Солнце клонится к вечеру, надо двигаться дальше. Первый раз оказываюсь в тундре. Увиденный пейзаж поначалу меня обрадовал. Болота, бугры, отдельные деревца. Красиво и необычно, словно на другой планете. Однако попытки сделать первые шаги заставили изменить радужное восприятие местности. Рельсы уходит под воду, приходится надевать неопреновые носки и мочить ноги. Передвигаться трудно, местами проваливаешься. Скорости никакой, усталость берёт своё. Настроение резко падает, и даже хочется повернуть назад. На ночлег решаю остановиться в полоске леса вдоль безымянного притока реки Иннель-Кыпакы.
Остаётся уже не долго, но тут нос улавливает запах гари. Да нет, это не костёр – лес горит! Некоторое оцепенение, думаю, что же делать. Совсем скоро стемнеет. Чтобы определить место и положение пожара, залезаю на лиственницу. Оказывается, очаг небольшой и совсем недалеко, беру на него азимут, пока ещё не знаю зачем, включаю телефон. Какое везение – три «палки» экстренного вызова. Набираю 112, чтобы предупредить о пожаре. Тогда для меня ещё не очевидно, что никто его тушить не будет. К звонку отнеслись серьёзно, стали спрашивать место. Объясняю понятно и правильно, но на том конце всё время переспрашивают, задают странные вопросы. Спросили так же мой номер телефона, а он у меня новый, на память не помню. Надо спуститься с дерева и перезвонить. Состояние среднее между концентрацией и паникой. Принимаю решение дойти до очага, оценить его размер. По компасу показалось, что он не в другой стороне, будто я перепутал север с востоком. Это большая глупость, иду по неправильному азимуту. Когда понимаю это, снова лезу на дерево. После этого двигаюсь уже правильно, но глупость снова берёт вверх – лезу на дерево ещё раз. Оказалось, уже совсем близко. Вот и сам пожар – низовой. Земля дымится, иногда ярко вспыхивают ветви кедра. Обхожу возгорание по кругу и оказываюсь на железной дороге. Вот что значит – не сориентироваться сразу! Дошёл бы спокойно по рельсам, не метался бы по лесу.
В последний раз залезаю на дерево, сообщить МЧСникам размер возгоранья и свой номер. Стемнело окончательно. По сгоревшему мостику перехожу ручеёк, встаю на стоянку. Через воду огонь не перекинется, а дым в другую сторону. С этим я не прогадал.
И последнее в этот день приключение, стоившее мне дрожи в ногах. Палатку и вещи оставил метрах в десяти от ручья, а костёр развёл чуть выше. При свете кажется рядом, а в темноте…
Сходил за водой, а когда поднялся обратно, не нашёл костра. Потух… Я чуть было не стал метаться, но тут разглядел знакомую наклонную лиственницу. Костёр горел под ней, но почему-то снизу был не видим. Что ж, хороший урок! Тем более, шишки на лбу от граблей уже имеются.
Чтобы не устроить второго пожара, внимательно слежу за костром. А он так и норовит уйти в сторону или под землю. При том что где надо – не горит, так как нет хороших дров. Даже покушать спокойно нельзя, приходится то и дело расшвыривать палкой торфяной грунт. Перед сном пришлось залить угли водой, на что ушло три миски. В этот раз я уже не плутал в трёх соснах – запомнить короткую дорогу оказалось не трудно.
Не смотря на усталость, от пережитых впечатлений заснуть удаётся не сразу. Да что впечатления – на другом берегу до сих пор то и дело вспыхивают языки огня. Слышно как на водопой пришли какие-то животные. Что за животные, я так и не узнал, но было как-то не по себе.
Ставлю будильник, чтобы через 3 часа проконтролировать ситуацию с пожаром и наконец-то проваливаюсь в сон. Ни через 3 часа, ни к утру ничего плохого не произошло, даже удивительно как-то.
Появилось солнышко, и на душе сразу повеселело. Пожар ещё трещит, но сейчас он кажется совсем не страшным. Моего выхода из палатки с нетерпением дожидается рой комаров. Что же принесёт мне новый день?
Продолжаю двигаться по остаткам железнодорожного полотна. Перелески встречаются всё реже, их постепенно сменяет тундра. В какой-то момент замечаю, что железная дорога перестаёт быть моей дорогой, а служит лишь ориентиром. Проще идти рядом, заходя на рельсы, только чтобы переправиться через очередное болото. Насыпи здесь то ли не было, то ли не осталось. Рельсы местами настолько заросли мохом, что едва ли угадываются. Тем не менее, удаётся сохранять относительно высокую скорость. В последний раз появляется надежда преодолеть запланированный путь до Енисея. Казалось бы, уже пройдено то место, где по карте рельсовый путь обрывается. Это обстоятельство меня очень радует, ведь по другим данным впереди ещё 25 км полотна. Некоторые несходства с картой не очень тревожат – всё равно ведь иду правильно.
Но вот дорога потерялась из виду. Сначала даже не придал этому значения, решив, что её просто не видно подо мхом. Однако поиски принесли неприятную новость – рельсовый путь закончился. Остаётся только идти по азимуту на телеграфную линию. Иду, иду, иду, и неожиданно выхожу к реке. Откуда она здесь?
Решив, что перепутал магнитное склонение, пошёл вдоль русла. Однако вскоре выяснилось, что направление её не соответствовало тому, что на карте. Посидел, поразмыслил, и пришёл к выводу, что это другая речка, за которую я принял ручей рядом с моим ночлегом. Всего на 4 километра назад откинула моё положение на карте эта догадка. Но ведь эти четыре километра показаны трудным участком, значит он только впереди? Значит, дальше будет хуже? Думать некогда, надо идти, не то комары зажрут. И вот – что это? – очередной поворот реки выводит на широкую дорогу.
При внимательном осмотрении оказалось, что это не дорога, а зимник. Тем не менее, он выглядел вполне проходимым. Направление подходящее – вперёд! Почему по зимникам не ходят летом? Вопрос оставался без ответа до тех пор, пока дорога не покинула прибрежный лес. Болотце, ещё одно, третье, четвёртое. Кочки, мягкая почва, а вот и озерцо на пути.
Скорость упала до черепашьей, постоянно отдыхаю. Как здесь собирались построить железную дорогу, если даже пройти толком не удаётся? Зимник почти исчез, его признаки едва читаются. Наконец-то показалась телеграфка, но от этого не легче. Тропинки под ней не оказалось, более того, иногда получалось так, что провода провисали над озером, а мне надо было его обходить. Каждый шаг давался с трудом, но самое сложное – это переправы через заросшие мхом болота и многочисленные ручейки. Опыт определять прочность мохового покрывала по его внешнему виду пришёл позже, а поначалу случилось даже пару раз провалиться. Ощущения не из приятных. В первую очередь надо вытащить ноги с обувью из топкой жижи, ну а затем ползти на коленях до берега. Рукава и штанины мокрые, но это не так важно. Главное, рюкзак остался сухим, да и вообще, хорошо, что остался.
Мой любимый походный свитер пришлось поменять на свитер с длинными рукавами и воротником. Вместе с накомарником он давал лучшую защиту от назойливой мошки. Зато теперь я словно в наморднике. Обзор плохой, ягодку не съешь, залетевшую в рот мошку не выплюнешь. Да и жарко к тому же.
Мой путь однообразен как и местность вокруг. Даже фотографировать не хочется. Тундра безусловно красива, только никак не могу привыкнуть к её красоте. Я люблю Южный Урал, где всё знакомо и понятно. Где каждая горная ёлочка, каждый заросший мхом камень, каждый изгиб речки – словно ноты великой и прекрасной музыки. Эта музыка каждый раз разная, но в то же время такая похожая и узнаваемая. Лёгкое дуновение ветерка, журчание ручейка рождает новые и новые звуки. Музыка Седого Урала привораживает, пьянит и долго не отпускает. У тундры тоже есть своя музыка. Только вот играет её совсем другой оркестр. Другие инструменты, другой ритм. Она не кажется прекрасной, рождённой из глубины веков, она лишь наводит тоску и уныние, она новая и непонятная. Хочется занять голову чем-то другим, не обращать внимания на раздражающие звуки. Но это только поначалу, надо лишь привыкнуть, надо лишь проникнуть в неё, и тогда, я уверен, она зазвучит по-новому!
Погружённый в мысли, дошёл до спасительного перелеска. Здесь и будет очередной ночлег. Развёл большой костёр, отогрелся. Пламя огня, котелок и палатка – всё почти как дома. Правда взору открывается не изумительный вид с горы, а однообразная равнина с редкими деревцами на горизонте.
День следующий предстоял быть тяжёлым, но в этом смысле он даже превзошёл мои ожидания. По-прежнему очень трудно идти. Сил нету, постоянные передышки. Доходишь до какого-нибудь столба телеграфки или бугорка, скидываешь рюкзак и тут же падаешь на мягкий мох. Несколько минут проваляешься в каком-то туманном состоянии, потом в голове начинают появляться первые мысли. Теперь можно встать и что-нибудь сделать. Например, попить. Выглядит это так: спускаешься с кочки в болото, утапливаешь миску в мох, и через какое-то время она наполняется жёлто-зелёной водичкой. Вкус может оказаться любым: от вполне приемлемого до невыносимого. Одно знаю точно, вода питьевая. Укрывающая её моховая подушка действует как антибиотик, да и вряд ли в ней что-то может завестись, ведь зимой болота замерзают, а летом температура воды не сильно выше нуля.
К полудню вышел к избе. Обрадовало прежде всего то, что её положение совпало с моими представлениями по карте. Значит, правильно ориентируюсь. Конечно, телеграфка не уведёт меня в сторону, но в такой местности даже на линии определить свои координаты не так уж просто. Когда-то в избушке проживали телеграфисты, а теперь она стала ненужной. Крыша провалилась, но внутри ещё вполне нормально. Прежние хозяева оставили запас дров для печки, керосина для «летучей мыши», ящичек с продуктами. Всё очень старое, но сохранилось не плохо. Например, пачка макарон 90-го года выпуска.
Очередное общение с картой дало понять следующее. Если продолжать маршрут по телеграфке, впереди окажется ещё 50 км такой же труднопроходимой местности, дальше переправа через реку, 25 км уже по лесу до посёлка Янов Стан. Ну а после ещё больше сотни километров по насыпи и проблема на чём-то проплыть по Енисею 100 км. Дома, когда маршрут планировался, эти расстояния казались реальностью. Они кажутся таковыми и сейчас, когда все трудности позади. Но тогда, сидя в избушке, было принято решение возвращаться назад. Только, не тем же путём, а по реке Парусовой. Через три километра телеграфка должна была сделать поворот, а от него можно напрямик выйти к реке (ещё 3 км). Правда, придётся безо всяких ориентиров пересечь тундру, но теперь это уже не казалось невозможным.
Прощаюсь с избушкой и снова начинаю движение. Интересно, сколько я сделаю передышек за эти 3 километра? Иду, отдыхаю, иду, отдыхаю. Счёт возрастает и возрастает, а поворота телеграфки всё нет и нет. Вот поворот, но в другую сторону. Беру азимут – и с удивлением узнаю, что линия ведёт меня не в том направлении. Но к тому времени усталость была настолько сильна, что голова уже не сообразила, в чём дело. А дело было в том, что я пропустил свой поворот и прошёл ещё дальше. На пути опять бесконечные протоки и озёра. Одна радость – старый вездеходный след. Большой пользы от него нету, но иногда на его пути попадаются участки твёрдой почвы, по которым можно сделать несколько полноценных шагов. Удивительно, раньше всё время ходил по твёрдой почве, и не осознавал, какая это радость. Как бы я теперь обрадовался любой дорожке, заросшей тропинке, лишь бы она не проваливалась, не утопала!
Телеграфка стала приближаться к перелеску, и только тогда мне стала очевидна ошибка в ориентировании. Линия привела меня к той же реке Парусовой, только пришлось сделать крюк. Где-то километра через два на карте значилась следующая изба, но дойти до неё сил уже не нашлось. Итак, за 22 ходки позади осталось 8,8 км. То есть, между передышками удавалось пройти в среднем метров 400.
Встаю на очередную стоянку. Ноги еле держат, радует лишь мысль, что из-за ошибки удалось преодолеть большое расстояние. К тому же, завтра не придётся идти. Только грести и грести. Впервые приходит идея сфотографироваться. Повесил аппарат на сучок, поставил на задержку, а сам принял вполне естественную для этого дня позу – упавшего рядом с рюкзаком. Когда увидел получившийся автопортрет, стало не по себе – слишком уж измученное лицо. А мне-то кзалось, всё не так уж и плохо.
В предвкушении горячего ужина разложил рюкзак, наломал дрова, нацедил в болотце воду. Ничего не предвещало очередного испытания, однако… Как только костёр зажёгся, вспыхнули лежащие рядом хвоинки и веточки. Огонь моментально перекинулся на дрова и в какие-то секунды вышел из-под контроля. К счастью, я стоял на маленьком (метров 10) островке среди болота, поэтому бояться было особо нечего. Но даже сжечь этот бугорок было бы для меня очень неприятным делом. Как ошпаренный, забегал к болоту с полуторалитровым котелком, но это были лишь капли. После тяжёлого дня ноги еле-еле передвигались, а тут ещё такая нагрузка. Локализовав пламя, бухнулся на землю без сил. Отлежался и снова принялся тушить. Может быть, борьба с огнём, заняла час – сложно сказать. Посреди моего островка теперь чернело огромное пятно, местами из него валил дым. Дымились и потрескивали дрова, откинутые на болото. Ещё одна потеря – в огне сгорел накомарник.
Ужинать больше не хотелось; поставил палатку и сразу же уснул. Через три часа прозвенел будильник, установленный на всякий случай. И очень даже не зря. Сразу в нескольких местах в земле светились угольки. В этом-то и опасность торфяных пожаров – огонь распространяется под землёй. Пришлось вылезать из палатки и снова бегать к болоту с котелком. Справившись с угольками, снова лёг спать и опять поставил будильник. На этот раз вставать не пришлось до самого утра.
Утром потратил ещё с час, чтобы победить огонь окончательно. Топором разрывал землю, рубил тлеющие корешки, заливал водой. По-прежнему каждое движение давалось с трудом, и только теперь стало ясно, что я чем-то заболел. Слабость, есть не хочется. Хорошо, хоть идти далеко не придётся.
Река действительно оказалась рядом, доковылял до неё за полторы ходки. Не помню, кричал ли от радости. Она оказалось довольно широкая и без завалов. Торопливо накачал лодку, погрузил рюкзак и оттолкнулся от берега.
x