивости падкий,
Встает перед днем трудовым.
Друзья мои в полном порядке
Храпят по каютам своим.
Циклон удалился на сушу,
Оставив пейзаж на столе,
И спиртом промытые души,
И вмятину в правой скуле.
Ю. Визбор
Для водников не существует последних порогов. Последних дней, последних встреч... Есть крайние. Я долго вникала в смысл этого слова, снова и снова открывая его. Наш крайний день закончился в поселке Порог, где ждал все тот же служебный 66-ой. Немного отъехав от населенки, мы встали на ночевку.

Все эти 21 день я мечтала поспать под открытым небом, есть у меня такой пунктик. Заснуть под звездами и проснуться с рассветом. Но все как-то не получалось... А в эту крайнюю ночь, наверно, кем-то свыше было принято решение об исполнении желаний. В эту ночь щедро и бессмысленно падали звезды, чертя над нашим лагерем тонкие мгновенно исчезающие пути. Сидя на берегу Уды мы разговаривали, пили и вспоминали. Мы даже танцевали, поскольку Игорь, проспорив мне еще на пешке танцы, подговорил Андрея, и тот со всем своим талантом играл блюз... Есть невероятное удовольствие в первом и крайнем днях похода, они как вехи отмечают собой совсем недолгую по времени, но такую насыщенную и запомнившуюся жизнь.

Лежа в спальнике под звездами и уже засыпая, я слышала как Доктор взял гитару. Вот и его тронуло, и в ночной тишине свершилась и «Баллада о борьбе», и «Баллада о любви».

Потом я провалилась в сон, а над лагерем кружились песни и падали звезды.

Эпилог

Когда-нибудь, страшно подумать, когда, сбудется день иной.

Тогда мы, дружище, вернемся туда, откуда ушли давно.
Тогда мы пробьемся сквозь полчища туч и через все ветра.
И вот старый дом открывает наш ключ, бывавший в иных мирах.

Ю. Визбор

На перекрестке миров я сложила за спину крылья. Достала из рюкзака ключ, открыла дверь. Меня окружило домашнее тепло, запах маминых блинов, детской присыпки и еще чего-то... родного. Еще мгновенье я стояла на пороге, окруженная какофонией таких знакомых и таких забытых запахов. А потом скинула рюкзак. Он тихо вздохнул, сброшенный на пол. Он много видел расставаний, дорог и вот таких возвращений, которые страшнее чем самый страшный порог, искреннее, чем самое раннее утро. Знаете ли вы, каково это – возвращаться? Каково видеть улыбки и слезы, и ощущать теплые детские ручонки, обнявшие шею? Я думаю – знаете, так что давайте об этом помолчим.

А совсем поздно вечером, отмытая жесткой мочалкой, причесанная и одетая в чистое, я сидела на веранде и пила вино. Медленно, в удовольствие, с каким-то странным сосредоточием. Мне не думалось, не мечталось, лишь за спиной слегка саднило крылья. Они помнили синюю ленту реки, тихие рассветы и душистые горные ветра. Помнили бой, и боль, и риск, и страх. И сладость победы. Они скучали по ней, грезили и были влюблены в нее – в Тофаларию. Сегодня у меня первый вечер дома, время пить вино, и вспоминать, и успокаивать саднящие крылья.

июль 2011

Комментарии

Роман Шпилев05.04.18, 10:56

В 17-ом были на Казыре... В этом собираемся на Кижи хем. Тофалария затягивает.
..
С огромным удовольствием прочитал ваш рассказ! Очень вкусно написано. Спасибо.

Владимир Санников12.02.16, 16:44

Огромная благодарность за повествование, тронувшее воспоминания и событиях, людях и чувствах.
...

Guest22.05.13, 11:49

Strap
No comments...

Еще маршруты в Восточный Саян

Водный поход 6 категории по Восточному Саяну. Река Китой

фотографии(179), участники(8), рассказ

Китой, Июль 2006
Водный туризм

Сплав по р. Жом-Болок – р. Ока (Саянская)

фотографии(79), участники(6), рассказ, карта

Восточный Саян, Июль 2006
Водный туризм

Возвращение к Тункинским Гольцам

фотографии(36), рассказ

Тункинские Гольцы, Июль 2019
Самостоятельная поездка

еще маршруты

О Маршруте

Категория сложности: 5

Ссылка:

E-mail
Пароль		Забыли?
	ждите... Запомнить меня
	или зарегистрироваться

	О сайте Команда Реклама на сайте Логотипы Конфиденциальность Условия использования	Сообщество Маршруты.Ру ВКонтакте Маршруты.Ру Facebook	Маршруты Карты События Страны	Расписания и билеты	© 2005- Маршруты.Ру Все права защищены

Влюбленные в Тофаларию

Страны Мира