Итак, мы отправляемся в первый, шестидневный треккинг по маршруту Druk Path, по тропе, которая с древнейших времён соединяла два крупных города Бутана - Паро и нынешнюю столицу Тимпху. После проведения автомобильной дороги в объезд высоких перевалов, необходимость в этом пути отпала, но и по сей день можно встретить здесь пастухов-кочевников со стадами яков, или горстку угрюмых русских туристов. Говорят, провинившихся солдат заставляют предолеть весь маршрут за 36 часов. Я думаю, это невозможно. Сангей думает иначе, он сам его проходил за два дня. Хвастун.
Почти всё снаряжение для треккинга я покупала в Катманду, но много и не понадобилось. Тяжёлые треккинговые ботинки я сняла в конце первого же дня и больше не надевала. Тёплую куртку достала лишь однажды.
В первый день нас отвезли к Музею, где уже ждали наши сопровождающие в количестве 7 человек: повар, два гида и ословоды с ослами и пони. Понятное дело, мы люди избалованные, и двадцать килограмм на себе не потащим. Лошадки ухоженные, не под стать своим хозяевам. Заметно, что за ними хорошо следят и прилично кормят - рёбер не видно.
Высота на начале трека 2 470 метров. Погода отличная - светит солнце, температура около 20 градусов. Распределили свои вещи по мешкам, загрузили их на осликов, Володя дал команду "Пописдофали!" - и мы отправились в далёкое пешее путешествие.
В первый день мы только набирали высоту, около 1 200 м вверх. Первые два часа дорога широкая, по такой и на машине проехать можно. То тут то там встречаются дома фермеров, яблоневые сады, иногда собака какая облает. Возле дома видим мужчину и женщину, они занимались производством кирпича на дому. Процесс этот очень простой: месишь глину и грязь, потом эту смесь укладываешь в деревянную форму и оставляешь сушиться на солнце. Получается отличный строительный материал. Из таких вот кирпичиков и выстроены все бутанские дома.
Через некоторое время дорога резко сужается и уходит в сосновый лес, превращаясь там в хорошо утоптанную тропинку. Сосны нагрелись от солнца и приятно пахнут смолой. В тени деревьев подниматься намного легче. Пока ещё достаточно кислорода, чтобы идти, не останавливаясь, себе в удовольствие.
К полудню выходим на широкую открытую поляну, окружённую со всех сторон еловым лесом. Небольшая остановка на ланч. Часть группы уже режется в преф, а кто-то просто отдыхает - Ильдар как оказалось, на муравейнике, а Лида присела на огромный корень. После, куда бы Ильдар не садился, вставал с большим трудом - так как везь зад был в густой еловой смоле; а Лида вообще никуда не садилась, потому что больно.
Ослики постоянно нас обгоняли, их приходилось пропускать вперёд, залезая на камни чтобы дать им дорогу.
На шестой час пути начинаю чувствовать усталость. Сердце бьётся чаще - это мы набрали первую тысячу. Останавливаюсь через каждые пять минут, чтобы отдышаться.
Володя идёт замыкающим, так что мне придётся не отставать от самых первых, а они несутся в гору со скоростью осликов.
Наконец, перевал и развилка. Сангей ждёт отстающих, и напевает "Last Christmas you gave me your heart" на хорошем бутанском английском. Песенка застревает у меня в голове на весь оставшийся вечер.
Первая стоянка немного ниже перевала - в котловане. И никаких признаков водоёма, а так хочется искупаться. Убиваю в себе горожанина. Солнце уже садится, начинает холодать. Мы уже поставили палатки, ереоделись в лагерное. Все шутят над мягкими тапочками Саши, по прозвищу Мистер Кастрол за то, что на всё его снаряжении стоит логопип "Castrol". В этих тапочках он похож на Санта Клауса. Достали раскладные стульчики, вязаные перуанские шапочки, бутылочку виски - прямо как буржуи какие. Только костра не хватает. В Бутане не разрешают деревья рубить в заповедниках (ну это понятно), а Бутан - это и есть один большой заповедник. И леса в Бутане вековые. Деревья стоят исполинского размера, невероятной высоты.
Разбрелись собирать сушняк, еловые ветки, кто что найдёт. Наконец, заполыхало. Все сели вокруг костра и пустили по кругу. Недосчитываетм четверых. Они лежат в палатках - горняшка. Только из одной доносится роскошный храп - это дядя Володя отдыхает, утомился.
От головной боли спасает чуток алкоголя и массаж затылка, чем мы и занимаемся - мужчины вспивают, мы делаем им массаж. В это время бутанская часть группы расставляет высокие голубые палатки - туалеты типа "сортир", повар готовит ужин. Мы все в нетерпении и перого, и второго.
Ужин. Мало того, что его накрыли в отдельной обеденной палатке, но и посуда! приборы! фарфоровые тарелки!... Сервис удивительный. Я вспоминаю Непал, когда на ужин мы сами себе готовили варёный картофель, по одной на брата.
Еда нехитрая, но довольно вкусная и сытная: томатный супчик с чесноком, рагу из говядины и овощей, картошка, "аспарагус" и даже десерт - консервированные ананасы!
После ужина мы садимся у костра, туристы на раскладных стульчиках, гиды прямо на земле. Доржди приносит термос с горячим чаем и разливает его по кружкам. Наши сопровождающие – целая семья, отец, дядья, братья – все мужчины. Лошади и ослы, на которых перевозятся все наши вещи, продукты и кухня принадлежат им. Среди них двое мальчишек лет девяти-одиннадцати. Они плохо говорят по-английски, и Сангей у нас в роли переводчика. Старшие всё больше молчат, а мальчишки разговорчивые. Им столько всего хочется рассказать: о женщине из их деревни, которая умеет разговаривать с мертвыми, как однажды кто-то встретил демона и заболел, о свирепом волосатом чудище, что живёт высоко в горах и питается только человеческим мясом. Они рассказывают, кем они хотят стать: водителем, фермером. Мы интересуемся, ходят ли они в школу. Да, отвечает младший, он ходил два года в школу, но потом родители - он показывает на отца – сказали хватит, пора работать.
Они рассказывают о своей семье – кто из мужчин пьёт арру, а кто нет, и при этом заливаются смехом, у кого есть стеклянные окна в домах, кто из членов семьи умер, когда это случилось и почему. Они рассказывают о Боге. Бог – это Сангей, Будда, и ещё Бог это Гуру Ринпоче. А ещё Ченресисиг и Джамбаянг, боддхисантвы сострадания и мудрости
– тоже боги.
Ла Шама. Много Богов. Я спрашиваю, верят ли они в рай и ад. «Да, да» – отвечают – «Будешь хорошим, попадёшь к Гуру Ринпоче, будешь плохой, попадёшь под землю». Я спрашиваю, что значит быть хорошим. Это значит, - говорят, быть добрым, не убивать никого, даже птичку, даже жука.
- «Но ведь вы едите мясо» - спрашиваю
Они кивают.
- «Разве это не плохо?»
Нет, говорят, сами они животных не убивают. «Только едим, не убиваем».
Я вспоминаю истории, которые мне рассказывали про свиней. Их пригоняли пастись на высокий утёс, а когда поросёнок случайно падал вниз, считалось, что он умер сам.
Откуда-то появляется бутылка виски и медные рюмки. Предлагает Сангею и старшим ословодам и повару. Они отказываются, но после недолгих уговоров Сангей всё же пробует и после долго морщится. Мы не пьём очень крепкие напитки, мы к ним не привыкли – говорит. На следующий день Сангей мучился ужасным похмельем.
Посреди ночи просыпаюсь от странного шума. Кажется, что где-то неподалёку гудит рой пчёл, но мелодично.
Гул переходит в ритмичный шум, раздаётся звук трубы - долгий, гулкий, протяжный. По телу бегут мурашки.
Начинаю различать ритм барабана, звонкий гонг. И это монотонное пение, которое прерывается только низким горловым пением, но не рядом, а как будто на другой стороне перевала. Рядом зашевелилась и проснулась Лида. Мы стараемся понять что происходит. Пришли к выводу, что это наши ословоды совершают ночной ритуал, да мало ли что может быть - и с этой мыслью засыпаем.
Просыпаемся под звон колокольчиков, и мелодичный свист мальчишки-погонщика..
Проснуться в горах – это всё равно что начать жить заново. Солнечные лучи прорываются сквозь ущелья, озаряя долины и окрашивая горные пики в розовый цвет. Умываемся в ледяном, аж руки сводит, горном ручейке, и сразу же – по привычке – на пробежку. Бегать на высоте больше трёх тысяч это ныне роскошь, поэтому бег заменяет более лояльные полчаса йоги.
На завтрак – о роскошь – жареные сосиски, яичница, фасоль, тосты с джемом, мёдом и шоколадной пастой. Тут же свежее парное молоко. Не лошадиное ли? - закралось подозрение. Нет, нас уверяют что ячье.
Сразу после завтрака собираем лагерь, и, с новыми силами начинаем подъём.
Во второй день нам предстоит набрать, по словам Сангея, всего 400 метров. Усталости в мышцах после вчерашнего подъёма не чувствую, и даже беру с собой больше веса, дополнительные полтора литра воды. Воду здесь можно без опаски наливать прямо из ручья, хотя бутанцы на всякий случай выставляют котёл кипячёной воды. Добавляю в бутылку с водой половинку лимона – получается отличный освежающий напиток. Нам выдают с собой маленькие коробочки сока манго и сандвичи на ланч.
Выбираемся из котлована на хребет, чуть пониже перевала и оказываемся на широком открытом месте. На этой высоте лес разбавлен кое-где альпийскими лугами, на которых цветными пятнами растут фиолетовые цветы примулы, здесь их называют «барабанными палочками», и голубой мак – редкий вид, занесённый в Красную Книгу. В сотне метрах впереди белеют стены старого монастыря – дзонга. Вот откуда ночью до лагеря доносились странные звуки. Монастырь оказался действующим, и нам разрешили в него войти.
Двор монастыря отделён от внешнего мира стеной, сложенный из камней, покрытых белой извёсткой. Во дворе стоит каменная печка, чёрная от копоти. В ней каждое утро сжигают подношения местной богине-покровительнице. Обычно это лапы можжевельника, немного цампы и ароматного масла. Тут же находится странное сооружение из переплетённых веток, похожее на конус рождественской ёлки без ветвей. Внутри сооружения обнаруживаются какие-то кусочки еды. Местный парнишка объясняет, что это приманка для злых и похотливых духов, которые, позарившись на еду, оказываются в ловушке.
Из верхних окон храма высовываются любопытные мордашки молодых мальчишек – монахов, и каждый раз когда кто-то пытается их сфотографировать, они прячутся за деревянными узорными решётками. Им тоже любопытно поглазеть на безумных иностранцев, которые приехали сюда «ходить пешком по горам». Сангей приглашает нас пройти внутрь храма. Для этого надо оставить снаружи обувь, фотоаппараты и головные уборы. Глазам требуется немного времени, чтобы привыкнуть к тёмной комнате храма после яркого солнца. Свет сюда проникает через маленькие закопченные окошки, и несколько масляных свечей горят на алтаре, освещая четырёхметровую статую Будды Шакьямуни.
Настоятель монастыря подходит к Сангею, и тот встаёт перед ним на колени – ладони сложены, и читает над ним молитву, в процессе которой Сангей простирается трёхкратно перед статуей Будды. Затем монах подносит медный кувшинчик с водой и Сангей подставляет ему ладони для умывания. Наш бутанский друг получил благословение.
Мы поводим какое то время в храме, фотографируем, расспрашиваем, получаем ответы, интересуемся, и вскоре снова выдвигаемся в путь.
Первые полчаса идём вдоль широкого хребта. Отсюда открывается роскошный вид на долину Паро. Повсюду растёт густая трава, уже пожелтевшая от жаркого солнца. Тут же пасутся стада яков, принадлежащих монастырю. Отсюда нам утром в лагерь принесли парное молоко. Альпийский луг сменяется бором из невысоких сосенок, тропинка петляет то вверх, то вниз среди зарослей можжевельника и цветущих рододендронов. Идти здесь легко и интересно.
Через час пути 20-минутный крутой подьём, и мы оказываемся в широком седле на высоте 3 550 м., а перед нами дремучий вековой лес.
Деревья здесь никогда не знали топора и пилы, и некоторые стволы лиственниц не объять и троим. Действительно, в этом лесу совершенно иная энергетика. Иногда могучие стволы лежат прямо на тропинке – сгнили от старости и сами упали, нам приходится перелезать через них. Между деревьев почти нет густой растительности – только кусты рододендронов с цветами всевозможных оттенков – белые, голубые, розовые и ярко-красные, жёлтые и даже синие. Лесной пол выстелен ковров из сухого мха, ромашек и примул. Всё чаще стали встречаться стволы как будто выжженные изнутри. Нам объясняют, что раньше в этом лесу жили дикие пчёлы-убийцы, и людям пришлось выжигать их гнёзда в деревьях.
Постепенно в лесу становится всё темнее, хотя время только к полудню, а пейзаж всё мрачнее. Мы входим во влажный лес, здесь ветви деревьев покрыты густым слоем зелёного мха, который напоминает зловещую паутину. Кажется, что мы попали в сказочное царство, и вот-вот наткнемся на дворец Кащея. Я немного отстаю от остальных, чтобы почувствовать как это – остаться одной в таком лесу. Страшно и тихо. Ни одного солнечного лучика никогда не попадает сюда. И наверняка здесь много всяких ползучих ядовитых тварей.
Небольшой свал – и мы попадаем в совершенно другой лес. Деревья стоят как будто обглоданные каким-то великаном, голые стволы как гигантские зубочистки воткнутые в землю. В прошлом году здесь было нашествие саранчи, ненасытные насекомые оставили на своём пути полосу мёртвого леса на склоне горы.
Снова крутой подъём, и мы оказываемся на другой стороне холма, на западной его части. Это открытое, просторное место, щедро политое солнечным светом.
Отсюда хорошо видно снежные вершины Джомолхари. Прямо из под ног из высокой травы вылетает пара радужных фазанов. Ещё два часа пути вдоль хребта, постепенно набирая 250 метров, и выходим к месту нашей следующей стоянки. Это открытое место прямо на склоне холма, открытое ветру и солнцу. Но даже к вечеру температура не спадает ниже 20 градусов, в общем, чувствуем себя вполне комфортно. Недалеко протекает ручеёк, и на стоянке организован каменный колодец с ледяной и кристально чистой водой. Мы даже можем немного сполоснуться, освежиться.
Недалеко от нашего лагеря стоит хижина скотоводов-кочевников, сооружение из камней и шестов, покрытое мешковиной.
Здесь живёт целая семья: мама, папа и трое детишек. Сангей приглашает меня посмотреть как они живут. Мы пришли как раз на обед – все сидят в тесном кругу, нас приглашают присоединиться. Пища нехитрая – только что испечённый хлеб, ячье молоко и ячий же сыр, жёлтый и твёрдый как камень. У семьи есть десяток яков – летом они пасутся на высокогорьях, а в холодное время года спускаются в долину. В углу замечаю что-то вроде старого магнитофона, с бабинами. Признаков электричества не нахожу.
Женщина просит рассказать, что есть у меня дома. Мне почему-то приходит в голову пылесос и стиральная машинка. Сангей пытается перевести это на дзонгка. Бог знает, что они себе напредставляли. Звучало это примерно так: длинная трубка, которая засасывает грязь и пыль, и коробка, которая стирает одежду.
У меня с собой припасены карамельки для детей и калькулятор для взрослых.
Мама что-то говорит девочке, и она приносит мне щенка, двух месяцев, не больше. Это подарок, поясняет Сангей. Я вежливо отказываюсь, но они настаивают. Бери, хорошая собака, хорошо охраняет! Я смотрю на Сангея, он кивает, бери, мол.
В Бутане есть негласное правило приёма подарков, простой алгоритм: предложение – отказ, предложение-отказ, предложение-приём. После третьего предложения мы забираем щенка и со словами благодарности прощаемся, и уходим обратно в лагерь.
Там щенка охотно принимают ословоды, собака им нужна.
В один из вечеров Сангей рассказывает об местном обычае – night hunting, или попросту ночной охоте. В бутанском доме вся семья как правило спит в одном месте – сёстры, бабушки, матери – на одной большом деревянном настиле. Смысл охоты в том, чтобы ночью через окно пробраться в дом, найти там свою пассию, и осторожно пробраться до тела, не разбудив остальных членов семьи. Девушка и парень автоматически считаются супругами, если молодой человек заснёт и наутро пару обнаружат вместе. «Бывают и такие случаи», - говорит Сангей, «когда в темноте трудно различить кто где лежит и тогда нечаянно можно пристроиться к какой-нибудь пробабке. Тогда нужно притвориться заблудшим котом», - и тут же демонстрирует навыки мяуканья. Хотя, обычно девушка заранее говорит парню, какая она по счёту от окна.
Ночью просыпаюсь от ужасной зубной боли. Дурацкий коренной болит как никогда, невозможно терпеть. Вспоминаю, что утром отдала аптечку Сангею. Бужу Лиду, нет ли у неё что нибудь типа кетанова? Только иммодиум и спазмолгон. Следующие полчаса проходят в агонии. Не в силах терпеть, вылезаю из палатки, ночь, темнота. Хоть глаза выколи. На костровом еле тлеют угли.
Все бутанцы спят в одной большой палатке, я хожу вокруг пытаясь собраться. Наконец, открываю молнию, долго пытаюсь привыкнуть к темноте, и среди спящих различить Сангея. Приходится будить первого у входа – это не так уж легко. Где Сангей – спрашиваю? Это наш повар, узнаю его по вязаной шапке. «Пятый отсюда», - говорит.
Осторожно, чтобы не разбудить остальных, пробираюсь вглубь палатки. Он единственный, кто спит в спальном мешке. Извини, говорю, мне нужна аптечка. Что случилось? – Зуб болитневозможнотерпеть. Получаю аптечку, выбираюсь наружу.
Нахожу кетанов, сразу делаю иньекцию, сажусь к тлеющему костру, чтоб хоть немного согреться. Какие только мысли не приходят в голову человеку, у которого чудовищно болит зуб. Точнее, мысли только о том, как от этой боли избавиться. Например, можно вертеть головой или в моём случае читать «ом мане падме хум». Через пять минут жизнь налаживается. Ещё через пять минут замечаю, как хорошо вокруг, на небе россыпью яркие звёзды, я таких ещё никогда не видала.
Слышен «вжжик» - кто-то расстегнул молнию палатки, и сделал мокрое дело прямо подле неё. Спать уже не хочется совсем. На всякий случай съедаю таблетку обезбаливающего и ползу обратно спать.
Дима говорит, что в Бутане он чувствует что-то вроде временного искажения, и я понимаю, что он имеет в виду. Время здесь не мчится с бешеным темпом. Изменения происходят очень медленно. Деды и внуки носят одну и ту же одежду, они делают ту же работу, знают те же песни. Внучка не считает свою бабушку скушным отжившим реликтом. Здесь время словно застыло. Стеклянные окна, электричество, вакцинация, школа. Всё, что происходит в деревне, отражается на каждом её жителе, это история каждого человечка в отдельности. Это не то, что происходит с незнакомцем на другом конце города, на той стороне океана, новости в газете сегодня завтра будут вытеснены другими, более свежими - последние девайсы, технологии, хай-энд…
Пока невозможно предугадать, с какой скоростью будет происходить развитие.
Уже сейчас заметно, как внешний мир наступает, и всё ускоряется. Старики будут качать головами и вздыхать над молодёжью. Целостность, которая так здесь мне нравится, будет утеряна, но тем не менее я не могу сказать, что развитие – это плохо, и что люди должны продолжать тянуть свою лямку, теряя четырёх детей из восьми и заканчивая жизнь в пятьдесят лет. Развитие привносит целый набор новых проблем, только что расправившись со старыми.
«Это нормально – воспринимать окружающий мир и всё то красивое, что в есть в нём» - говорит Сангей – «просто мы не должны привязываться к нему. Нам нужно помнить, что мир не постоянен, однако не потому ли он так прекрасен?».
Мы говорим о практиках тантрического буддизма, мне кажется, они противоречат учению Будды о предрассудках и бессмысленных ритуалах. Сангей говорит, что только ламы знают истинное значение ритуалов. «Людям доступно только примитивное обяснение. Например, когда на алтаре мы заполняем чаши водой, мы не должны пролить ни одной капли, потому что это привлечёт демонов. Но на самом деле мы не должны пролить ни одной капли потому, что нам надо делать это с осторожностью, и если мы не сконцентрируемся, мы сделаем всё неправильно. Но люди не могут понять этого, и ламы выдумали все эти истории с демонами».
- «Значит, в демонов ты не веришь?»
- «Нет, я верю. Просто мы не можем о них говорить, поэтому лучше верить, правда?»
Кажется, мне потребуется больше времени, чтобы во всём разобраться. Будда учил, что Бога нет, поэтому буддизм не теистичен, а уж тантрический буддизм с его пантеоном божеств совсем противоречит традиционной школе. Сангей не видит в этом никакого противоречия: «Будда говорил, что бога нет, но в то же время мы почитаем его как бога, и кроме него ещё других божеств. Вот мой отец считает, что дело не в том, во что ты веришь или что ты говоришь, а то, что ты делаешь. Например, ты должна знать, буддисты верят, что все живые существа в прошлой жизни были нашими матерями»
- «Да, я читала об этом».
- «Так вот, главное не в том, веришь ты в это или нет. Главное, чтобы ты относилась ко всем живым существам также, как бы ты относилась к своей матери. С той же любовью и уважением. Конечно, для нас бутанцев, лучше всего и верить, и делать. Но если ты веришь, но не делаешь, тогда твоя вера бессмысленна».
Учёные считают, что буддизм развился как реакция на негативные элементы индуизма, в частности на жёсткую кастовую систему и чрезмерный, бессмысленный ритуализм, который складывался в течение нескольких столетий в Индии. Тем не менее, индуизм и буддизм неотделимы друг от друга. Большинство индуистских божеств вошли в буддийский пантеон, и эти системы разделяют общие идеи, такие как реинкарнация и карма. Более того, к тому времени как буддизм распространился в Гималаях, он перенял многое из индийского тантризма. Кстати, Бутан – единственное государство в мире, где Тантрический Буддизм является государственной религией.
«Больше о нашей религии ты узнаешь на практиках в монастырях после треккинга» - обещает Сангей.
У Бутанцев нет фамилий (за исключением королевской семьи и непальцев, проживающих на юге страны). Только два (в редких случаях три) имени, которые даются ламой через две недели после рождения, традиционные имена тибетского происхождения. Сложно определить пол человека по его имени, так как подавляющее большинство имён может относится как к женщине, так и к мужчине. Нашего гида звали Сангей Дорджи, и мы его звали просто по первому имени Сангей («просвещённый»), а его сестру зовут Дорджи Карма. Таким образом, порядок имён может быть какой угодно, и принадлежность к какой-либо семье трудно угадать.
Я записывала названия всех растений, которые встречались на нашем пути, но запомнила только «пакма нам» - бутанская марихуана. Растёт повсюду в диком виде. Обычно она идёт на корм свиньям, отсюда и название – пакма нам – пища свиней.
Утром мы немного заплутали – тропинки здесь совсем не видно, и мы шли наугад – сначала карабкались вверх по крутому склону, потоптались немного у вершины, спустились снова вниз, и наконец, нашли нужную тропу. Шли в основном вдоль хребта. Лес остался совсем внизу, и альпийские луга сменились арктическими. На крутых подъёмах обколола ладони и ноги об колючки, пытаясь за них уцепиться. За сегодняшний день набрали ещё четыре сотни метров. Осталась далеко позади долина Паро, и перед самым свалом в последний раз позвонила мужу.
На перевале – остановка на ланч, повар достаёт приготовленные с утра котелки с горячим, яблоки и термоса с чаем. На высоте почти 4 000 метров значительно прохладнее от близких ледников, и мужчины разжигают костёр из сухих веток, чтобы дать нам немного согреться.
Оказывается, мы забыли чайные пакетики в каком-то из мешков, а мешки ушли далеко вперёд вместе с осликами. В термосах пустой кипяток. Тут срабатывает смекалка, Юля достаёт из своего рюкзака припасённый пакетик сухофруктов, и бросает содержимое в термос. Через 15 минут получается неплохой компот. У Никиты нашлась плитка горького шоколада, леденцы, а такие мелочи на третий день треккинга ценятся чуть ли не на вес золота.
Обедаем на перевале с потрясающим видом на озеро Джимиланг. В переводе с дзонгка название озера означает «песочный бык». С этим местом связана легенда о том, как однажды семья кочевников пасла стада яков недалеко от озера, и вдруг к ним вышел из озера бык, как будто сделанный из песка, и присоединился к стаду.
Возле этого озера и разбили лагерь.
Наши бутанские гиды считают, что я сказочно богата. Они спрашивают, сколько я зарабатываю. «Яллама! Ты очень богата». Я пытаюсь обьяснить: в моей стране,это не богатство. Моя семья такая же обычная, как ваша. Но в сравнении с ними мы чудовищные богатейчики.
Кроме того, мы чудовищные просиральщики.
В языке бутанцев для понятий «выкинуть» и «потерять» используют
одно и то же слово, и так же нет различия между «хотеть» и «нуждаться». Если вещь выкидывают, она больше не может быть использована, иными словами, непригодна, а если ты что-то хочешь, то вероятнее всего, ты в этом и нуждаешься.
В западных языках есть множество слов, которых нет на языке дзонгка, в основном это существительные, обозначающие предметы: двигатель, пылесос, машина, самолёт, напульсник, принтер. Зато в словаре дзонгка есть одно слово для понятия «старший брат», «младшая сестра» и пр., а также два варианта одних и тех же фраз и слов: для ежедневного общения и для выражения почтения. Для понятия «подарок», например, есть три слова: «подарок для человека выше статусом», «подарок для человека ниже статусом» и «подарок между людьми равных статусов».
В деревнях почти никто не ведёт записи, регистрации, учёта населения, но каждый знает, кто кому приходится родственником, почему тот или иной человек ушёл из деревни, какими дурными знаками сопровождался его отъезд, болезни и неудачи, которые преследовали его после, что за подношения были сделаны богам и последовало ли за этим избавление. Здесь мир мал настолько, что знания возможны без фамилий, записей, свидетельств рождений и смерти. Этот мир мал, но мне он кажется шире, старше и сложнее, чем тот, в котором живём мы, где история подогнана под даты и разбита на главы и подглавы, мы читаем её раз или два в жизни, и забываем навсегда. Мы записываем историю, и нам не надо её запоминать. В Бутане историю рассказывают таким образом, чтобы она запомнилась, история потому и запоминается, что её передают устно. На языке дзонгка слово «история» означает буквально «рассказывать о том, что было».
Следующий день набрали ещё 800 метров, (предварительно спустившись на 400), и наш Миша совсем поник от горняшки, а с ним ещё одна барышня. Шли они очень медленно, в свою силу, сильно отставая от остальных. Поэтому весь путь за этот день занял около 7 часов, вместо обычных четырёх.
Иногда на тропе встречаются сооружения, сложеные из камней - туры. Они посвящены тому или иному богу горы, и являются явным признаком близости перевала.
Вечером вышли к месту стоянки – озеру Симкотра. У Бутанцев это озеро считается сильно священным, поэтому ловить рыбу и купаться в нём нельзя. Самим бутанцам. Наши хлопцы были по этому поводу другого мнения. Сразу по приходу ословоды разожгли небольшой костёр, с ароматными травками и цампой – чтобы задобрить духов озера.
Разбили лагерь, и , пока бутанцы были заняты приготовлением ужина, Саша с братом пошли купаться, благо температура была аж 10 градусов, а искупнуться на четвертый день хотелось очень. Тем более в святом озере – как не смыть все грехи.
Вернувшись, они рассказали о вооот такущей форели, что прямо кишмя кишит в озере.
Тут мужики возбудились, в них проснулись настоящие рыбаки. Оказалось, что у нас нет ни одной удочки, ни лески, ни крючка. Собрав совет племени, решили делать снасти из подручных материалов.
Крючок соорудили из трёх иголок – раскалили на костре, согнули – отличный крючок получился! Мушек наделали из конского волоса, леску достали из моего браслета, ну а удилище – из альпенштока. Потратили на всё около часа.
Тем временем над нашими головами сгущались серые тучи.
И именно в тот момент, когда в первый раз мы закинули удочки, пошёл самый настоящий град. ТАКОГО града я ещё никогда не видела, честное слово. Нам пришлось побросать удочки и бежать под тенты. Там уже схоронились наши бутанцы. Обвинив нас в оскорблении духа озера, они отказались кормить нас ужином, пока стихия не успокоится.
Через некоторое время град превратился в снег, и уже легкими хлопьями падал на землю.
Мы расползлись по палаткам, чтобы немного утеплиться. Такого изменения в погоде никто не ожидал. Утеплившись, все поползли поближе к костру, ибо какой толк сидеть в холодной палатке, посреди дня.
Саша, чувствуя свою вину, достал из закромов бутылку виски и кусок сала, и было всем счастье. До темноты мы играли в мафию, а те, кого убивали, убегали играть в снежки. В общем, вечерок получился ещё тот. Было весело, несмотря на холод.
Спали уже в обнимку с бутылками, наполненными тёплой водой – так было гораздо уютнее.