«Полный Бюрзюнбюль»

Путь в Бюрзюнбюль -3 Путь в Бюрзюнбюль -3
Путь в Бюрзюнбюль -2 Путь в Бюрзюнбюль -2
Казалось бы, спускаться вниз на велосипеде легко. Знай себе, катись и катись, пролетая дома, людей, гордо оглядывая уходящее вниз ущелье. Должно быть приятно.
Только не тогда, когда ты возвращаешься. Ты еще помнишь, как корячился на этом повороте, как останавливался у того парапета, как тут слезал и шел пешком, не в силах преодолеть подъем. Вчера ты набирал высоту, сегодня ты ее теряешь. Будто сначала чайной ложкой набирал ведро воды, а потом приходится ее выливать в канаву, поскольку ведро, оказывается, из-под навоза. А потом ведь снова набирать…
Небольшая чайхана у бензоколонки нас интересовала только как справочный пункт. Нам нужно было узнать, где начинается дорога на Лерик. Она должна была идти куда-то вверх.
Однако стоило нам остановиться, и роение снова дало о себе знать. Уже через три минуты нас окружало человек двадцать, обсуждавших на своем языке наши велосипеды и нас, заляпанных грязью спортсменов. Стоило Коле достать карты, как трое мужчин завладели ими, стали спорить, как нам лучше добраться до Лерика. Вариантов озвучивалась масса, обсуждались ориентиры, приметы, качество дороги.
Тем временем, нас усадили пить чай. Когда мы попили чай и собрались вставать, из толпы окружавших нас мужчин на стол вылетела купюра в пять мамедов. «Это за чай. Угощает!», - прокомментировал кто-то из толпы. Идентифицировать угощающего не удалось. Я же стал немного злиться – мы ведь можем и сами заплатить. Признаться, я от гостеприимства часто устаю.
Тем временем, в битве за карты победил невысокий, хорошо говорящий по-русски мужчина, который объяснил, что на Лерик лучше идти через Бюрзюнбюль, а дорога начинается прямо тут, за чайханой. На вид она была относительно проходима – избитая копытами коров глина выглядела не жидко, относительно сухо. Коля убеждал меня, что это непроходимая дорога, учитывая, что на той стороне реки она довольно круто уходила вверх. Однако мой шапкозакидательский энтузиазм бодро кричал, что по этой дороге ездят машины, а значит, и мы пройдем. Я кипел адреналином, мне хотелось вверх.
Когда мы уже собрались выдвигаться, выяснилось, что четверо из этой толпы нас проводят – они как раз из Бюрзюнбюля, и покажут дорогу. Самым старшим был седовласый аксакал в папахе, его сопровождал мужчина лет пятидесяти и двое мальчишек лет по семнадцать. Все они были одеты по нашим понятиям странно для окружающей грязи: пиджаки, выглаженные брюки, светлые рубашки. Не хватало только галстуков. Картину довершали зонты и резиновые сапоги. Эдакие деревенские интеллигенты.
Не без труда перейдя мост через реку, мы стали готовиться к подъему. Я скептически отнесся к совету Коли прицепить к велорюкзаку лямки и одеть его за спину. Велорюкзак очень неудобен для переноски, и громоздить его на спину разумно только когда нельзя вести не велосипеде. Однако я последовал его примеру, и не зря.
Помнится, кто-то из советских революционеров говорил: «Гвозди бы делать из этих людей!» Я долго думал, что можно делать из азербайджанской глины. Можно, например, насыпать ее перед окопами и поливать водой, тогда вся вражеская техника будет вязнуть, а атаки захлебываться. Можно использовать ее как клей при склеивании деталей ракет. Уверен, не отвалится и выдержит как минимум 30g.
Велопоход поворачивался к нам другой частью тела. Рюкзак за плечами стесняет движения, ноги скользят по глине, и, сделав шаг, ты съезжаешь наполовину, пока сделаешь следующий. Вдобавок ко всему, велосипед отказывается ехать. Густая глина с мелкими камешками толстым слоем прилипает к протектору, с поворотом колеса приезжает к тормозам и сбивается там в монолитный ком, обнимающий всю вилку. Колесо, еще недавно так легко катившееся, замирает, будто приклеившись, и … Все! Приехали! Ты берешь то, что есть под рукой – какую-нибудь палочку или свой любимый указательный палец, и отскребаешь этот ком от колеса. Глина вязкая, липкая, поэтому это занимает с минуту. Потом чистишь заднее колесо. Вытираешь палец об уже несуществующую чистоту штанов, и проезжаешь еще три метра. Повтор, цикл.
Но человек - существо разумное. Поэтому можно попытаться вдвое сократить себе работу, подняв заднее колесо, и везя велосипед только на переднем. Увы, это лишь немного облегчает качение, зато приходится нести лишний вес. В итоге твой разум возмущенный приходит к выводу, что легче этот велосипед тащить, чем везти, даже несмотря на то, что он потяжелел на пять-шесть килограммов грязи.
Десять метров вверх. Очень хочется сделать остановку. Выбираешь дорогу посуше, чтобы не так вязли ботинки, но сухих мест здесь нет. Глина липнет везде. Каждый ботинок по пять килограмм. Бедная Даша, у нее нет ботинок, она идет в сандалиях. Вот она делает шаг и одна тапка остается в глине. Возвращается, выковыривает, одевает. Делает еще шаг. Возвращается за второй тапкой. Как же тут ходят? Как тут может проехать машина (а следы, между тем, есть!)? И почему я не лошадь? На четырех ногах было бы легче.
Еще десять метров. Очень хочется остановиться. Заставляешь себя идти дальше. Впереди маячат спины наших сопровождающих, Коли и девчонок. Мальчишки по команде взрослых забрали велики у девчонок, Колин велосипед катит мужчина. Я свой тащу сам. Не отдавать же его аксакалу!
Еще десять метров. Остановка. Счищаю грязь. Бесполезно. Взваливаю велик на плечо. Рюкзак трет и режет плечи. Поднимаюсь на площадку, где меня ожидают, падаю на землю и ловлю ртом воздух. В голове перестает стучать кровь и мухи перед глазами постепенно растворяются. Шоколадка, вода. Да, я уже в порядке. Идем дальше. Некогда чистые брюки мальчишек измазаны грязью. Мужчина тоже пытается счистить грязь с пиджака, вроде пока без матюгов. Аксакал порывается мне помочь, но я решительно его отстраняю. Идем дальше. «Давай, милая! Ну же, еще немножко! Давай, мы сильные, мы сможем, все у нас получится. Еще, малышка! Пошли! Еще чуть-чуть…» Это я разговариваю… С кем? С велосипедом? Тогда почему в женском роде? Не важно. Я уговариваю себя идти, и это получается. По траве идти легче, но не везде возможно. Опять грязь. Трава, канава. Вот, тут уже легче. Еще триста метров и все: впереди на холме уже виден дом. Нас рассматривают дети. Вечереет.
Отдышавшись у дома, мы рассматриваем карту и очень хотим, чтобы нас пригласили в гости. Упасть и не двигаться – самая светлая мечта. Но что-то не клеится, и мы упираемся взглядом в дорогу. Спуск метров сто пятьдесят по вертикали. А потом столько же в гору по дороге рядом с газовой трубой. Нет, обойти спуск нельзя, надо спускаться. В наших глазах светится вселенская грусть.
В этот раз роение нам помогло. Стоило нам спуститься, как вокруг нас образовалась толпа человек в пятьдесят. Мальчишки стояли вдалеке и смущенно рассматривали нас, перетаскивающих велосипеды через рытвины перед подъемом, взрослые задавали уже типовые вопросы и предсказуемо удивлялись нашим типовым ответам. Мы, велосипедисты, были тут в новинку. Мы же были вымотаны и хотели лишь покоя.
Наконец-то сбылась моя мечта последних двух часов. Кто-то из мальчишек забрал мой велосипед, и теперь я тащу всего лишь рюкзак! Ура-ура, если так, то мы вполне сможем забраться на этот склон!
Остановившись на пологом участке, мы попадаем под перекрестные расспросы. Знающие русский язык всегда имеют преимущество перед остальными, поскольку могут с нами общаться. Здесь таких несколько, двое явно более городские. Угадывается, что это местные «братки» - по манере держаться, по явно современной дорогой одежде, цепям на шее, массивным часам. Они говорят, что знают место для ночевки, там есть вода, там удобно, и никто нас не побеспокоит. Они нас проводят. Мы соглашаемся. Кого-то послали за чаем и он ужасно долго идет. Мы с тоской смотрим на часы. Через час станет темно, а нам еще ставить лагерь...
Все это время вокруг нас бурлит мальчишеская толпа. Те, что постарше, забираются с нашими велосипедами на горку и съезжают оттуда. Мы натянуто улыбаемся. Велосипеды жалко. Наконец, один падает, и велик бьется задним переключателем о газовую трубу. «Пипец!» - проносится в голове. Чей это велик? Дашкин? Мда, повезло… Значит, завтра ремработы.
Наконец приносят чай, мы достаем московские конфеты. Девчонки фотографируют. Особенно колоритен один пацан. Он явно в этой компании играет роль шута: дурачится, смешит всех, задирается и убегает. На нем уже испачканные глиной брюки, похожая на советскую школьную форму курточка и драная шапка-петушок на глазах. Насколько я могу разглядеть, под глазом синяк. Колоритный. Только увидит фотоаппарат – сразу отворачивается и убегает, но Ольке, похоже, удается его пару раз щелкнуть.
Чай выпит. Благодарим хозяина, а он, увидев лежащие на подносе конфеты, начинает собирать их нам в пакет. Мы отпираемся, говорим, что это для них. Убедившись, что правильно нас понял, забирает наше угощение.
Мы начинаем движение, и за нами выстраивается длинная процессия. Вокруг бегут мальчишки, четверо катят велосипеды, степенно шагают «братки». Поднявшись на холм, «братки» отсекают большую часть пацанов и отправляют обратно. Теперь с нами лишь они и несколько пацанов, катающихся на наших велосипедах. Рядом со мной катит мой велосипед парень лет восемнадцати-двадцати. Ему очень хочется пообщаться, только непонятно о чем. Я, как могу, стараюсь поддерживать беседу, но из-за усталости мои возможности слово-воспроизведения уже невелики. Он рассказывает, как его в Москве грабили милиционеры, и я сокрушаюсь вместе с ним. Стыдно за нашу милицию, но ничего поделать не могу.
Тем временем, пройдя то ли большую лужу, то ли малюсенькое грязное озерцо, мы поднимаемся на холм. Выясняется, что наши спутники не знают места для ночевки. То ли они предполагали, что эта лужа нам чем-то поможет, то ли переоценили свои знания, но идти дальше некуда. На нас надвигается стена тумана, плотного и уже темнеющего – солнце село. По карте где-то рядом должна быть деревня, ребята подтверждают.
Решаем ставить палатку прямо там, где стоим, в двадцати метрах от дороги. Если пройти еще метров сто, можно встать на выступе, с которого утром откроется вид получше, да и от дороги подальше. Тоскливо смотрим на уступ и признаем, что не пойдем. Нет сил.
Коля и девчонки ставят палатку, я в сопровождении паренька отправляюсь в деревню за водой. Там она должна быть, ведь где-то же ее берут. Спросим у хозяев дорогу к роднику, наберем.
Парень шагает рядом и тоже пытается заговорить. По-русски он не знает ни слова. Получается разговор двух глухих в темноте. Я не понимаю его, он – меня. Помучавшись, бросаем это дело. Он закуривает.
Тем временем, мы доходим до крайнего дома деревни. Нам навстречу выскакивает пес и начинает вокруг кружить с лаем, пытаясь испугать. Пес хороший, серьезный. Чуть поодаль стоит маленькая девочка с десятком овец, пытается отозвать собаку. «Овци, овци!», - кричит она вполне понятно. Собака, подобравшись, делает рывок к овцам, но, убедившись, что им ничего не грозит, возвращается. Парень швыряет в собаку окурок и попадает ей в нос. Та, жалобно заскулив, отходит, но сразу возвращается, еще больше разойдясь. Она уже не просто пугает, она стремится укусить, наказать напавшего, и пару раз почти достает его клыками. На меня она особо не реагирует, я спокойно иду рядом. Это не мой бой.
Дойдя до дома, мы останавливаемся во дворе, ища кого-нибудь из обитателей. Из небольшого сарайчика выглядывает женщина, и парень что-то ей говорит. Выходит девушка, невысокая, лет пятнадцати. Берет бутылки и котелок, идет за угол за водой. Тем временем я наблюдаю, как женщина вертит в руках лепешку и прилепляет ее в тандыр. Она замечает мой взгляд, улыбается, я улыбаюсь в ответ. Рядом появляется девочка, что пасла овец. Ей лет семь, у нее серьезное выражение лица, и выглядит очень колоритно – во взрослом платке, в кофте, в резиновых сапогах, с палкой выше ее в руках. Я любуюсь и искренне жалею, что у меня нет фотоаппарата. Девушка приносит воду. Забирая полный котелок, я говорю «Чох саол», и в распахнутых зрачках на мгновенье вспыхивает удивление. Мы прощаемся и уходим.
Вернувшись, обнаруживаю, что палатка стоит, внутри дечонки оборудуют спальные места, Коля общается с «братками». Достаю горелку, ставлю греться воду. У одного из «братков» вырывается «Вот у нас бы…»
- Что у Вас?
- Ну, у нас было бы все наоборот. Женщины ставили бы палатку, готовили еду, ходили за водой.
- А вы? Вы тогда зачем?
- А мы так, постоять, поговорить…
Скоро «братки» говорят, что пока идти, и прощаются. Обмениваемся телефонами, мало ли чего…
Уффф… Наконец-то можно немного отдохнуть! Просто посидеть в тишине…
Но – не тут-то было! Я замечаю в тумане двух всадников. Белая лошадь и черная. Подъезжают. С белой лошади слезает мужчина постарше, парень на черной остается в стороне.
Здороваемся. Мужчину зовут Алисафа, можно Али. После привычных выяснений кто мы и откуда, он зовет к себе. Оказывается, это в его дом я ходил за водой, на его земле мы поставили палатку. Мы вежливо отказываемся от гостей, и предлагаем ему отужинать с нами, тем более что гречка с тушенкой как раз подоспели. Он недолго отнекивается, но садится с нами и берется за миску. Как мы ни уговариваем присоединиться к нам молодого парня, тот лишь смущенно улыбается и говорит, что не голоден, продолжая в сторонке гарцевать на лошади.
Алисафа много работал в России, хорошо знает язык. После ужина наши фотографы (на четверых фотоаппараты были у трех) бросаются фотографировать пасущуюся в тумане белую лошадь. Алисафа говорит, что можно фотографироваться на лошади, да и покататься можно. Что мы и делаем.
Оказывается, я вполне лихо могу скакать галопом! Так лихо, что, обернувшись, вижу, что мне на перерез мчится парень на черной лошади. Лишь увидев, что я улыбаюсь, парень сбавляет ход. Видимо, решил, что лошадь понесла.
Прощаемся мы в полной темноте. Алисафа еще несколько раз заводит разговор о том, чтобы пойти в деревню, но мы не в состоянии. Честно отвечаем, что хотим спать, и говорим, что придем к нему в гости на завтрак. В его глазах мелькает удивление, видимо, от неожиданного нахальства, но вслух он ничего не говорит, лишь согласно кивает. Мы прощаемся и лезем в палатку.
Как же хорошо вытянуться и расслабиться! Удивительный кайф, недоступный ни отдыхающим на море, ни лежащим на диване. А все потому, что у них не было Бюрзюнбюля!
Вот, казалось бы, и все. Коля начал похрапывать, Дашка мирно засопела, я отвернулся в угол. Только Олька отважно пытается записать переживания дня в путевой дневник. Вообще-то, мы все должны были бы писать, каждый свой. Но нет ни сил, ни желания. Только Олька может.
И тут я слышу крик! Сел, прислушался. Опять! Кто-то кричит в темноте со стороны дороги. Матерясь про себя, вылезаю из палатки. В темноте светился голубым светом фонарик. «Ребята! – слышу издалека, - можно подойти? Я вам чай принес!»
Опускаюсь в палатку. «Блин, - говорю, - нам чай принесли!»
- Ка-акой чай?! – сонно возмущается Коля.
- Что-что??? – села Дашка?
- Чай… - говорю, и лезу наверх звать парня.
Это оказался тот самый парнишка, что катил мой велосипед.
- Я вам чай принес! Вот, что было дома, то и собрал, вы уж извините, что так скромно, - сказал он и стал разворачивать алую тряпицу. А в ней - чайные стаканчики с блюдцами, сыр, хлеб, зелень, масло…
Несмотря на то, что мы только что поужинали, сыр-масло-хлеб пошли легко и непринужденно. Парень отказался залезать в палатку, сел при входе, а мы сгрудились внутри. Потек неторопливый разговор. Мы расспрашивали его о жизни, рассказывали о своем путешествии, делились наблюдениями. А я сидел и думал, какая же сила толкнула этого паренька, вернувшись домой, собрать еду и пойти километров за пять к туристам. Либо это любопытство, интерес к новым людям, либо реально стремление позаботиться о четырех сумасшедших, ночующих в палатке. В итоге, я решил, что и то, и другое. Все вместе.
Днёвка

Кирпичи делают из глины Кирпичи делают из глины
Утром мы собрались в гости. Даже вопроса не возникло, готовить ли завтрак на горелке, или нет. Просто встали и стали собираться. Около десяти за нами заехал (прискакал, пришел – интересно, как это называется, когда на лошади шагом?) Алисафа и проводил к дому.
Погода, как и всю неделю, стояла неопределенная. Низкие тучи, иногда с неба сыпется непонятная морось, иногда начинается нормальный дождь, а то, бывает, накрывает все сплошным туманом. Одного нет совсем – солнца. Как ни одевайся – все равно мокрый весь и снаружи, и внутри.
Мы планировали позавтракать и выяснить у Алисафы, как нам добраться до следующих сёл. Кроме того, наши велосипеды очень нуждались в купании – тогда их вес уменьшился бы на четверть. А еще у Ольки спустила шина.
При дневном свете двор представлял собой такую же липко-чавкающую глину, как и вчерашняя дорога. На бетонной площадке крыльца стояла обувь. В этом описании не было бы ничего экзотического, если бы не то количество глины, которая хлюпала перед крыльцом и обрамляла каждый из стоящих в дверях ботинок и резиновых сапог. Наши хронически грязно-мокрые, весящие по пять килограмм от налипшей грязи, ботинки органично дополнили эту картину. Дашка долго танцевала перед крыльцом с фотоаппаратом, чтобы запечатлеть сию феерическую картину, а я размышлял, как ужасно трудно здесь жить.
Дом у Алисафы двухэтажный. Второй этаж гостевой, парадный – большая просторная веранда, гостиная и спальня. Похоже, постоянно тут не живут. Алисафа с гордостью показал нам эти комнаты, сказав, что приди мы вчера к нему, спали бы мы на этих перинах, а не в палатке. Все покивали, издавая неопределенно-одобрительные звуки, и я подумал про себя, что тонкая пенка на земле не так уж удобна и хороша, как во-он та перина…
Первый этаж жилой. Пройдя через длинную веранду, попали в плотный сумрак комнаты, где с трудом можно разглядеть стоящую в центре печь-плиту и устилающие пол ковры. Слева от печи сидят женщины: та, что вчера пекла хлеб в тандыре – жена Алисафы, пожилая женщина лет восьмидесяти – его мать, и дочь, которая вчера наливала воду. В комнате сумрачно, почти темно, свет с трудом проникает через занавешенные окна веранды и второе окно самой комнаты. Но как же здесь тепло!
Мы сняли особенно мокрые вещи – в основном, носки, - и сели на разбросанные подушки. Хотелось высушить всю мокрую одежду, но для этого нам пришлось бы раздеваться практически догола. Жена Алисафы налила нам чай, после стали собирать на стол завтрак для голодных велотуристов – сыр, масло, хлеб, зелень. А в какой-то момент в комнате появился еще один мужчина.
На вид ему года четыре. Плотный, серьезный, с бритой головой, он чем-то напоминал маленького буддистского монаха. Серьезно сдвинув брови, он рассматривал незнакомых людей, нимало не смущаясь и не пугаясь. Сев по-турецки на подушку рядом с нами, он внимательно вслушивался в наш разговор, очевидно, ни слова не понимая по-русски.
А мы тем временем обсуждали с Алисафой, как нам лучше ехать. До ближайших сел дорога грунтовая. Судя по карте, нам предстояло несколько спусков-подъемов, где нас, очевидно, ожидал новый Бюрзюнбюль. За окном плотный туман наползал на деревню, и я видел, как произнесенные Алисафой слова «оставайтесь до завтра» пускают корни в нестойкой Колиной душе.
После завтрака мы вышли осмотреться, и увиденное нас не обрадовало. Видимость метров пятьдесят, что вроде бы немало, однако понять в рваных клочьях, где нужная дорога и куда она уходит, было невозможно. Все горы и ориентиры в тумане, ничего не стоит пройти в ста метрах от села и не заметить его.
Чтобы не тратить время даром мы решили заняться отмыванием в ручье того, что можно было отмыть. Приведение в божеский вид велосипедов и оттирание самых-самых пятен на рюкзаках заняло пару часов, однако погода так и не улучшилась. Увидев, что погодных перспектив у нас нет, мы решили остаться до завтра.
Это был очень ленивый день. Мы постирались, отмыли технику, прогулялись по округе. Я попытался помочь хозяевам в их нелегком занятии – изготовлении кирпичей. Технология такова: глина со двора собирается в кучку, сверху кладется солома, и Алисафа с племянником начинают штыковой лопатой врубать солому в глину, таким образом перемешивая их. Перемешанная до некоторой степени однородности масса относится жене Алисафы, которая утрамбовывает эту глиномассу в прямоугольную деревянную форму, формируя таким образом кирпичи. Рядом с ней ровными рядами уже лежит сотни полторы кирпичей. Как объяснил Алисафа, эти кирпичи просто высушиваются на солнце, не подвергаясь обжигу или дополнительной обработке. Предназначались кирпичи для расширения хлева. Я отметил про себя, что, судя по фундаменту у дома, предполагается достраивать крыльцо, чтобы закрыть вход в дом и лестницу на второй этаж. Кирпичей нужно много.
Я с энтузиазмом взялся за лопату, неохотно отданную мне Алисафой, и стал таскать глину. Однако стоило мне остановиться, как у меня ее отобрали. Я в расстройстве отошел. А ведь так хотел помочь! «Ну да, ты ж там как клоун смотришься…» - сказала добрая Олька, и я обиженно пошел стирать штаны в ручье.
Тем временем нас все время сопровождал наш «маленький Будда». Несмотря на то, что у него семь старших сестер, он был явно любимцем всех и вся в доме, и знал это. Еще в доме Алисафа в шутку (а в шутку ли?) спросил его, кого из девчонок он возьмет в жены, и он уверенно сказал, что возьмет обеих. Сейчас же он помогал сестре выбирать курицу, которую сегодня вечером приготовят гостям, то есть нам.
Чтобы развлечь мальчика, Дашка достала губную гармошку и стала наигрывать мелодию. Я принялся выстукивать что-то на лежащем рядом ведре. Мальчишка замер и стал слушать. Дашка, видя нескрываемый интерес, протянула ему гармошку. В подарок.
Получив музыкальный инструмент, на котором он мог играть единственным способом «Ту-ту! Ту-ту!», мальчишка устроил нам небольшой концерт. На одну скамейку он сел сам, вторую поставил перед собой. Взял гармошку, подудел в нее «ту-ту, ту-ту», после чего аккуратно засунул ее в нагрудный карман рубашки. Потом ладошами несколько раз постучал по скамейке «бам-бам, бам-бам». Дальше достал гармошку, и «ту-ту, ту-ту», «бам-бам, бам-бам». Повторив этот музыкальный цикл раз пять, он, устав, встал и «ушел со сцены», неся показывать гармошку маме и сестрам. Через час звуки гармошки звучали уже где-то далеко в горах, а мальчишка по-прежнему крутился рядом с нами.
Близился вечер. Судя по запахам, женщины готовили что-то очень вкусное. Все, что можно сфотографировать, сфотографировано, где было возможно, погуляли. Туман так никуда и не делся, все так же висел вокруг.
Традиционный ужин честь гостей. Женщины внизу, у печи. С гостями за праздничным столом лишь Алисафа и его племянник, мужчины. Племянник работает в местной школе учителем. Здесь это почетно и денежно, учителей мало. Звучат традиционные тосты за хозяев, за гостей, за страну, которая так изумляет своим гостеприимством. Самым сильным оказался тост Ольки, которая подняла бокал за сына Алисафы, за наследника. Видно, она попала в самую точку: Алисафа очень растроган и польщен. Он говорит, что сын для него это воплощение всех его желаний, что до сорока пяти лет он и не жил, пока не родился сын.
Уже потом, обсуждая между собой и делясь наблюдениями, мы пришли к выводу, что семь дочерей Алисафе родила его первая жена, явно заправляющая в доме. Однако кроме нее была еще молодая молодая женщина, которую мы видели лишь изредка. Она все время была занята по хозяйству, и при встрече вела себя тихо и кротко. И где-то в словах Алисафы, совсем вскользь, промелькнуло, что у него есть вторая жена. Мы решили, что это она.

Спалось волшебно. Накануне, за столом мы старались не пить, что было довольно сложно. Пришлось Коле выводить нас из-под алкоудара: он заявил Алисафе, что как руководитель не разрешает нам пить, мол, мы спортсмены, нам нужно завтра очень рано проснуться и собраться, мы нужны ему свежими, завтра будет тяжелый день. Мы спортсмены!
И вот теперь, потягиваясь на перине под одеялом, я слышу, как Коля шумит на девчонок, что уже девять утра, что пора вставать. Те сонно отбиваются. Наконец, потеряв надежду на подъем, Коля в сердцах бросает «Да ну вас! Тогда я тоже…» и плюхается обратно, под одеяло. Улыбаюсь про себя и погружаюсь в сон.
И вот часов в одиннадцать, сполна набросавшись подушками, потолкавшись на перинах и, наконец, продрав глаза, спортсмены осторожно выходят на свет.
Небо низкое. Тумана нет, через долину виден довольно высокий хребет. «Вообще-то, нам туда…», - сообщает Коля. Мы хмуримся. Солнца по-прежнему нет. Если выглянет солнце, дорога высохнет за час, и мы уедем легко и спортивно. А так - везде почти такой же «Бюрзюнбюль»…
За завтраком Коля предлагает найти уазик, чтобы на нем доехать до деревни, от которой начинается асфальт. До нее километров десять непроходимой грунтовки. Вяло, скорей для проформы, вставив, что «это неспортивно», я умолкаю. Днёвка расслабила.
Переговоры с водителем уазика обнажают наше неустойчивое финансовое положение. У нас осталось где-то двадцать ширванов, а с нас сходу запросили сто долларов, то есть около пятидесяти ширванов. Мы говорим, что это невозможно, и Алисафа сторговывается до шестидесяти манат (тридцать ширванов), что составляет около 65 долларов. Договариваемся, что часть денег отдадим рублями.
Для нас финансовая система Азербайджана кажется совершенно не поддающейся пониманию. Основной единицей здесь является новый манат (полгода назад прошла деноминация). Ширван – это два маната. Есть всякие копейки, которые вроде бы логично вписываются в общую картину. Однако, кроме этих денег в ходу еще старые деньги, и у каждой деньги есть свое название. Так, один новый манат – это пять тысяч старых манатов. Один мамед – это пятьсот старых манатов, или десять новых копеек. И вот тут начинается полная ерунда.
Представь, приходишь ты в обменный пункт и видишь курс рубля 170. Совершенно логичный вопрос – сто семьдесят чего? Новых манатов? Старых? Или сто семьдесят рублей за ширван? Признаться, я сейчас пишу эти строки, и не знаю правильного ответа.
Поэтому совершенно естественно, пообедав в кафе, в ответ на фразу «тридцать» спросить «тридцать чего?» Варианты ответов – тридцать тысяч, тридцать манат, тридцать ширванов. Разница первого и третьего – в десять раз.
Но тут следует отметить две важные вещи. Во-первых, обед на четверых не может стоить тридцать ширванов. В самом дорогом случае, где нас явно развели как лопухов, обед стоил тридцать манат, то есть около тридцати долларов. Все остальное – заметно дешевле. И быть может, именно тем, что тут кормят так недорого и вкусно, и объясняется наша страсть к неспортивным кебабам.
А во-вторых, нам все, всегда и везде помогали разобраться с деньгами. Признаться, для меня личным интеллектуальным шоком то, что нам все помогали и словом, и делом, и ни разу не было попытки в чем-то обмануть «глупых иностранцев». Наша московская проблема заключается в том, что азербайджанцев мы чаще всего видим на московских овощных рынкам, где, как известно, «не обманешь – не продашь». Умом я понимаю, что если человек умеет торговать, то это хорошо, это полезно. Но как мне воспринимать ситуацию, когда мама приходит с рынка, и, рассматривая купленные помидоры, в сердцах поминает того азербайджанца, который их ей продал?
И тем сильней и острей чувствуется разница между тем, как Азербайджан видится из Москвы, и - как и чем он является в реальности. Лишь здесь понимаешь, насколько открыты и интересны эти люди, как тяжела жизнь в горных селах, как богата история и как самобытна и интересна культура этого народа. Ко всему этому нам удалось прикоснуться лишь краем, и мне очень хочется сюда вернуться снова.
А тем временем Алисафа уже договорился о деньгах с владельцем уазика, и мы стали собирать вещи. Требуемые за машину деньги Алисафа предложил отдать ему, чтобы он сам рассчитался с водителем, и мне пришло в голову, что договорился он, скорее всего, на меньшую сумму. Однако почему-то мне было совершенно не жаль «комиссионных» Алисафе. Было бы это допустимо с точки зрения местной этики, я бы заплатил Алисафе за постой – уж очень нелегко живется одному мужику с десятком женщин.
В какой-то момент, выйдя из дома, мы видим, что в гости пришел сосед Алисафы, какой-то его дальний родственник. Он принес свой чайник с чаем, свои блюдца и стаканчики, свой сахар. За маленький столик сели только он, мы и «наш маленький Будда». Как водится, за чаем велась неторопливая беседа, состоявшая в основном из степенных расспросов о том, кто мы и зачем. А когда чай был выпит, он просто собрал в сумку принесенное, попрощался с нами, пожелал хорошей дороги, и ушел. Это был визит вежливости с целью познакомиться и пообщаться с гостями.
Когда приехал уазик, у меня возникло больше вопросов, чем ответов. Вместимость его багажника вполне нормальна для машины, однако засунуть туда четыре велосипеда мне показалось совершенно нереальным. А ведь еще четыре рюкзака, четверо нас и, как потом выяснилось, еще и Алисафа, решивший нас проводить. И все бы ничего, но водитель сказал, что все двери и багажник должны быть закрыты.
Велосипеды были разобраны почти как в самолет – колеса, сиденья, педали были отделены от тела велосипеда и бережно уложены в специальные места. В итоге был достигнут абсолютный рекорд по упихиванию велосипедов в уазик – лишь два колеса не влезли внутрь машины, и были привязаны снаружи. Причем это не шутка – захоти, мы не смогли бы их засунуть ни в багажник, ни на заднее сиденье, если только между рук водителю. Потому что половину заднего сиденья занимала гора рюкзаков, вторую половину – я и возлежащие на мне девушки. На переднем сиденье Коля ехал в обнимку с Алисафой.
Сказать, что я наслаждался поездкой, значит не сказать ничего! Две изумительных дамы томно возлежали на мне, с аристократическим благородством осанки созерцая меняющиеся за окном пейзажи. Уже через пятнадцать минут я перестал чувствовать ноги, еще через десять пришел черед затекших рук. К счастью, меня спасла огромная лужа, в которой мы совершили вынужденную остановку. Лужа казалась большой и серьезной, однако, освободившись от наших тел, уазик без особого напряжения выбрался из нее, что заставило Ольку восторженно произнести: «Land Cruiser отдыхает…» Такое мнение дало повод Дашке всю дорогу мечтательно рассуждать, что по возвращении в Москву ей обязательно нужно купить несколько вещей: хорошие носки, трекинговые ботинки (напомню, весь поход она шла в сандалях и моих носках) и… - уазик! Зачем в Москве уазик мы уточнять не стали, но однозначно одобрили. Мало ли что, вдруг опять в горы соберемся…
А машина тем временем выделывала акробатические трюки на дороге. Как потом рассказывал Коля, на некоторых участках он всерьез боролся с подкатывающей тошнотой – зрелище не для слабонервных. Погребенный под телами наших дам, я лишь фиксировал взлеты и падения будто на аттракционе в Сокольниках.
Еще одна остановка была на маковом лугу. Я раньше почти не видел маков, особенно в живой природе точно. Помню лишь разговоры в деревне «вот, опять наркоманы все маки оборвали», а маки в фильме «Девятая рота» были похожи на хорошие декорации. Однако тут они как в кино устилают алыми пятнами луга, растут на обочинах, как у нас одуванчики, видны повсюду – нежные алые создания на тонких ножках.
Ниже макового луга стоял старый винодельческий завод. Эти районы раньше были центром виноделия, здесь делали вина, коньяки, известные во всем Союзе. Но горбачевская реформа пустила все виноградники под нож. Со слов Алисафы есть отдельные энтузиасты, которые пытаются восстановить виноградники, но их немного. Дело это хлопотное и затратное: когда этим занимались колхозы, это было эффективно, а сейчас в одиночку вырастить сады и получить виноград очень тяжело. Разрушена инфраструктура, утеряны технологические связи. Пока не будет винограда, никто не станет строить или восстанавливать винзавод, а без винзавода, что делать с виноградом?
Наконец мы доехали до села, откуда начиналась асфальтовая дорога. Ну, теперь-то мы как понесемся, как полетим!..
Но, выйдя из машины, мы в недоумении уставились на дорогу, выходящую из села в нужном нам направлении. От знакомой нам грунтовки она отличалась лишь тем, что кое-где в глиняных колеях оч-чень изредка проглядывали пятнышки асфальта. Он тут был. Всего лишь двадцать лет назад.
Но выбора у нас уже не было. Мы собрали велосипеды под любопытным взглядами проходящих мимо жителей и тепло, как-то по-родному попрощались с Алисафой. Благодаря его объяснениям, мы уже знали, когда следует приезжать: с пятнадцатого июня по двадцатое августа. В этом году уже вряд ли, но вот в следующем…

Комментарии
Guest07.02.12, 21:17
Под маской "толейрантности" 
Да, изучать надо по больше и не только по азербайджанским "учебникам". Узнаете мноооого интересного про зависть, предательство, погромы и фальсификацию истории. Удачи!
Guest30.11.10, 02:26
Молодцы!!! 
СПАСИБО ЗА ВАШУ ЧЕСТНОСТЬ И ПОРЯДОЧНОСТЬ!!! 9 МАЯ - это святой день для НАС живущих в Азербайджане, а не отмечают это по той причине, что в этот день армянские террористы к великому сожалению с помощью Российско армии оккупировали святой для каждого азербайджанца - город ШУША . Это не зажившая рана кровоточит по сей день.
Guest06.07.10, 10:23
Molodsi 
Rebyata vi super chitaya vash rasskaz ya sam na mgnoveniye oshushal vse to chto vi tam projili. Spasibo vam vam za to chto tak opisali nashu stranu, gostepriyimstvo, dobratu i jelaniye pomoch blijnemu.Chto kasayetsa 9 maya to poverte mne vse pomnim i po sey den otmechayem etot prazdnik pravdo ne na gos. urovne no vse-je. Respekt vam i uvajeniye! Tak derjat!!
Farhad iz Stambula..
Авторизуйтесь, чтобы оставить отзыв
Оцени маршрут  
     

О Маршруте