О, это море, Белое море!

Впрочем, "Полунгой" она называется только на карте – двухкилометровке. Скорее всего, это ошибка картографов. Местные называют ее Пулонгой и шутят: "если Пулонга не город, то и Волга не река".

Когда-то в этих краях жил знаменитый поморский сказитель Матвей Коргуев. Раньше в Пулонге ежегодно устраивали веселый праздник, посвященный памяти сказочника. На живописной поляне всего в сотне метров от моря построили "Сказочный корабль Матвея Коргуева" – красивый деревянный парусник с высокой мачтой. Корпус корабля был сделан из старого, списанного МРБ ("малого рыболовецкого бота"), но об этом, не зная, нельзя было догадаться: мастера потрудились на славу. Семь лет назад праздники прекратились (теперь их отмечают в Чупе – самом большом поселке района). Пулонгские женщины вздохнули с облегчением: слишком уж усердно их мужья на празднике поминали славного сказочника. Волшебный корабль потихоньку гниет на полянке, мачта упала, резные доски отвалились…

Сейчас деревня быстро вымирает. Зимует в Пулонге лишь несколько пенсионеров, остальные жители давно перебрались в более благоустроенную Чупу, а кто и в большие города. В родную деревню бывшие пулонгчане наведываются только летом – а местные старики презрительно называют их за это "дачниками". Работы в деревне нет, а море и тайга уже не могут прокормить поморов, как встарь.

"Страшно зимой в Пулонге, жутко," - рассказывает старый шахтер и рыбак дядя Коля Шубин, один из немногих, кто наотрез отказался менять построенную своими руками избу на берегу моря на квартиру со всеми удобствами в Чупе. – "Целый день темно. Снегом заметет – не откопаешься. Дороги никто не чистит. До колодца не добраться. Берем воду с моря, из-подо льда – рядом речка впадает, и вода под самым льдом почти пресная." – А можно ведь, наверное, снег топить? – спрашиваем мы. Дядя Коля возмущается: "Ну нет, до этого мы еще не дошли, снежную воду пить…"

Народ вымирает целыми семьями. Приезжая сюда из года в год, каждый раз недосчитываемся кого-то из знакомцев: кто погиб в пьяной драке, кто заснул пьяный у костра и не заметил, как загорелись сапоги, кто попался на краже водки из магазина и получил срок… "Пять зэков сейчас в Пулонге, - говорит дядя Коля. – Многовато для маленькой деревни. Мы со старухой и в Чупу не можем съездить – дом не оставишь без присмотра, мигом все вынесут".

Кереть – старинное поморское село. Наш старый друг, коренной помор Володя Панарин, был родом из Керети. Он рассказывал, как до войны, в годы его детства, в Керети случился пожар, спаливший всю деревню. Дул сильный ветер, огонь быстро перекидывался с одной избы на другую. Надрывно бил колокол на деревянной колокольне керетской церкви. Сгорела и церковь. Потом, среди дымящихся руин одного из домов, мальчишки нашли бочку варенья, расколовшуюся от жара. Варенье растеклось по золе и углям. Пацаны обрадовались: кто ложкой, а кто и так, горстью, принялись уплетать редкое в те времена лакомство. Но недолго их пир продолжался: откуда ни возьмись появился мужик с ведром, разогнал мальчишек и давай варенье в ведро нагребать…

После пожара отстроиться заново – для поморов дело невеликое. Не пожары погубили Кереть, а реформы. Сначала, во время коллективизации, почти все поморы были жестоко "раскулачены". Ведь в этих краях никогда не было ни помещиков, ни крепостного права. Поморы были люди хозяйственные и зажиточные. Одним словом – кулаки. Дед Володи Панарина имел свой парусник, ходил на нем в Архангельск и на Новую Землю бить морского зверя. После коллективизации из поморов чудом уцелели лишь отдельные семьи. После земля снова заселялась – потомками ссыльных, строителей Беломорканала и заключенных Соловецкого Лагеря Особого Назначения…

Что не доделал Сталин, закончил Хрущев. Мероприятия по "укрупнению" деревень и налоги на домашнюю скотину подписали Керети окончательный смертный приговор. Остатки жителей перебрались в Пулонгу, среди них и Володя Панарин со своей матерью, в то время уже вдовой – Володин отец погиб на фронте в самом начале войны. Сейчас Кереть постепенно снова оживает – кое-кто из местных строит там себе летние дачи.

Еще там бывают ихтиологи и работники рыбнадзора. Кереть стоит возле устья одноименной реки, и река эта – единственное во всей округе место нереста семги.

Не пошли мы к Керети, а гонимые попутным ветерком двинулись на восток, к Черемшихе. Вдали, немного севернее нашего направления, видим знакомые очертания горы Шеврухи, Красного мыса, манящий силуэт маяка. На самом конце Красного мыса есть крохотный островок — Красная луда. В отлив — это часть суши, в прилив — остров.

На восточной, обращенной к морю оконечности Красной луды есть древний каменный "лабиринт" – круг диаметром около десяти метров, выложенный небольшими камешками. Внутри круга камешки образуют сложную сеть переплетающихся тропок, развилок и тупиков. Толстый ковер мхов и лишайников почти полностью скрывает от любопытных глаз это странное сооружение, созданное древними обитателями здешних мест – лопарями, или саамами. Три или четыре тысячелетия назад саамы строили такие лабиринты на многих островах Белого моря. Самые лучшие образцы этих ритуальных сооружений сохранились на Соловках. Никто точно не знает, для чего предназначались лабиринты, известно лишь, что они были связаны с магической практикой и с солнечным культом.

Соседние с саамами народы – карелы, финны и шведы – издавна считали их искуснейшими колдунами и слегка побаивались. Воспоминания об этом сохранились в карело-финском эпосе "Калевала", где страна саамов, Похъёла, изображена как царство тьмы и обиталище злой и могущественной старой колдуньи по имени Лоухи.

Мы не верим в приметы, но в магический лабиринт на Красной луде лучше не входить. В былые годы мы пару раз входили в него, и обязательно после этого случалось что-нибудь нехорошее.

На следующий день, проплыв мимо Пежострова, мы достигли коренного берега. Благополучно миновали опаснейший мыс Шарапов и продолжали свой путь в сторону Калгалакши.

Мыс Шарапов – это почти отвесная каменная стена, протянувшаяся примерно на километр вдоль берега и обрывающаяся прямо в море. Под скалой – камни и мели. Во время ветров у Шарапова бушуют громадные волны и образуются сильные течения. Местные жители считают мыс Шарапов самым опасным местом на всем побережье. Много рыбацких лодок погибло под этой скалой, прижатые к ней течением и разбитые в щепки волнами.

За Шараповым по берегу часто попадаются горелые леса. Лето в этих краях недолгое, но теплое. Бывает и настоящая жара градусов в 25-30. Иногда в июле случаются сильные засухи. В это время сухие мхи и лишайники, образующие лесную подстилку, готовы загореться от любой искры. Даже тщательно погашенный костер может стать причиной пожара, если развести его на каменистой почве, где между камнями вклинились прослойки торфа и древесные корни. По этим "тайным ходам" огонь может проползти под землей несколько метров, а потом вырваться наружу и уничтожить десятки гектаров леса. Северная растительность после пожара восстанавливается медленно. Из года в год мы следим за тем, как природа пытается залечить следы одного из лесных пожаров, случившегося 14 лет назад.

Черничники и брусничники там уже частично восстановились, а вот ягель – олений мох, придающий северным лесам непередаваемую красоту, даже не начал расти. Что касается деревьев, то первые крошечные сосенки – четыре хвоинки на тоненькой палочке – появились лишь на восьмой год после пожара. Говорят, для полного восстановления сгоревшего соснового леса нужно не менее ста лет…

Необычно выглядят горелые прибрежные тундры через несколько лет после пожара. Вместо толстого упругого ковра ягодников и приземистых кустиков красной смородины – тонкий слой ярко-зеленого мха и торчащие кое-где одинокие цветочки (скромные дикие гвоздички, ароматные любки, ромашки…).

Самая неприятная особенность горелой тундры – чудовищные тучи мошки, от которой не помогают никакие репелленты. Эти мелчайшие, но ужасно кровожадные и больно кусающиеся насекомые способны пролезть в самую крохотную дырочку в палатке, и горе тем туристам, кто должным образом не позаботился о герметичности своего убежища…

Деревня расположена в одном из самых живописных мест на всем Карельском берегу. Здесь в море впадает Сонрека, а от морских волн и ветров деревню закрывает длинный гористый остров. Поморы прозвали его Соностровом, потому что здесь, в тихой безопасной гавани, они обычно спали после трудного дневного перехода. Соностров расположен как раз на расстоянии дневного перехода от обеих ближайших поморских деревень – Гридина и Керети. Как видно, поморы на своих тяжелых карбасах, на веслах или под прямым парусом, проходили в день большее расстояние, чем мы на своем легком катамаране с "фирменной" парусной оснасткой.

Деревня была ликвидирована во время Хрущевского "укрупнения". Сейчас от нее осталось лишь несколько полуразрушенных домов, почти скрытых в буйных зарослях травы. Сочное, благоухающее разнотравье вышиной в рост человека - редкость в здешних местах. Люди до сих пор приезжают сюда из дальних деревень на моторках, чтобы накосить сена своим барашкам.

В начале перестройки в Сонострове решили устроить мидиевую ферму. В то время многие предприимчивые люди возлагали большие надежды на развитие мидиевого хозяйства на Белом море. Было создано несколько десятков мидиевых плантаций. Мидий научились выращивать на толстых канатах, подвешенных к огромным пластиковым поплавкам в виде длинных черных труб, запаянных с обеих сторон. Научились и заготавливать мясо мидий, которое пользуется огромным спросом за границей. Кроме того, из мидий получают лекарственные препараты, используемые при лечении лучевой болезни. Как бы пригодились эти препараты жертвам Чернобыльской аварии! К сожалению, из благого начинания ничего не вышло. Предприниматели не смогли справиться с бюрократическими препонами, и почти все мидиевые фермы сейчас заброшены. Черные пластиковые трубы кое-где еще качаются на волнах, удерживаемые якорями, но большая часть их давно выброшена на берег. Обычно у этих труб отпилены концы: местные жители используют их в качестве бочек для воды.

Последняя действующая мидиевая ферма на Белом море – соностровская. Владеет ей рыбозаготовительная компания из города Беломорска. Работники фермы могут продать проплывающему туристу немного мидий, а иногда даже разрешают набрать их бесплатно с подводных канатов.

По берегам Белого моря, на мысах и лудах, стоят почерневшие от времени деревянные кресты. Говорят, они поставлены в память утонувших рыбаков. На самых старых, полуистлевших крестах иногда можно разобрать старинные буквы – инициалы погибших, и старославянские цифры (те же буквы с особым значком – тильдой), - наверное, даты их гибели. Кресты – восьмиконечные, раскольничьи.

Во время никонианской церковной реформы при царе Алексее Михайловиче поморы не приняли новой веры. Сопротивление реформам возглавил Соловецкий монастырь, куда собрались ревнители старины со всех концов России, в том числе – многие участники недавно подавленного восстания Степана Разина.

Войско, посланное царем для усмирения мятежников, несколько лет безуспешно осаждало неприступные монастырские стены. Этот эпизод вошел в историю под названием "Соловецкое сидение". В конце концов монастырь пал, и "крамолу" искоренили со всей жестокостью, свойственной той эпохе. Но большинство поморов упорно держались старой веры вплоть до XX века, когда советская власть уничтожила и самих поморов, и их культуру. Только восьмиконечные деревянные кресты еще напоминают о прошлом…