Велопутешествие по Азербайджану.

Самолет садился в дождь.
Капли медленно текли по стеклу наискосок. Под нами серой ртутью блестело море, а вверху низкие тучи висели хмурым потолком. Нас встречал солнечный Азербайджан.

Как обычно, это была авантюра. Вообще-то, мы собирались в Киргизию. Там нас ждали красоты предгорий Тянь-Шаня, соленые воды Иссык-Куля, горные перевалы и цветущие степи. Так рисовались нам из Москвы предстоящие майские праздники, пока мы не созвонились с одной из турфирм в Бишкеке. Оказалось, в то время кое-где на равнине еще лежал снег, а предсказать, что творится в горах на высоте перевалов выше трех с половиной тысяч, несложно – это совершенный непроход, тем более, с велосипедами. Не зря самые ранние отчеты о походах в тех местах датировались концом июня. В мае там делать нечего.
Поэтому за несколько дней до срока мы сдали билеты в Бишкек и купили в Баку. Маршрут набросали на коленке, лишь наудачу списавшись на одном из форумов с ребятами из Бакинского горного клуба. Как всегда, мы летели в неизвестность.
В аэропорту нас встречали. Двое парней отделились от толпы и, с осторожным интересом взирая на наши груды рюкзаков и велосипедов, плывущих по залу, спросили, не мы ли это. Мы.
Будучи с детства пропитанным ядом самого жесткого города России, я был готов ко всему. Что нас не встретят. Или - что просто довезут до гостиницы и оставят там. Что спросят, чем помочь, и пока мы будем напряженно подбирать слова, не услышав ответа, попрощаются. Я этого не ожидал, но был готов. В чем-то это по-московски.
Но век живи – век учись. Все оказалось иначе. Только сейчас я могу сформулировать, что это было: ребята взялись решать наши проблемы. Где поесть, сколько заплатить, как разобраться с деньгами (Боже, как с ними вообще можно разобраться?!), как ехать, куда и на чем. Без помощи ребят, полтора дня ходивших с нами и решавших наши проблемы, нам было бы гораздо труднее. Как-то сразу, без всяких оговорок на то, что ребята услышали про нас два дня назад на форуме и увидели только в аэропорту, стало ясно – мы приехали к друзьям.
* * *
В поезд мы входили частями. Нам нужно было создать для проводника видимость, что у нас не столько велосипедов, а гораздо меньше. Потому что вселиться в купе рядом с туалетом с четырьмя велосипедами, рюкзаками и собственно нами – задача не из простых. Свободное место осталось лишь на пятачке между нижними полками. Занято 90 процентов поверхностей, 60 процентов объема. Надеюсь, поезд не будет очень трясти, поскольку стопка велосипедов крепится к полкам честным словом.
Вагон страшно разбит. Зеркал в азербайджанских поездах нет в принципе. Все крючочки, полочки, лампочки, что бывают в купе, отвинчены и отломаны до нас. У нашего купе дополнительная «призовая» особенность: судя по запаху, у нас прямая дырка в туалет.
Выспаться не удалось. Те пять-шесть часов, что должен идти поезд, оказались непригодны ко сну в первую очередь из страха проехать свою станцию. Точного расписания у поездов также нет. Прибытие, со слов проводника, планировалось где-то в пять-шесть часов утра. Какой уж тут сон…

Мне постоянно приходила на ум фраза, рожденная басней Крылова «по городу слона водили». У меня это звучало так: «Слоны, кругом слоны…» Полное ощущение себя как чего-то настолько экзотического, что ради этого люди приходили издалека, звонили соседям, спускались с гор. Коля даже придумал термин - «роение». Первое мы увидели на станции.
Пустынная станция. Шесть утра. Домик связиста или обходчика. Мелкий дождичек. Проводник передает нас человеку из этого домика, который, узнав, откуда мы, начинает куда-то звонить и рассказывать, что у него четверо русских, приехавших с велосипедами из Москвы. Ему долго не верят, говорят, что шутит. Но приходят и убеждаются. Через полчаса в домике уже человек десять мужчин, которые отчаянно пытаются скрыть свой интерес к нам и нашей технике.
Тем временем, нам нужно собрать велосипеды. Коля, еще в Москве всем объяснявший, что багажник настоящего велотуриста должен быть сварной и проверенный в бою, достает из рюкзака совершенно новый, запаянный в полиэтилен, сборный багажник на винтах, и начинает изучать инструкцию по сборке. К моменту, когда все мы собрали свои велосипеды, я вижу, что Коля собрал багажник неправильно. Разбираем, начинаем сначала.
Наконец, первые повороты педалей. Первые щелчки переключателей скоростей. Первые маневры на непривычно тяжелых велосипедах. Первые капли, стекающие на лицо.
До первого крупного населенного пункта мы доехали быстро. По какой-то причине мне было очень легко ехать, и я постоянно улетал вперед с риском проскочить какой-нибудь поворот. Приходилось всех ждать. Коля подолгу изучал карты, Олька ставила в GPS-се точки, Дашка отдыхала. Я просто ждал.
Еще в Баку ребята очень серьезно отнеслись к возможным встречам с представителями властей. Нами были запасены бумаги, разработаны слова, которые мы должны сказать и на кого сослаться, чтобы милиционеры или пограничники прониклись серьезностью нашей миссии и почувствовали, что у нас за плечами о-го-го кто есть. Однако, как я подсознательно и предполагал, в Азербайджане работают другие слова.
Остановили нас в воду. Милицейская машина остановилась так, что наши велосипеды скопились на берегах большой лужи, и, будучи в ее центре, я надеялся лишь, что ботинки не потекут. Попытка объяснить, что четверо забрызганных грязью славянского вида велосипедистов есть научная экспедиция с очень важными для науки целями, никакого видимого эффекта на милиционера не произвела. Последовал долгий разговор милиционера с начальством по сотовому, где в паузах Коля пытался впихнуть аргументы про Минэкологии Азербайджана и тому подобное. Бесполезно. Милиционер уже во второй раз начал произносить фразу «нужно проехать и все выяснить», когда Коля повторил мою мысль. Вслух.
- А не подскажите, где тут можно поесть? Кафе бы какое-нибудь. Кушать хочется…
Дальше мы ехали в сопровождении милицейской машины. Без мигалки и сирены, но, все же, весьма представительно. Мы ехали кушать.
Кафе оказалось небольшим, современно-пластиковым, но при этом очень уютным. Видимо потому, что нас принимали как особых гостей. То ли сказался наш вид и способ передвижения, вызвавший большой интерес хозяев кафе, то ли приведший нас милиционер нас как-то отрекомендовал, но обслуживали нас на высшем уровне.
Вообще на меня большое впечатление произвело то, что во всех кафе и ресторанах обслуживают мужчины. Вспомнились слова отца, выросшего в Дагестане, про то, что когда приходил дорогой гость, его обслуживал сын хозяина, и это считалось знаком высокого уважения к гостю. В Москве, да и в России в целом, официантами в большинстве случаев работаю женщины. В Азербайджане я ни разу не видел женщины-официантки. Всегда это обходительные молодые люди, обслуживающие с непривычной для меня смесью сдержанности и уважения.
Еда нас расслабила, и проехали мы в тот день немного. Хотя, быть может, дело было не в еде. Решив отыскать горячие источники, обозначенные на картах, мы три раза вхолостую влезали с велосипедами в крутую горку, каждый раз узнавали у местных, что источники в очередных пяти километрах, с сожалением спускались и ехали дальше.
Когда на очередном подъеме мы остановились у родника немного отдохнуть, из остановившейся «девятки» вышел молодой парень, и попытался с нами заговорить. Трудность состояла в том, что объясняться мы могли лишь жестами – по-русски он не говорил совсем, мы по-азербайджански едва выучили «чох саол». После безуспешных попыток понять, о каких «коттедж» нам говорит парень, указывая наверх, мы достали разговорник. Нас приглашали наверх в гости, где у парня были несколько коттеджей.
Наверху действительно раскинулась деревня современных «избушек на курьих ножках». Поскольку все дома на этих склонах не должны иметь фундамента, их строят на сваях. Где-то я прочитал, что это экологические требования, и они неукоснительно выполняются, что опять-таки не очень для нас привычно.
Хозяин этих домиков Эльнур и его друг Фарид предложили нам остаться на ночь в одном из коттеджей. Бесплатно. После недолгих препирательств между мной, желающим ехать дальше, и Колей, желающим остаться, мы потащили рюкзаки в дом. За этот день мы проехали километров двадцать.
Горячие источники мы все же нашли. Источников было два – «окультуренный» в пансионате немного выше по дороге, и дикий - пятью километрами выше по ущелью. Мы выбрали дикий.
Рядом с вывеской ИСТИ-СУУ тоже стояли коттеджи. Стоило нам спросить дорогу к источнику, как мужчина в наглаженных брюках, белой рубашке, чистых туфлях и с зонтом перевел нас по мостику через реку и направился по лестнице вверх по склону. Как обычно, я испытывал некоторую неловкость от того, что нам помогают: достаточно было просто указать, мы бы нашли сами. Но здесь так не принято. Здесь тебя отведут, подождут, когда ты все рассмотришь, задашь все вопросы, и лишь когда станет очевидно, что помочь уже нечем, оставят одного, чтобы не мешать. Поразительно!
А смотреть действительно было на что. На самом обычном склоне были выкопаны несколько ямок, в которых горел самый обычный «вечный огонь». Запах подсказывал, что горит природный газ. Газ иногда задувало ветерком, но стоило щелкнуть зажигалкой или просто поковырять палочкой в ямке, как газ вспыхивал с негромким хлопком. По- фотографировали, пожарили на палочке хлеб, погрели руки. Возникла даже мысль ночевать тут – на газу приготовить ужин, не тратя купленные в Баку газовые баллоны. Но она так и осталась шуткой - пора спускаться.
Источники оказались внизу, у реки. Ни клубы пара, ни кипящая вода, ни странные водоросли, живущие в кипятке, не могли удивить нашу Ольку, которая все это видела на Камчатке в более «промышленных» масштабах. Однако удивить удалось и ее.
Это было сочетание огня и воды. Две несовместимые стихии. Горящая вода, кипящий гейзер, из которого идет природный газ. Щелчок зажигалки – и вода расцветает синими и желтыми языками пламени. Когда смотришь на это, возникает мысль - так быть не должно!
Вода была очень горячей, градусов восемьдесят. Потрогать ее можно, лишь опустив руку в речку, куда стекали горячие ручьи: большому пальцу будет горячо от кипятка, а мизинец замерзнет в ледяной реке. Очень необычное ощущение.
Поднявшись от реки, мы воспользовались гостеприимством хозяев коттеджей, угостивших нас чаем с необычно сладкими лимонами. Лимонов мы съели много. Нам было неудобно и даже немного стыдно за самих себя, но каждый не мог ничего с собой поделать. Когда ставится блюдце с лимонами, ты говоришь себе: «Пусть стоит! Хватит есть. Не буду!» Потом считаешь дольки, видишь, что их еще много, и решаешь, что исчезновение одной не изменит картины. Так думает каждый. Через десять секунд блюдце становится пустым, и парень в сторонке начинает резать новый лимон.
После мы искали эти лимоны везде, и нигде не смогли их купить. Диковинка, редкость. Они ведь и правда сладкие! Не удалось найти их даже в самой Ленкорани, хоть нам и сказали, что они растут только там.
Хорошо, что обратно ехать с горки - мы так устали! Хочется есть, но лень доставать горелку и варить макароны. Настойчиво хочется «кафе».
По возвращении в коттедж мы узнали у хозяев, что чуть выше, в пансионате с источником, есть кафе. Пройдя метров пятьсот, мы увидели среди деревьев домик, который вполне мог быть нашей целью. На вопрос «кафе ли это?» нас пригласили раздеваться и проходить. В просторном помещении стояло несколько столов, сидели люди, чуть в сторонке сидел человек, похожий на бухгалтера. Он что-то писал в бумагах и считал на калькуляторе, будто сводил дебет с кредитом. Оторвавшись от дел, он расспросил, откуда мы, принял заказ, покивал, что такой непогоды не было уже давно, и вернулся к делам. А мы совершенно органично расслаблялись, обсуждали планы на завтра, смотрели какое-то шоу по телевизору, ели, болтали. Полтора часа пролетели незаметно.
Когда Коля обратился к «бухгалтеру» с вопросом «Сколько мы должны?», тот лишь неопределенно махнул рукой и сказал «Гостем будь!»
- Коля, как так?! Давай заплатим! Неудобно же! – я был настроен решительно.
Однако хозяин заведения (а это был именно хозяин, а не бухгалтер) не менее решительно повторил, что мы гости, подразумевая, что денег он не возьмет. Единственное, что нам оставалось, это сказать, что мы придем к нему завтракать только за деньги. Хозяин согласился.
После этого он повел нас показать свое хозяйство. На первый взгляд, ничего выдающегося. Домики на сваях для приезжающих в сезон туристов, разбросанные под тенистыми деревьями. С особой гордостью хозяин показывал домик, построенный только-только: не большой, но очень уютный деревянный дом с большой открытой верандой, откуда открывается красивый вид на долину. Видно, что дом строили для себя. Наемные рабочие так не строят. Всегда можно увидеть неплотно пристающие плинтуса, не доведенные до совершенства наличники, шероховатую вагонку стен. Здесь все было так, как должно быть: все сделано правильно, все подогнано, доделано. Даже окошко при входе совершенно нетипичного вида – по форме и конструкции видно, что делали вручную.
На обратном пути хозяин с гордостью рассказывал, что проекты всех домиков он рисовал сам, сам же руководил строительством, следил за хозяйством. Я понимающе молчал, девчонки искренне удивлялись.
Вернулись уже в темноте. Хотелось спать. Оставалось лишь отписать домой смс-ку, что у меня все в порядке.
«Третий день дождь. Опять едим. Денег не берут. Стремительно толстею».

Image 1 of 1 Maximize imageRestore image "Вечный" огонь

На следующий день мы хотели встать пораньше и быстренько собраться. Как, впрочем, и в любой другой день. Встали мы как всегда. Часам к двенадцати, позавтракав приготовленной на горелке кашей, мы вышли из домика.
Внизу мы очень тепло попрощались с Эльнуром и Фаридом. Обменявшись телефонами, мы двинулись в путь.
С точки зрения происходящих событий велопоход очень скучное занятие. Ты крутишь педали, взбираясь в горку, останавливаешься передохнуть, любуешься пейзажами и едешь дальше. Ты хронически мокрый, по пояс забрызган грязью. Рассказать вроде особо нечего.
Но это если смотреть снаружи. Изнутри совсем иначе.
Во-первых, это спорт. Заставлять себя ехать под дождем в мокрой одежде, бороться с собой за то, чтобы подняться до следующего поворота, переть вверх, невзирая на усталость, и хвалить себя за то, что ты смог, – тут спорта хоть отбавляй. Встречные деревни проносишься со свистом, если дорога под горку, или, если в гору, из последних сил выжимая педали, пытаешься стереть страдальческое выражение с лица.
Во-вторых, это красота. Горы, долины, реки – они все время разные. Проехав обычные домишки, ты поднимаешься к очередному повороту, и, оглянувшись узнать, где там наши, замираешь. Под ногами - широкая зеленая долина с нарисованной творцом ниткой реки, разбросанными по обе стороны дороги белыми домиками, пасущимися под ногами коровками и уходящими в далекую легкую дымку хребтами. Идиллическая картинка - то ли из глянцевого журнала, то ли из рекламы новозеландского масла. Что-то, чего в жизни не бывает. Жаль только, в фотоаппарат это не запихнешь – получатся лишь кусочки. Жаль, не перескажешь, не нарисуешь – получится нечетко, условно, неярко. Это можно видеть только здесь, сейчас, самому. Это неповторимо!
Место для ночевки мы стали искать заранее. Нам нужно найти место побезлюдней, чтобы спокойно и мирно переночевать и утром двинуться дальше. Еще нам нужна вода. Неудивительно, что нам глянулся ручей, за тысячи лет пропиливший в породе весьма солидное ущелье с пологими площадками у воды. Тихо, никого. Только где-то в высоте, на вершинах гор слышны далекие голоса. «Пастухи поют», - сказала Дашка.
Олька и Коля ушли, оставив нас с Дашей с велосипедами. Ни души вокруг…
Когда ребята вернулись через десять минут, рядом с нами стояло восемь местных. Мужчины, мальчишки. Спустились с гор. Еще трое вылезли из остановившейся волги. Вот тебе и никого!
Начались расспросы.
Буквально на второй день похода мы уже могли вести беседу вполне автоматически, без напряжения мозга.
- А вы откуда?
- Из Москвы.
- Что, прямо из Москвы на велосипедах???
- Нет, до Баку на самолете, до Массалы на поезде, оттуда на велосипедах.
- А куда едете?
- В Ярдымлы, потом в Лерик и Ленкорань.
- Да… А как вас зовут?
- Коля, Оля, Даша, Паша…
После этого разговор мог ветвиться как-то по-новому, до этого – практически без вариаций.
Поболтав таким образом с местными, мы уже собрались было идти устраиваться, но тут кто-то из мужиков попросил прокатиться на велосипеде. Ну, как тут откажешь? Мужики оседлали наших коней и бодро покрутили в горку. Там развернувшись, разогнались и со свистом пронеслись мимо нас, укатив в другую горку. Развернулись, опять пронеслись. Эх, хорошо! В какой-то момент я заметил, что в нижней точке парни пытаются крутить педали в обратную сторону, и сообразил, что они пытаются затормозить, как это делается на «Украине» или «Десне». А у нас-то тормоз на руле!
«Тормоза на руле!!!», - стали кричать мы. Когда в очередной раз, пролетая мимо, им все же удалось остановиться, один, смущенно улыбаясь, сказал, что действительно не сообразил, как же остановить этого коня.
Ущелье оказалось подходящим. Метрах в ста от дороги нашлась прекрасная площадка для палатки.
Большая часть народа последовала за нами. Под любопытствующими взглядами мы стали ставить палатку, разжигать костер. Мы угостили всех московскими конфетами, и нашу полянку сразу усыпали фантики. А я-то удивлялся, как тут чисто. Неужели потому, что тут нет конфет?
Из распакованного Олькиного рюкзака выглянула блок-флейта. Оказалось, что среди местных есть профессионал по этой части. Очень зажигательно звучат в узком ущелье быстрые и переливчатые национальные мелодии.
Наконец, все стали прощаться. Сфотографировались на память, мы пообещали прислать фотографии. Все ушли, остался только один мужчина. «Мой дом тут, рядом, - он указал на крутой склон, уходящий вверх метров на триста. – Пойдемте в гости, что вы тут мерзнуть будете?!» Но желания тащиться вверх не было, и мы убедили его, что нам вполне тепло в спальных мешках. Его дочь принесла нам родниковой воды, поскольку из ручья, как оказалось, пить нельзя. Мы уговорили его остаться на ужин, и долго проговорили у костра в темноте.

Город Ярдымлы на первый взгляд не отличается от других, разве что покрупнее, то есть он дольше тянется вдоль дороги. Если бы не Гейдар Алиев.
Любовь к Гейдару Алиеву невольно навевает ассоциации с советскими временами. Мы ехали по проспекту Гейдара Алиева мимо идеально ухоженного, будто мы в Лондоне или Брюсселе, парка имени Гейдара Алиева с памятником ему же, рассматривали большие щиты с плакатами Гейдара: вот он рядом с военными, вот на заводе, вот среди пастухов, вот на митинге… Признаться, мне так и не удалось понять, насколько простые люди разделяют эту любовь. Впрочем, не мое это дело.
Ярдымлы стал нашим очередным прибежищем. После очередного спуска и перед крутым подъемом мы нашли несколько гостеприимных кафе, где мечта по имени «кебаб» воплотилась в реальность.
Вообще, у меня сложилось впечатление, что мы все время ели. Мы ехали от кафе к кафе, поддразнивая друг друга приглашениями «заглянуть вот сюда, да и тут хорошо пахнет, а когда доедем вон туда…» Мы ели много, вкусно, и каждый раз взирая на накрытый стол, я настороженно прислушивался, когда организм скажет, что больше не влезает. И опустошив стол, констатировал, что организм по-партизански молчит. И даже намекает, что можно было бы добавить…
В Ярдымлы же нам пришлось картинным жестом оглядеть стол, и, описав пальцем круг, произнести: «Будьте добры повторить!» Как мы после этого остались живы?
Тем не менее, необходимость крутить педали никто не отменял. Мы расспросили хозяина о дороге, и решили доехать до погранзаставы, чтобы спросить разрешения у пограничников проехать по дороге вдоль границы с Ираном. Очень хотелось туда, посмотреть на иранские горы, увидеть великий Аракс.
За Ярдымлы дорога стала хуже, асфальт покрывал слой жидкой грязи, выбоины и ямы встречались гораздо чаще. Скорость упала, въехали в сплошной туман, нижние конечности приобрели ровно-грязную окраску. Судя по карте, дальше, за заставой асфальтовая дорога должна смениться грунтовой. Интересно, как должна выглядеть грунтовка после двух недель дождей?
Часового на посту не было. Калитка в заставу открыта, никого нет. Отправили Колю и Ольку на разведку. Через десять минут они вернулись за нами.
Взгляд у подполковника строгий и внимательный – взглянул-сфотографировал. Проверил документы. Солдат принес чай. Стали расспрашивать о дороге.
Вдоль границы нас не пустят. Гражданским нельзя. Есть еще одна дорога на Лерик, но мы не пройдем, очень грязно. Единственный вариант – это возвращаться в Ярдымлы и оттуда подниматься на хребет. Потерять пятьсот метров высоты, после чего набрать их же - перспектива нерадостная, выходит, зря сюда ехали…
Однако, дело к вечеру. Место ночевки нашлось неожиданно легко – небольшое закрытое ущелье с ручьем, уходящее наверх прямо от автобусной остановки (интересно, тут еще ездят автобусы?)
Устали страшно. Морось. Ноги гудят. Сил нет. Притащили велосипеды. Сел отдышаться на камень. Взял губную гармошку. Получил от пришедшей Ольки втык за отдых вместо установки лагеря. Заодно досталось и Дашке. Разозлился, пошел за дровами. Палатка, костер, ужин, спать. Устал.

Казалось бы, спускаться вниз на велосипеде легко. Знай себе, катись и катись, пролетая дома, людей, гордо оглядывая уходящее вниз ущелье. Должно быть приятно.
Только не тогда, когда ты возвращаешься. Ты еще помнишь, как корячился на этом повороте, как останавливался у того парапета, как тут слезал и шел пешком, не в силах преодолеть подъем. Вчера ты набирал высоту, сегодня ты ее теряешь. Будто сначала чайной ложкой набирал ведро воды, а потом приходится ее выливать в канаву, поскольку ведро, оказывается, из-под навоза. А потом ведь снова набирать…
Небольшая чайхана у бензоколонки нас интересовала только как справочный пункт. Нам нужно было узнать, где начинается дорога на Лерик. Она должна была идти куда-то вверх.
Однако стоило нам остановиться, и роение снова дало о себе знать. Уже через три минуты нас окружало человек двадцать, обсуждавших на своем языке наши велосипеды и нас, заляпанных грязью спортсменов. Стоило Коле достать карты, как трое мужчин завладели ими, стали спорить, как нам лучше добраться до Лерика. Вариантов озвучивалась масса, обсуждались ориентиры, приметы, качество дороги.
Тем временем, нас усадили пить чай. Когда мы попили чай и собрались вставать, из толпы окружавших нас мужчин на стол вылетела купюра в пять мамедов. «Это за чай. Угощает!», - прокомментировал кто-то из толпы. Идентифицировать угощающего не удалось. Я же стал немного злиться – мы ведь можем и сами заплатить. Признаться, я от гостеприимства часто устаю.
Тем временем, в битве за карты победил невысокий, хорошо говорящий по-русски мужчина, который объяснил, что на Лерик лучше идти через Бюрзюнбюль, а дорога начинается прямо тут, за чайханой. На вид она была относительно проходима – избитая копытами коров глина выглядела не жидко, относительно сухо. Коля убеждал меня, что это непроходимая дорога, учитывая, что на той стороне реки она довольно круто уходила вверх. Однако мой шапкозакидательский энтузиазм бодро кричал, что по этой дороге ездят машины, а значит, и мы пройдем. Я кипел адреналином, мне хотелось вверх.
Когда мы уже собрались выдвигаться, выяснилось, что четверо из этой толпы нас проводят – они как раз из Бюрзюнбюля, и покажут дорогу. Самым старшим был седовласый аксакал в папахе, его сопровождал мужчина лет пятидесяти и двое мальчишек лет по семнадцать. Все они были одеты по нашим понятиям странно для окружающей грязи: пиджаки, выглаженные брюки, светлые рубашки. Не хватало только галстуков. Картину довершали зонты и резиновые сапоги. Эдакие деревенские интеллигенты.
Не без труда перейдя мост через реку, мы стали готовиться к подъему. Я скептически отнесся к совету Коли прицепить к велорюкзаку лямки и одеть его за спину. Велорюкзак очень неудобен для переноски, и громоздить его на спину разумно только когда нельзя вести не велосипеде. Однако я последовал его примеру, и не зря.
Помнится, кто-то из советских революционеров говорил: «Гвозди бы делать из этих людей!» Я долго думал, что можно делать из азербайджанской глины. Можно, например, насыпать ее перед окопами и поливать водой, тогда вся вражеская техника будет вязнуть, а атаки захлебываться. Можно использовать ее как клей при склеивании деталей ракет. Уверен, не отвалится и выдержит как минимум 30g.
Велопоход поворачивался к нам другой частью тела. Рюкзак за плечами стесняет движения, ноги скользят по глине, и, сделав шаг, ты съезжаешь наполовину, пока сделаешь следующий. Вдобавок ко всему, велосипед отказывается ехать. Густая глина с мелкими камешками толстым слоем прилипает к протектору, с поворотом колеса приезжает к тормозам и сбивается там в монолитный ком, обнимающий всю вилку. Колесо, еще недавно так легко катившееся, замирает, будто приклеившись, и … Все! Приехали! Ты берешь то, что есть под рукой – какую-нибудь палочку или свой любимый указательный палец, и отскребаешь этот ком от колеса. Глина вязкая, липкая, поэтому это занимает с минуту. Потом чистишь заднее колесо. Вытираешь палец об уже несуществующую чистоту штанов, и проезжаешь еще три метра. Повтор, цикл.
Но человек - существо разумное. Поэтому можно попытаться вдвое сократить себе работу, подняв заднее колесо, и везя велосипед только на переднем. Увы, это лишь немного облегчает качение, зато приходится нести лишний вес. В итоге твой разум возмущенный приходит к выводу, что легче этот велосипед тащить, чем везти, даже несмотря на то, что он потяжелел на пять-шесть килограммов грязи.
Десять метров вверх. Очень хочется сделать остановку. Выбираешь дорогу посуше, чтобы не так вязли ботинки, но сухих мест здесь нет. Глина липнет везде. Каждый ботинок по пять килограмм. Бедная Даша, у нее нет ботинок, она идет в сандалиях. Вот она делает шаг и одна тапка остается в глине. Возвращается, выковыривает, одевает. Делает еще шаг. Возвращается за второй тапкой. Как же тут ходят? Как тут может проехать машина (а следы, между тем, есть!)? И почему я не лошадь? На четырех ногах было бы легче.
Еще десять метров. Очень хочется остановиться. Заставляешь себя идти дальше. Впереди маячат спины наших сопровождающих, Коли и девчонок. Мальчишки по команде взрослых забрали велики у девчонок, Колин велосипед катит мужчина. Я свой тащу сам. Не отдавать же его аксакалу!
Еще десять метров. Остановка. Счищаю грязь. Бесполезно. Взваливаю велик на плечо. Рюкзак трет и режет плечи. Поднимаюсь на площадку, где меня ожидают, падаю на землю и ловлю ртом воздух. В голове перестает стучать кровь и мухи перед глазами постепенно растворяются. Шоколадка, вода. Да, я уже в порядке. Идем дальше. Некогда чистые брюки мальчишек измазаны грязью. Мужчина тоже пытается счистить грязь с пиджака, вроде пока без матюгов. Аксакал порывается мне помочь, но я решительно его отстраняю. Идем дальше. «Давай, милая! Ну же, еще немножко! Давай, мы сильные, мы сможем, все у нас получится. Еще, малышка! Пошли! Еще чуть-чуть…» Это я разговариваю… С кем? С велосипедом? Тогда почему в женском роде? Не важно. Я уговариваю себя идти, и это получается. По траве идти легче, но не везде возможно. Опять грязь. Трава, канава. Вот, тут уже легче. Еще триста метров и все: впереди на холме уже виден дом. Нас рассматривают дети. Вечереет.
Отдышавшись у дома, мы рассматриваем карту и очень хотим, чтобы нас пригласили в гости. Упасть и не двигаться – самая светлая мечта. Но что-то не клеится, и мы упираемся взглядом в дорогу. Спуск метров сто пятьдесят по вертикали. А потом столько же в гору по дороге рядом с газовой трубой. Нет, обойти спуск нельзя, надо спускаться. В наших глазах светится вселенская грусть.
В этот раз роение нам помогло. Стоило нам спуститься, как вокруг нас образовалась толпа человек в пятьдесят. Мальчишки стояли вдалеке и смущенно рассматривали нас, перетаскивающих велосипеды через рытвины перед подъемом, взрослые задавали уже типовые вопросы и предсказуемо удивлялись нашим типовым ответам. Мы, велосипедисты, были тут в новинку. Мы же были вымотаны и хотели лишь покоя.
Наконец-то сбылась моя мечта последних двух часов. Кто-то из мальчишек забрал мой велосипед, и теперь я тащу всего лишь рюкзак! Ура-ура, если так, то мы вполне сможем забраться на этот склон!
Остановившись на пологом участке, мы попадаем под перекрестные расспросы. Знающие русский язык всегда имеют преимущество перед остальными, поскольку могут с нами общаться. Здесь таких несколько, двое явно более городские. Угадывается, что это местные «братки» - по манере держаться, по явно современной дорогой одежде, цепям на шее, массивным часам. Они говорят, что знают место для ночевки, там есть вода, там удобно, и никто нас не побеспокоит. Они нас проводят. Мы соглашаемся. Кого-то послали за чаем и он ужасно долго идет. Мы с тоской смотрим на часы. Через час станет темно, а нам еще ставить лагерь...
Все это время вокруг нас бурлит мальчишеская толпа. Те, что постарше, забираются с нашими велосипедами на горку и съезжают оттуда. Мы натянуто улыбаемся. Велосипеды жалко. Наконец, один падает, и велик бьется задним переключателем о газовую трубу. «Пипец!» - проносится в голове. Чей это велик? Дашкин? Мда, повезло… Значит, завтра ремработы.
Наконец приносят чай, мы достаем московские конфеты. Девчонки фотографируют. Особенно колоритен один пацан. Он явно в этой компании играет роль шута: дурачится, смешит всех, задирается и убегает. На нем уже испачканные глиной брюки, похожая на советскую школьную форму курточка и драная шапка-петушок на глазах. Насколько я могу разглядеть, под глазом синяк. Колоритный. Только увидит фотоаппарат – сразу отворачивается и убегает, но Ольке, похоже, удается его пару раз щелкнуть.
Чай выпит. Благодарим хозяина, а он, увидев лежащие на подносе конфеты, начинает собирать их нам в пакет. Мы отпираемся, говорим, что это для них. Убедившись, что правильно нас понял, забирает наше угощение.
Мы начинаем движение, и за нами выстраивается длинная процессия. Вокруг бегут мальчишки, четверо катят велосипеды, степенно шагают «братки». Поднявшись на холм, «братки» отсекают большую часть пацанов и отправляют обратно. Теперь с нами лишь они и несколько пацанов, катающихся на наших велосипедах. Рядом со мной катит мой велосипед парень лет восемнадцати-двадцати. Ему очень хочется пообщаться, только непонятно о чем. Я, как могу, стараюсь поддерживать беседу, но из-за усталости мои возможности слово-воспроизведения уже невелики. Он рассказывает, как его в Москве грабили милиционеры, и я сокрушаюсь вместе с ним. Стыдно за нашу милицию, но ничего поделать не могу.
Тем временем, пройдя то ли большую лужу, то ли малюсенькое грязное озерцо, мы поднимаемся на холм. Выясняется, что наши спутники не знают места для ночевки. То ли они предполагали, что эта лужа нам чем-то поможет, то ли переоценили свои знания, но идти дальше некуда. На нас надвигается стена тумана, плотного и уже темнеющего – солнце село. По карте где-то рядом должна быть деревня, ребята подтверждают.
Решаем ставить палатку прямо там, где стоим, в двадцати метрах от дороги. Если пройти еще метров сто, можно встать на выступе, с которого утром откроется вид получше, да и от дороги подальше. Тоскливо смотрим на уступ и признаем, что не пойдем. Нет сил.
Коля и девчонки ставят палатку, я в сопровождении паренька отправляюсь в деревню за водой. Там она должна быть, ведь где-то же ее берут. Спросим у хозяев дорогу к роднику, наберем.
Парень шагает рядом и тоже пытается заговорить. По-русски он не знает ни слова. Получается разговор двух глухих в темноте. Я не понимаю его, он – меня. Помучавшись, бросаем это дело. Он закуривает.
Тем временем, мы доходим до крайнего дома деревни. Нам навстречу выскакивает пес и начинает вокруг кружить с лаем, пытаясь испугать. Пес хороший, серьезный. Чуть поодаль стоит маленькая девочка с десятком овец, пытается отозвать собаку. «Овци, овци!», - кричит она вполне понятно. Собака, подобравшись, делает рывок к овцам, но, убедившись, что им ничего не грозит, возвращается. Парень швыряет в собаку окурок и попадает ей в нос. Та, жалобно заскулив, отходит, но сразу возвращается, еще больше разойдясь. Она уже не просто пугает, она стремится укусить, наказать напавшего, и пару раз почти достает его клыками. На меня она особо не реагирует, я спокойно иду рядом. Это не мой бой.
Дойдя до дома, мы останавливаемся во дворе, ища кого-нибудь из обитателей. Из небольшого сарайчика выглядывает женщина, и парень что-то ей говорит. Выходит девушка, невысокая, лет пятнадцати. Берет бутылки и котелок, идет за угол за водой. Тем временем я наблюдаю, как женщина вертит в руках лепешку и прилепляет ее в тандыр. Она замечает мой взгляд, улыбается, я улыбаюсь в ответ. Рядом появляется девочка, что пасла овец. Ей лет семь, у нее серьезное выражение лица, и выглядит очень колоритно – во взрослом платке, в кофте, в резиновых сапогах, с палкой выше ее в руках. Я любуюсь и искренне жалею, что у меня нет фотоаппарата. Девушка приносит воду. Забирая полный котелок, я говорю «Чох саол», и в распахнутых зрачках на мгновенье вспыхивает удивление. Мы прощаемся и уходим.
Вернувшись, обнаруживаю, что палатка стоит, внутри дечонки оборудуют спальные места, Коля общается с «братками». Достаю горелку, ставлю греться воду. У одного из «братков» вырывается «Вот у нас бы…»
- Что у Вас?
- Ну, у нас было бы все наоборот. Женщины ставили бы палатку, готовили еду, ходили за водой.
- А вы? Вы тогда зачем?
- А мы так, постоять, поговорить…
Скоро «братки» говорят, что пока идти, и прощаются. Обмениваемся телефонами, мало ли чего…
Уффф… Наконец-то можно немного отдохнуть! Просто посидеть в тишине…
Но – не тут-то было! Я замечаю в тумане двух всадников. Белая лошадь и черная. Подъезжают. С белой лошади слезает мужчина постарше, парень на черной остается в стороне.
Здороваемся. Мужчину зовут Алисафа, можно Али. После привычных выяснений кто мы и откуда, он зовет к себе. Оказывается, это в его дом я ходил за водой, на его земле мы поставили палатку. Мы вежливо отказываемся от гостей, и предлагаем ему отужинать с нами, тем более что гречка с тушенкой как раз подоспели. Он недолго отнекивается, но садится с нами и берется за миску. Как мы ни уговариваем присоединиться к нам молодого парня, тот лишь смущенно улыбается и говорит, что не голоден, продолжая в сторонке гарцевать на лошади.
Алисафа много работал в России, хорошо знает язык. После ужина наши фотографы (на четверых фотоаппараты были у трех) бросаются фотографировать пасущуюся в тумане белую лошадь. Алисафа говорит, что можно фотографироваться на лошади, да и покататься можно. Что мы и делаем.
Оказывается, я вполне лихо могу скакать галопом! Так лихо, что, обернувшись, вижу, что мне на перерез мчится парень на черной лошади. Лишь увидев, что я улыбаюсь, парень сбавляет ход. Видимо, решил, что лошадь понесла.
Прощаемся мы в полной темноте. Алисафа еще несколько раз заводит разговор о том, чтобы пойти в деревню, но мы не в состоянии. Честно отвечаем, что хотим спать, и говорим, что придем к нему в гости на завтрак. В его глазах мелькает удивление, видимо, от неожиданного нахальства, но вслух он ничего не говорит, лишь согласно кивает. Мы прощаемся и лезем в палатку.
Как же хорошо вытянуться и расслабиться! Удивительный кайф, недоступный ни отдыхающим на море, ни лежащим на диване. А все потому, что у них не было Бюрзюнбюля!
Вот, казалось бы, и все. Коля начал похрапывать, Дашка мирно засопела, я отвернулся в угол. Только Олька отважно пытается записать переживания дня в путевой дневник. Вообще-то, мы все должны были бы писать, каждый свой. Но нет ни сил, ни желания. Только Олька может.
И тут я слышу крик! Сел, прислушался. Опять! Кто-то кричит в темноте со стороны дороги. Матерясь про себя, вылезаю из палатки. В темноте светился голубым светом фонарик. «Ребята! – слышу издалека, - можно подойти? Я вам чай принес!»
Опускаюсь в палатку. «Блин, - говорю, - нам чай принесли!»
- Ка-акой чай?! – сонно возмущается Коля.
- Что-что??? – села Дашка?
- Чай… - говорю, и лезу наверх звать парня.
Это оказался тот самый парнишка, что катил мой велосипед.
- Я вам чай принес! Вот, что было дома, то и собрал, вы уж извините, что так скромно, - сказал он и стал разворачивать алую тряпицу. А в ней - чайные стаканчики с блюдцами, сыр, хлеб, зелень, масло…
Несмотря на то, что мы только что поужинали, сыр-масло-хлеб пошли легко и непринужденно. Парень отказался залезать в палатку, сел при входе, а мы сгрудились внутри. Потек неторопливый разговор. Мы расспрашивали его о жизни, рассказывали о своем путешествии, делились наблюдениями. А я сидел и думал, какая же сила толкнула этого паренька, вернувшись домой, собрать еду и пойти километров за пять к туристам. Либо это любопытство, интерес к новым людям, либо реально стремление позаботиться о четырех сумасшедших, ночующих в палатке. В итоге, я решил, что и то, и другое. Все вместе.

Image 1 of 1 Maximize imageRestore image Путь в Бюрзюнбюль

Image 1 of 1 Maximize imageRestore image Ночь долгого дня

Утром мы собрались в гости. Даже вопроса не возникло, готовить ли завтрак на горелке, или нет. Просто встали и стали собираться. Около десяти за нами заехал (прискакал, пришел – интересно, как это называется, когда на лошади шагом?) Алисафа и проводил к дому.
Погода, как и всю неделю, стояла неопределенная. Низкие тучи, иногда с неба сыпется непонятная морось, иногда начинается нормальный дождь, а то, бывает, накрывает все сплошным туманом. Одного нет совсем – солнца. Как ни одевайся – все равно мокрый весь и снаружи, и внутри.
Мы планировали позавтракать и выяснить у Алисафы, как нам добраться до следующих сёл. Кроме того, наши велосипеды очень нуждались в купании – тогда их вес уменьшился бы на четверть. А еще у Ольки спустила шина.
При дневном свете двор представлял собой такую же липко-чавкающую глину, как и вчерашняя дорога. На бетонной площадке крыльца стояла обувь. В этом описании не было бы ничего экзотического, если бы не то количество глины, которая хлюпала перед крыльцом и обрамляла каждый из стоящих в дверях ботинок и резиновых сапог. Наши хронически грязно-мокрые, весящие по пять килограмм от налипшей грязи, ботинки органично дополнили эту картину. Дашка долго танцевала перед крыльцом с фотоаппаратом, чтобы запечатлеть сию феерическую картину, а я размышлял, как ужасно трудно здесь жить.
Дом у Алисафы двухэтажный. Второй этаж гостевой, парадный – большая просторная веранда, гостиная и спальня. Похоже, постоянно тут не живут. Алисафа с гордостью показал нам эти комнаты, сказав, что приди мы вчера к нему, спали бы мы на этих перинах, а не в палатке. Все покивали, издавая неопределенно-одобрительные звуки, и я подумал про себя, что тонкая пенка на земле не так уж удобна и хороша, как во-он та перина…
Первый этаж жилой. Пройдя через длинную веранду, попали в плотный сумрак комнаты, где с трудом можно разглядеть стоящую в центре печь-плиту и устилающие пол ковры. Слева от печи сидят женщины: та, что вчера пекла хлеб в тандыре – жена Алисафы, пожилая женщина лет восьмидесяти – его мать, и дочь, которая вчера наливала воду. В комнате сумрачно, почти темно, свет с трудом проникает через занавешенные окна веранды и второе окно самой комнаты. Но как же здесь тепло!
Мы сняли особенно мокрые вещи – в основном, носки, - и сели на разбросанные подушки. Хотелось высушить всю мокрую одежду, но для этого нам пришлось бы раздеваться практически догола. Жена Алисафы налила нам чай, после стали собирать на стол завтрак для голодных велотуристов – сыр, масло, хлеб, зелень. А в какой-то момент в комнате появился еще один мужчина.
На вид ему года четыре. Плотный, серьезный, с бритой головой, он чем-то напоминал маленького буддистского монаха. Серьезно сдвинув брови, он рассматривал незнакомых людей, нимало не смущаясь и не пугаясь. Сев по-турецки на подушку рядом с нами, он внимательно вслушивался в наш разговор, очевидно, ни слова не понимая по-русски.
А мы тем временем обсуждали с Алисафой, как нам лучше ехать. До ближайших сел дорога грунтовая. Судя по карте, нам предстояло несколько спусков-подъемов, где нас, очевидно, ожидал новый Бюрзюнбюль. За окном плотный туман наползал на деревню, и я видел, как произнесенные Алисафой слова «оставайтесь до завтра» пускают корни в нестойкой Колиной душе.
После завтрака мы вышли осмотреться, и увиденное нас не обрадовало. Видимость метров пятьдесят, что вроде бы немало, однако понять в рваных клочьях, где нужная дорога и куда она уходит, было невозможно. Все горы и ориентиры в тумане, ничего не стоит пройти в ста метрах от села и не заметить его.
Чтобы не тратить время даром мы решили заняться отмыванием в ручье того, что можно было отмыть. Приведение в божеский вид велосипедов и оттирание самых-самых пятен на рюкзаках заняло пару часов, однако погода так и не улучшилась. Увидев, что погодных перспектив у нас нет, мы решили остаться до завтра.
Это был очень ленивый день. Мы постирались, отмыли технику, прогулялись по округе. Я попытался помочь хозяевам в их нелегком занятии – изготовлении кирпичей. Технология такова: глина со двора собирается в кучку, сверху кладется солома, и Алисафа с племянником начинают штыковой лопатой врубать солому в глину, таким образом перемешивая их. Перемешанная до некоторой степени однородности масса относится жене Алисафы, которая утрамбовывает эту глиномассу в прямоугольную деревянную форму, формируя таким образом кирпичи. Рядом с ней ровными рядами уже лежит сотни полторы кирпичей. Как объяснил Алисафа, эти кирпичи просто высушиваются на солнце, не подвергаясь обжигу или дополнительной обработке. Предназначались кирпичи для расширения хлева. Я отметил про себя, что, судя по фундаменту у дома, предполагается достраивать крыльцо, чтобы закрыть вход в дом и лестницу на второй этаж. Кирпичей нужно много.
Я с энтузиазмом взялся за лопату, неохотно отданную мне Алисафой, и стал таскать глину. Однако стоило мне остановиться, как у меня ее отобрали. Я в расстройстве отошел. А ведь так хотел помочь! «Ну да, ты ж там как клоун смотришься…» - сказала добрая Олька, и я обиженно пошел стирать штаны в ручье.
Тем временем нас все время сопровождал наш «маленький Будда». Несмотря на то, что у него семь старших сестер, он был явно любимцем всех и вся в доме, и знал это. Еще в доме Алисафа в шутку (а в шутку ли?) спросил его, кого из девчонок он возьмет в жены, и он уверенно сказал, что возьмет обеих. Сейчас же он помогал сестре выбирать курицу, которую сегодня вечером приготовят гостям, то есть нам.
Чтобы развлечь мальчика, Дашка достала губную гармошку и стала наигрывать мелодию. Я принялся выстукивать что-то на лежащем рядом ведре. Мальчишка замер и стал слушать. Дашка, видя нескрываемый интерес, протянула ему гармошку. В подарок.
Получив музыкальный инструмент, на котором он мог играть единственным способом «Ту-ту! Ту-ту!», мальчишка устроил нам небольшой концерт. На одну скамейку он сел сам, вторую поставил перед собой. Взял гармошку, подудел в нее «ту-ту, ту-ту», после чего аккуратно засунул ее в нагрудный карман рубашки. Потом ладошами несколько раз постучал по скамейке «бам-бам, бам-бам». Дальше достал гармошку, и «ту-ту, ту-ту», «бам-бам, бам-бам». Повторив этот музыкальный цикл раз пять, он, устав, встал и «ушел со сцены», неся показывать гармошку маме и сестрам. Через час звуки гармошки звучали уже где-то далеко в горах, а мальчишка по-прежнему крутился рядом с нами.
Близился вечер. Судя по запахам, женщины готовили что-то очень вкусное. Все, что можно сфотографировать, сфотографировано, где было возможно, погуляли. Туман так никуда и не делся, все так же висел вокруг.
Традиционный ужин честь гостей. Женщины внизу, у печи. С гостями за праздничным столом лишь Алисафа и его племянник, мужчины. Племянник работает в местной школе учителем. Здесь это почетно и денежно, учителей мало. Звучат традиционные тосты за хозяев, за гостей, за страну, которая так изумляет своим гостеприимством. Самым сильным оказался тост Ольки, которая подняла бокал за сына Алисафы, за наследника. Видно, она попала в самую точку: Алисафа очень растроган и польщен. Он говорит, что сын для него это воплощение всех его желаний, что до сорока пяти лет он и не жил, пока не родился сын.
Уже потом, обсуждая между собой и делясь наблюдениями, мы пришли к выводу, что семь дочерей Алисафе родила его первая жена, явно заправляющая в доме. Однако кроме нее была еще молодая молодая женщина, которую мы видели лишь изредка. Она все время была занята по хозяйству, и при встрече вела себя тихо и кротко. И где-то в словах Алисафы, совсем вскользь, промелькнуло, что у него есть вторая жена. Мы решили, что это она.

Спалось волшебно. Накануне, за столом мы старались не пить, что было довольно сложно. Пришлось Коле выводить нас из-под алкоудара: он заявил Алисафе, что как руководитель не разрешает нам пить, мол, мы спортсмены, нам нужно завтра очень рано проснуться и собраться, мы нужны ему свежими, завтра будет тяжелый день. Мы спортсмены!
И вот теперь, потягиваясь на перине под одеялом, я слышу, как Коля шумит на девчонок, что уже девять утра, что пора вставать. Те сонно отбиваются. Наконец, потеряв надежду на подъем, Коля в сердцах бросает «Да ну вас! Тогда я тоже…» и плюхается обратно, под одеяло. Улыбаюсь про себя и погружаюсь в сон.
И вот часов в одиннадцать, сполна набросавшись подушками, потолкавшись на перинах и, наконец, продрав глаза, спортсмены осторожно выходят на свет.
Небо низкое. Тумана нет, через долину виден довольно высокий хребет. «Вообще-то, нам туда…», - сообщает Коля. Мы хмуримся. Солнца по-прежнему нет. Если выглянет солнце, дорога высохнет за час, и мы уедем легко и спортивно. А так - везде почти такой же «Бюрзюнбюль»…
За завтраком Коля предлагает найти уазик, чтобы на нем доехать до деревни, от которой начинается асфальт. До нее километров десять непроходимой грунтовки. Вяло, скорей для проформы, вставив, что «это неспортивно», я умолкаю. Днёвка расслабила.
Переговоры с водителем уазика обнажают наше неустойчивое финансовое положение. У нас осталось где-то двадцать ширванов, а с нас сходу запросили сто долларов, то есть около пятидесяти ширванов. Мы говорим, что это невозможно, и Алисафа сторговывается до шестидесяти манат (тридцать ширванов), что составляет около 65 долларов. Договариваемся, что часть денег отдадим рублями.
Для нас финансовая система Азербайджана кажется совершенно не поддающейся пониманию. Основной единицей здесь является новый манат (полгода назад прошла деноминация). Ширван – это два маната. Есть всякие копейки, которые вроде бы логично вписываются в общую картину. Однако, кроме этих денег в ходу еще старые деньги, и у каждой деньги есть свое название. Так, один новый манат – это пять тысяч старых манатов. Один мамед – это пятьсот старых манатов, или десять новых копеек. И вот тут начинается полная ерунда.
Представь, приходишь ты в обменный пункт и видишь курс рубля 170. Совершенно логичный вопрос – сто семьдесят чего? Новых манатов? Старых? Или сто семьдесят рублей за ширван? Признаться, я сейчас пишу эти строки, и не знаю правильного ответа.
Поэтому совершенно естественно, пообедав в кафе, в ответ на фразу «тридцать» спросить «тридцать чего?» Варианты ответов – тридцать тысяч, тридцать манат, тридцать ширванов. Разница первого и третьего – в десять раз.
Но тут следует отметить две важные вещи. Во-первых, обед на четверых не может стоить тридцать ширванов. В самом дорогом случае, где нас явно развели как лопухов, обед стоил тридцать манат, то есть около тридцати долларов. Все остальное – заметно дешевле. И быть может, именно тем, что тут кормят так недорого и вкусно, и объясняется наша страсть к неспортивным кебабам.
А во-вторых, нам все, всегда и везде помогали разобраться с деньгами. Признаться, для меня личным интеллектуальным шоком то, что нам все помогали и словом, и делом, и ни разу не было попытки в чем-то обмануть «глупых иностранцев». Наша московская проблема заключается в том, что азербайджанцев мы чаще всего видим на московских овощных рынкам, где, как известно, «не обманешь – не продашь». Умом я понимаю, что если человек умеет торговать, то это хорошо, это полезно. Но как мне воспринимать ситуацию, когда мама приходит с рынка, и, рассматривая купленные помидоры, в сердцах поминает того азербайджанца, который их ей продал?
И тем сильней и острей чувствуется разница между тем, как Азербайджан видится из Москвы, и - как и чем он является в реальности. Лишь здесь понимаешь, насколько открыты и интересны эти люди, как тяжела жизнь в горных селах, как богата история и как самобытна и интересна культура этого народа. Ко всему этому нам удалось прикоснуться лишь краем, и мне очень хочется сюда вернуться снова.
А тем временем Алисафа уже договорился о деньгах с владельцем уазика, и мы стали собирать вещи. Требуемые за машину деньги Алисафа предложил отдать ему, чтобы он сам рассчитался с водителем, и мне пришло в голову, что договорился он, скорее всего, на меньшую сумму. Однако почему-то мне было совершенно не жаль «комиссионных» Алисафе. Было бы это допустимо с точки зрения местной этики, я бы заплатил Алисафе за постой – уж очень нелегко живется одному мужику с десятком женщин.
В какой-то момент, выйдя из дома, мы видим, что в гости пришел сосед Алисафы, какой-то его дальний родственник. Он принес свой чайник с чаем, свои блюдца и стаканчики, свой сахар. За маленький столик сели только он, мы и «наш маленький Будда». Как водится, за чаем велась неторопливая беседа, состоявшая в основном из степенных расспросов о том, кто мы и зачем. А когда чай был выпит, он просто собрал в сумку принесенное, попрощался с нами, пожелал хорошей дороги, и ушел. Это был визит вежливости с целью познакомиться и пообщаться с гостями.
Когда приехал уазик, у меня возникло больше вопросов, чем ответов. Вместимость его багажника вполне нормальна для машины, однако засунуть туда четыре велосипеда мне показалось совершенно нереальным. А ведь еще четыре рюкзака, четверо нас и, как потом выяснилось, еще и Алисафа, решивший нас проводить. И все бы ничего, но водитель сказал, что все двери и багажник должны быть закрыты.
Велосипеды были разобраны почти как в самолет – колеса, сиденья, педали были отделены от тела велосипеда и бережно уложены в специальные места. В итоге был достигнут абсолютный рекорд по упихиванию велосипедов в уазик – лишь два колеса не влезли внутрь машины, и были привязаны снаружи. Причем это не шутка – захоти, мы не смогли бы их засунуть ни в багажник, ни на заднее сиденье, если только между рук водителю. Потому что половину заднего сиденья занимала гора рюкзаков, вторую половину – я и возлежащие на мне девушки. На переднем сиденье Коля ехал в обнимку с Алисафой.
Сказать, что я наслаждался поездкой, значит не сказать ничего! Две изумительных дамы томно возлежали на мне, с аристократическим благородством осанки созерцая меняющиеся за окном пейзажи. Уже через пятнадцать минут я перестал чувствовать ноги, еще через десять пришел черед затекших рук. К счастью, меня спасла огромная лужа, в которой мы совершили вынужденную остановку. Лужа казалась большой и серьезной, однако, освободившись от наших тел, уазик без особого напряжения выбрался из нее, что заставило Ольку восторженно произнести: «Land Cruiser отдыхает…» Такое мнение дало повод Дашке всю дорогу мечтательно рассуждать, что по возвращении в Москву ей обязательно нужно купить несколько вещей: хорошие носки, трекинговые ботинки (напомню, весь поход она шла в сандалях и моих носках) и… - уазик! Зачем в Москве уазик мы уточнять не стали, но однозначно одобрили. Мало ли что, вдруг опять в горы соберемся…
А машина тем временем выделывала акробатические трюки на дороге. Как потом рассказывал Коля, на некоторых участках он всерьез боролся с подкатывающей тошнотой – зрелище не для слабонервных. Погребенный под телами наших дам, я лишь фиксировал взлеты и падения будто на аттракционе в Сокольниках.
Еще одна остановка была на маковом лугу. Я раньше почти не видел маков, особенно в живой природе точно. Помню лишь разговоры в деревне «вот, опять наркоманы все маки оборвали», а маки в фильме «Девятая рота» были похожи на хорошие декорации. Однако тут они как в кино устилают алыми пятнами луга, растут на обочинах, как у нас одуванчики, видны повсюду – нежные алые создания на тонких ножках.
Ниже макового луга стоял старый винодельческий завод. Эти районы раньше были центром виноделия, здесь делали вина, коньяки, известные во всем Союзе. Но горбачевская реформа пустила все виноградники под нож. Со слов Алисафы есть отдельные энтузиасты, которые пытаются восстановить виноградники, но их немного. Дело это хлопотное и затратное: когда этим занимались колхозы, это было эффективно, а сейчас в одиночку вырастить сады и получить виноград очень тяжело. Разрушена инфраструктура, утеряны технологические связи. Пока не будет винограда, никто не станет строить или восстанавливать винзавод, а без винзавода, что делать с виноградом?
Наконец мы доехали до села, откуда начиналась асфальтовая дорога. Ну, теперь-то мы как понесемся, как полетим!..
Но, выйдя из машины, мы в недоумении уставились на дорогу, выходящую из села в нужном нам направлении. От знакомой нам грунтовки она отличалась лишь тем, что кое-где в глиняных колеях оч-чень изредка проглядывали пятнышки асфальта. Он тут был. Всего лишь двадцать лет назад.
Но выбора у нас уже не было. Мы собрали велосипеды под любопытным взглядами проходящих мимо жителей и тепло, как-то по-родному попрощались с Алисафой. Благодаря его объяснениям, мы уже знали, когда следует приезжать: с пятнадцатого июня по двадцатое августа. В этом году уже вряд ли, но вот в следующем…

Image 1 of 1 Maximize imageRestore image Оля в маках

Дальше мы просто ехали на велосипедах. Отъехав пару километров от места старта, мы остановились по техническим причинам, и Коля решил помыть в реке велосипеды, превратив это простое, казалось бы, дело в купание красного коня. Потом он долго вычищал песок из переднего переключателя скоростей и занимался мелким ремонтом.
Грязь оказалась почти проезжей, видимо из-за более жидкой консистенции – она почти не налипала на тормоза и вилки. Разок мы дали маху и проскочили свой поворот, сделав лишних пять километров. Но в целом все шло по плану, без особых приключений. Вот только Дашка сильно устала на подъеме к трассе на Лерик, и, поднимаясь в сплошном тумане, мы частенько ждали ее, чтобы подкормить шоколадкой или конфеткой.
Добравшись до трассы на Лерик, мы остановились в раздумьях. Всем встречным мы говорили, что из Ярдымлы едем в Лерик. А сейчас мы вылезли ниже Лерика, и чтобы до него добраться, нужно с десяток километров ехать вверх. Только вот незачем – ничего интересного там нет, и потом нам все равно спускаться вниз. Да еще темнота подкрадывается, Дашка устала, лагерь ставить пора…
В общем, в Лерик мы не поехали. Вниз, только вниз! Классический серпантин, мокрая дорога, трасса под горку, дождь в лицо, быстро набираешь скорость и перестаешь видеть дорогу. В одном месте я не рассчитал скорость и чуть не улетел в кювет при входе в поворот.
Но всех превзошла Дашка. Она ехала последней, и когда она появилась из-за поворота, мы с Олькой уже стояли над высоким склоном на изгибе дороги, а Коля ушел искать место стоянки. Услышав приближение Дашки, мы с Олькой обернулись и увидели, как Дашка прямо и спокойно едет к нам, потом зачем-то упирается пятками в асфальт и со страшным скрежетом тормозит сандалями. Скорость почти не меняется, и нам кажется, что затормозить она не успевает. Лишь в последний момент ее велик замирает над пятнадцатиметровым обрывом.
- Даша, ты чего творишь?!?! – мы в полном недоумении и испуге.
- У меня тормоза не работают…- смущенно произносит Даша.
Все мы, наблюдавшие эту картину, сглотнули ком в горле, и попросили ее больше так не делать. А я, в подкрепление этих слов, подтянул ей тормоза. Так надежней.
На ночь мы встали в совершенно волшебном месте. Это был широкий луг с густой травой и редкими деревьями, внизу шумела река. Противоположный берег реки представлял собой вертикальную стену с красивыми обнажениями неизвестных мне пород, уходящую вверх метров на пятьдесят, а сверху поросшую соснами. По лугу явно не ходили ни люди, ни животные: густая зеленая трава по колено, заброшенная дорога. Картина сказочная! Наверняка это владение какого-то богатого человека, оставленное им просто так, для красоты. Я все время ожидал, что кто-нибудь должен придти и прогнать нас, но за время стоянки мы видели лишь одного мальчика, пасшего невдалеке козу.
На следующее утро собирались долго. Как-то не хотелось спешить, суетиться среди этой степенной умиротворенности, что исходила от этой красоты. Мы старались спешить, подгоняемые Колей, но у нас не получалось.
Однако часам к трем дня мы все же вышли с велосипедами на дорогу. Да, спортсмены мы своеобразные! Нас оправдывало лишь то, что мы провели полное техобслуживание всего парка велотехники, поменяли все тормозные колодки и были готовы к новым приключениям.
Спуск с горы дело гораздо более увлекательное, нежели подъем в нее. Логика пешего подъема – что подниматься легче, чем спускаться, - тут не работает.
Пролетая на спуске деревню с удивительным названием Азербайджан, вспомнилось обещание послать из Азербайджана открытку в Москву. Как было бы здорово послать Вальке весточку из села Азербайджан в Азербайджане! Но почта была закрыта, и мы лишь сфотографировались у дорожного знака. Теперь не может быть сомнений, что мы были в Азербайджане!
А дальше был Ослик. Этого Ослика нельзя писать с маленькой буквы, потому что это не просто какой-нибудь осёл. Мы катились с горки, практически не крутя педали, и в какой-то момент проехали мимо Ослика, который мирно пасся на обочине. По какой-то причине хозяева не сочли нужным его привязать, и этот мирно жующий, но гордый Ослик, увидев проносящихся мимо него людей на железных конях, вспомнил, что он тоже почти лошадь. И как припустил за нами!!!
Я обернулся на странный цокающий звук и увидел, как Ослик догоняет Дашку. Обогнав ее, он рванул, было, за мной, но я был далеко. В какой-то момент показалось, что Ослик устал и остановился, но, чуть сбавив ход, он снова устремился за нами и почти догнал нас. Мы со смехом смотрели на изумленные лица дорожных рабочих, которые ремонтировали дорогу, когда мимо них пролетали диковинные велосипедисты, а за ними с громким цокотом проносился гордый Ослик.
Я переживал за хозяев Ослика, которым теперь весьма непросто будет найти своего любимца, и почувствовал облегчение, когда, наконец, Ослик отстал. Однако он прошел с нами километра три-четыре, и путь домой у него неблизкий.
После этого каждый из нас, кто вырывался на дороге вперед, должен был кричать «Я Ослик!» Так на какую-то часть похода у нас появился четвероногий спутник.

Image 1 of 1 Maximize imageRestore image Ослик

Весь поход Ленкорань для нас была какой-то особенной землей. Это зона экзотических субтропиков, что предполагает совершенно фантастическую растительность, только там растут неповторимо сладкие лимоны. Кроме того, там должна закончиться определенная часть нашего путешествия. Иными словами, там мы должны найти много особенного. И нашли. Правда, не совсем то, что ожидали.
К Ленкорани мы подъехали вечером. Как обычно на нас оборачивались люди, как обычно сигналили проезжающие машины, как обычно водители махали нам руками. К такой реакции мы уже привыкли, и отточенным жестом приветствия отвечали всем. Однако, уже чувствовалось, что это уже город – другая жизнь, другая динамика. Это неизбежно.
На перекрестке трассы Баку-Астара и дороги из Лерика мы видим европейского вида пару: мужчину и женщину. Они путешествуют на машине в свободное время. Он американец, она - украинка. Оба здесь из-за нефти.
Иностранцев в Азербайджане много. Богатые месторождения нефти притягивают сюда американцев, англичан, турок и многих других. Притом европейцы и американцы встречаются здесь гораздо чаще, нежели русские. Вспоминается сцена рядом с первым нашим кафе, куда нас отвез полицейский. Я стою у дверей, жду девчонок, и мимо проходит невысокий азербайджанец. Он со стёбной лукавостью, как-то с подковыкой заглядывает мне в глаза и по-русски произносит: «Привет! Англичанин, да?!» Я совершенно искренне изумляюсь и отвечаю: «Почему англичанин?! Русский!!!» Глаза азербайджанца удивленно распахиваются и он, потеряв дар речи, уходит. Русских здесь практически нет.
В целом же немаловажную роль в отношении к нам местного населения играет то, что мы из Москвы. Очевидно, что Москва для них – это, в первую очередь, история. Это ностальгия по хорошей, легкой жизни. Москва – это все равно еще чуточку столица. Мы для них гораздо роднее и ближе, чем американцы и англичане. Мы – когда-то земляки.
И встретив эту пару – американца и украинку, я так же четко ощущаю в себе подобное деление. Американец – понятное дело, буржуй. А украинка – она же почти наша, родная! В голову вихрем влетает шовинистическая мысль – «как же это она с буржуем этим?!», но разум быстро её вытесняет.
Купив прямо у тандыра горячего хлеба и предмет Колиных мечтаний – помидоры, мы прощаемся с этой парой. Моё «Good luck!» на мгновенье озадачивает американца, и после недолгой паузы он желает нам доброй дороги по-русски. Моя очередь удивляться.
Город начинается с каких-то узкий улочек, и мне все время кажется, что мы едем не туда. Однако дороги становятся все шире, движение все оживленней, машин все больше. На одном из перекрестков Дашка еле уворачивается от мчащегося на нее Икаруса, Коля, зазевавшись, врезается рюкзаком в остановившуюся волгу. Видно, что девчонкам ехать страшновато. В отличие от Москвы, тут никто не соблюдает правил дорожного движения, все едут «на ощущениях». По факту, ощущения не подводят, и ни одной аварии в Азербайджане мы не видели, но от этого не легче. Все равно страшно.
А я тем временем рассматриваю город. Вот мы проехали дом, где в качестве бака для воды использован корпус торпеды. Она очень изящно блестит хвостовым оперением в лучах заходящего солнца. Вот девятиэтажка, на каждом из девяти балконов которой стоят абсолютно одинаковые телевизионные тарелки, которые со стороны смотрятся как элемент футуристического декора. Вот красивая белая башня маяка с покатой крышей. А вот настоящий южный базар.
Мы прибыли в цивилизацию, где можно поужинать в кафе, но для этого необходимо сначала обменять деньги. Банки в это время уже закрыты и мы едем на базар. Пока Коля с Олей решают наши финансовые проблемы, мы с Дашкой стоим рядом с рядами овощей и фруктов и жуем хлеб. Очень хочется есть. Заметив нас, к нам подходит один из торговцев, и протягивает огурец. Узнав, откуда мы взялись, отходит рассказать соседям, что за диковинные звери на велосипедах появились у них на базаре. Понятное дело, когда мы решаем купить немного овощей, мы идем именно к этому продавцу. И тут, как мне кажется, подаренный огурец торговцу вполне окупился.
Мы уже избалованы. Мы очень хотим люля-кебаб, и не согласны котлеты или пельмени. По этой причине мы довольно долго колесим по городу в поисках подходящего места. Наконец, нам объясняют дорогу до нужного нам кафе. Кафе оказывается весьма недвусмысленно рестораном со столиками на улице. Учитывая, что мы весь день спускались с горы на велосипеде, наш вид оч-чень трудно было назвать цивильным - забрызганные грязью штаны и ноги, спутанные волосы (только Дашка смогла вымыть голову в ледяной реке), костёрный дух. В довершение ко всему, у Дашки мокрое седло, и каждый раз сходя с велосипеда, она просит у меня поларку, чтобы прикрыть мокрое пятно на попе. И когда мы въезжаем во двор ресторана, мы смущены.
Вокруг стоят мерседесы, вольво, лексусы и другие атрибуты понтовладения. Паркуясь, Коля въезжает в зад мерседесу, слава Богу, без последствий. Мы располагаем велосипеды на единственном свободном пятачке - между мерседесом и каким-то джипом.
В ресторане в это время справляют три свадьбы. Несмотря на мои ожидания, мягко говоря, негативной реакции на четырех грязных друзей в свадебно-ресторанной атмосфере, нас обслуживают так же, как и других посетителей, пришедших в приличном виде. На кухне стоит сумасшедший дом, однако кормят вполне неплохо.
В конце ужина Олька, ведавшая финансами и несшая на своих хрупких плечах бремя человека, разбирающегося в местных деньгах, пошатнула нашу хрупкую веру в финансовую систему Азербайджана. Мы уже сели на велосипеды, когда к нам подбежал официант, вручивший нам купюру: Олька по ошибке вместо пятисот старых манат дала пятьдесят тысяч…
Смеркается. На железнодорожных путях рядом с нами грузится Бакинский поезд. Мы стоим в нерешительности и решаем, что делать дальше.
Нужно искать ночевку. Как вариант, отъехать по трассе в направлении Астары, съехать с трассы и найти себе место на каком-нибудь пляже. Либо – искать пляж прямо тут, в черте города. Либо – не знаю что, что-то еще.
К нам подходит паренек и просит огонька. Зажигалка есть у Ольки. Паренек вежливо интересуется, кто мы и откуда, и, узнав о нашей нужде, говорит, что совсем рядом есть безлюдное место. Они с друзьями ночевали там в палатке, встречая рассвет.
Темно. Одиннадцатый час ночи. Место, которое показал нам Митиш, как звали паренька, является куском пляжа, защищенного от берега непонятного вида бетонным сооружением, видимо, для защиты береговой зоны от размывания. С одной стороны участок ограничивается бетонными столбами, с другой – ручьем с явным запахом канализации. Умеренно мусорно, в принципе, переночевать можно, хотя и не очень комфортно.
Видя сомнение на лице Коли, Митиш предлагает пойти в гости и переночевать у него. Так начинается битва титанов. Коля подхватывает идею пойти в гости, тем более что Митиш соблазняет его наличием гитары и тем, что его двоюродная сестра географ. Мы с Олькой давим на то, что встречать рассвет на берегу очень романтично, и это стоит того, чтобы встать в палатке на берегу. Митиш бьется на стороне Коли, и в итоге они берут верх, договорившись пойти в гости, посидеть, поиграть на гитаре и утром выйти на берег встречать рассвет. Где-то внутри я чувствую огромную усталость от необходимости общаться и постоянного внимания к себе, мне хочется забиться в угол палатки и заснуть. Но вариантов нет, мы идем в гости.
Дом Митиша стоит прямо рядом с маяком. Мы въезжаем во двор, и родителям, выглянувшим на шум, Митиш просто говорит: «Это мои гости». За этими словами слышна гордость хозяина.
В своей комнате Митиш показывает нам сделанный им текст для городского сайта Ленкорани. Оказывается, именно этот сайт мы видели в Москве, когда пытались узнать побольше о Ленкорани. Потом мы смотрим фотографии Митиша, и оказывается, что сегодня мы пролетели мимо кучи интереснейших мест. Красивые озера, укромные речные заводи… Делаем зарубку на память в следующий раз туда попасть: 12-й километр, 19-й…
Мама Митиша принесла чай. Нам спокойно и уютно. Однако в какой-то момент нас начинает терзать вопрос: не пахнет ли от нас? Нам мерещатся «атипичные» запахи туристов, не мывшихся несколько дней. Сначала мы перешептываемся, потом спрашиваем Митиша. Тот отвечает «Конечно, нет!», и чтобы нас утешить, говорит, что это у него не очень чистые носки. Его тактичность выше всяких похвал, но наши сомнения не рассеиваются.
Мы выходим посмотреть город, и начинаем с чудесной чайханы на центральной площади. С экономической стороны сам по себе феномен чайханы для меня совершенно непонятен. Чайхана - это заведение, где подают только чай, пиво и всякую пивную закуску. По логике, это должно быть совершенно убыточное заведение, потому что основное «блюдо» - чай, - слишком дешево, чтобы окупать помещение и зарплату персонала. И пусть там весь день будут сидеть люди и пить чай, на чайхане не разбогатеешь. Но если рассуждать в позиции клиента, это удивительное место для встреч с друзьями, разговоров и чаепития.
Мы сидим за столиком на улице, разглядываем темное южное небо, пьем чай и разговариваем. Митиш рассказывает о своих попытках открыть свое дело в Баку, и о том, как это тяжело в стране, где все решают родственные связи или знакомства. Митишу пришлось прикрыть уже два начатых дела, поскольку у него не было достаточно серьезных связей. Теперь он в раздумьях, как быть дальше.
За соседний столик пришли друзья Митиша, молодые ребята, немного навеселе. Стильно одетые, шумным весельем и шутками они напоминали команду КВН из Баку. Они только что вышли с одной из тех свадеб, которые мы застали в ресторане неподалеку. К нам подсаживается друг Митиша Вагиф, и Митиш пытается объяснить, кто его гости. Но Вагиф чересчур возбужден, и я не уверен, что смысл слов до него доходит.
Тем временем ребята за соседним столиком расшумелись настолько, что из ближайшего дома вышел человек и стал очень эмоционально выговаривать ребятам за шум. Вагиф, почувствовав конфликт, мгновенно насторожился, и Митишу с большим трудом удалось увести Вагифа от назревающего конфликта, в который Вагиф при его эмоциональности непременно ввяжется. Мы идем по городу. Уютные улочки южного города, темный сквер, бронзовые статуи аксакалов, сидящих на скамеечке, красивое здание местного музея. Красивый южный город.

В том, чтобы валяться на полу есть что-то особо притягательное. Возможно, это отголоски детского протестного желания лечь вопреки маминому «Встань, пол холодный!» А может, это навеянно восточными сказками, где при этом обязательно должны танцевать стройные наложницы. Как бы то ни было, мы с удовольствием растягиваемся на подушках на открытой веранде и укрываемся принесенными Митишем одеялами и нашими спальниками. Сидим, пьем вино и разговариваем. Гитара оказывается семиструнной и совершенно не строит, даже если снять одну струну. От пения приходится отказаться. Да и я, основной игрок, чувствую себя не очень расположенным к пению –у меня в голове есть определенные причины, мешающие наслаждаться тихим вечером и приятной компанией. Мне хочется остаться одному, и я, закутавшись в спальник, засыпаю.

Утром нас будит яркое солнце. После семи дней хмурости неба и мелких дождей мы воспринимаем его с недоверием – надолго ли оно?
Оказывается, стойкости членов нашей команды есть предел. Досидев до пяти утра, ребята так и не пошли встречать рассвет – вырубились, оказались не в состоянии. Рассвет пришел, но так и остался не встреченным. Что ж, в другой раз.
За завтраком видно, что Митиш пребывает в раздумьях, как бы организовать для нас развлекательную программу. Мы решаем съездить на герканское водохранилище и к горячим источникам. По дороге мы закупаемся хлебом и помидорами, покупаем курицу и зелень. Не знаю, как другим, но мне все время хочется есть, и я хомячу тандырный хлеб постоянно. Впрочем, Дашка, кажется, тоже не против. О спорте уже не вспоминаем…
Ленкоранские Исти-Суу (в переводе «горячая вода», общее название горячих источников) находятся в десятке километров от города. Мы несемся в девятке по узкой двухрядной дороге, по которой планировали вчера отъезжать от города. Со слов Митиша, это была плохая идея, ездить в темноте по этой дороге: дорога довольно узкая, и ночью здесь одна за другой идут фуры из Ирана и в Иран. Ехать по ней было бы очень опасно.
А сейчас мы едем к источникам. Нас семеро в машине – мы, Митиш, Вагиф и водитель Володя. Из нас пятеро - на заднем сиденье, и я непроизвольно вспоминаю уазик. На поворотах машина скребет колесами о подкрылки, машина просела до положения «на взлет».
Источники представляют собой небольшой пансионат: несколько корпусов, окультуренные ванны, дорожки, тропинки. Мы с интересом ковыряем пальцами кору железного дерева - раньше оно использовалось в машинах и механизмах, например, из него делали шестеренки. Кроме необычайной твердости, железное дерево обладает способностью срастаться ветвями в петли так, что становится непонятно, с какой стороны ветка росла изначально – она обеими концами растет из других веток.
Пришла женщина, заведующая ключами от ванн. В ответ на нашу просьбу искупаться, строго произносит: «Только мальчики и девочки – в разных купальнях!». Мы не спорим. Вода в купальне поначалу кажется горячей. В нашей, мужской ванне можно немного поплавать, вода почти по шею. Девчонкам повезло меньше – их ванна мельче.
Ровно через 12 минут – больше пятнадцати минут сидеть в этой воде вредно, - мы выходим. Ощущение полной расслабленности, лености. Ходим спокойно, размеренно, не торопясь. Впрочем, куда нам торопиться в этом солнечном раю после горячей ванны?
Но водные процедуры на этом закончены не для всех. Заехав полюбоваться пейзажами на Герканское водохранилище, Коля и Даша показывают класс купания в холодной воде. На берегу, ёжась, стоят наши азербайджанские друзья, а Даша бодро пофыркивая рассекает водную гладь. Весь день Митиш и Вагиф рассказывают всем знакомым об отважных москвичах, купавшихся сегодня. Им не верят, переспрашивают, и все равно на лицах остается недоверие. Почему? Вроде, не очень-то и холодно…
В городе все готовятся к праздничному концерту. В честь предстоящего Дня рождения Гейдара Алиева в город приезжают самые модные и известные исполнители Азербайджана. На центральной площади, перед вокзалом, установлена сцена, приехало телевидение. Мы смотрим это из уже знакомой чайханы, где отдыхаем после купаний. В чайхану то и дело входят модно одетые парни и девушки, и наши друзья, указывая на них, уважительно шепчут: «Очень известная группа!»
В это время большая часть посетителей чайханы переживает совсем по другому поводу. Команда Ленкорани по футболу играет ответный матч с командой какого-то города, и, похоже, проигрывает. Ребята очень переживают, и когда в ворота «нашей» команды забивают второй мяч, Вагиф обхватывает голову руками и бормочет: «Как же так, два ноль, как же так…» Стараемся утешить как можем.
Тем временем, настало время собирать рюкзаки. В девять часов у нас поезд в Баку. Идем домой и устраиваем привычное собирательное действо: тут и там слышно: «Дашка, это твои тапки?», «Коля, не забудь упаковать палатку!», «Олька, крем идет у тебя?» В этот момент подходит Митиш и каждому из нас дарит по небольшому подарку. Мне дарит зажигалку, Ольке - ручку. Мы так тронуты, что не знаем, чем мы можем ответить. Я судорожно пытаюсь найти свой налобный фонарь, но он куда-то задевался, последний раз его видели где-то в доме. Митиш смущается и говорит, что если найдет, обязательно его пришлет. «Да не надо, - думаю я про себя, - я хочу его тебе подарить!» Но фонарик не находится, а ничего сколь-нибудь ценного у меня больше нет.
Мы прощаемся с родителями Митиша и даем обещание, что когда в следующий раз будем в Ленкорани, обязательно заглянем к ним. Удивительно искренние и гостеприимные люди, я чувствую грусть от расставания с ними.
На площади уже начался концерт. На сцене две певицы, похоже, близнецы, танцуют и поют. Народа много, все стоят плотной толпой и, несмотря на зажигательные мелодии и обилие молодежи, никто не танцует, никто не подпевает. Лишь по окончании песни раздаются редкие аплодисменты. Мы недоуменно спрашиваем Митиша, почему публика так скупо принимает артистов. Он отвечает «так принято».
Мы паркуем велосипеды рядом с чайханой. Я чувствую себя слоном: дети рассматривают откровенно, взрослые поглядывают исподтишка. Мужчины вокруг одеты в праздничные костюмы с галстуками, преобладают белый, черный и серый. Мы же явно инородны: синие и красные футболки, желтая куртка, экзотично смотрятся велоперчатки. Со слов Митиша, здесь очень консервативная среда, и он сам не может здесь одеваться так, как ему хочется, как одевался, например, в Баку. Традиции и мнение окружающих играют здесь огромное значение, а ему тут еще жить. Мы же – туристы, и нам все позволено.
Вокруг нас множество уже знакомых лиц: друзья Митиша, которые вчера шумели перед чайханой, официант, обслуживавший нас в ресторане, хозяин чайханы, муж сестры Митиша с сыном. Мы чувствуем, что привлекаем интерес, и это нас еще больше будоражит. Наконец Коля говорит «Все! Пошли танцевать!», и мы устремляемся в толпу. Народ вокруг стоит как на партийном митинге – серые пиджаки в полоску, все внимательно слушают, никаких эмоций, никакой реакции. На сцене бьется ритм современных и популярных тут исполнителей. Коля начинает приплясывать, и народ, и так на нас косившийся, в испуге отходит, освобождая место. Коля начинает прыгать и скакать, самозабвенно изображая танцевальные движения: широко прыгает, машет руками, строит страшно увлеченные рожи. Теперь все в радиусе десяти метров смотрят на нас. Через минуту Коля утомился, и пытается организовать что-то более коллективное. Наша четверка выстраивается в круг, мы танцуем что-то напоминающее сиртаки: взявшись за руки, машем ногами, скачем по кругу, то сходясь в центр, то расходясь в стороны. В какой-то момент в танец включаются парни из толпы, Коля влезает в центр, имитируя ёлку, потому в центре оказывается кто-то из местных. Публика, получив первый толчок, начинает реально заводиться, пьянея от собственной смелости. Вокруг улыбки, хлопки в ладоши, подтанцовки. Но вот заканчивается мелодия, и мы с сожалением выбираемся из толпы, нам уже пора к поезду. Я оглядываюсь, и понимаю, что половина площади смотрит в нашу сторону, стоя спиной к сцене. Под радостные возгласы и улыбки мы идем через толпу, будто это мы – популярные азербайджанские исполнители.
Но мы уже не просто спешим, мы опаздываем. Хватаем велосипеды и пробираемся через толпу к вокзалу. Нам нужно сдать велосипеды в багажный вагон и найти свои места. Перед багажным вагоном столпотворение: грузят какие-то мешки, женщины с большими сумками суетливо пытаются затащить сумки в вагон. Коля и Митиш устремляются с велосипедами в центр этой гущи, а мы с рюкзаками бежим к нашему вагону. Откуда-то рождается суета и ощущение, что можем не успеть. Вдобавок кто-то говорит, что Дашкиного билета нет среди других, и начинается бег по платформе, чтобы выяснить, у кого он. Но вот велосипеды погружены, билеты найдены, мы в поезде. На платформе нас провожает человек десять – Митиш и Вагиф, друзья, знакомые. Последние коллективные фотографии, последние прощания. В коридоре вагона сталкиваемся лицом к лицу с папой Митиша – он едет по делам в соседнем купе. Не без труда он протискивается сквозь наши ряды попрощаться с сыном. Поезд трогается, мы машем руками и кричим слова прощания.
Сгрудившись в коридоре вагона, мы показываем отцу Митиша фотографии нашего путешествия. Будучи человеком сдержанным, он бесстрастно рассматривает фотографии, и лишь однажды восклицает: «Ага! Значит, курит, подлец!» Мы виновато переглядываемся – закладывать Митиша не входило в наши планы. Дашка смс-ит Митишу, что «теперь отец знает».
На ближайшей станции стоянка десять минут. Коля устремляется в багажный вагон, чтобы закрепить велики – не все успел на станции. Мы рассматриваем станцию минуты три, и тут поезд трогается. Мы оглядываем перрон, но Коли нет. Звоним ему на мобильный, телефон звенит тут, у нас в купе. Надеемся, что он не отстал от поезда -такое с ним уже случалось. Телефона у него нет, сумка с документами и деньгами здесь. К счастью, на следующей станции он появляется. Говорит, все это время сидел с проводником багажного вагона и пил чай. Впрочем, мы так и думали.
Поздно. Есть уже не хочется. Чай выпит. Хочется спать.

День обещался быть насыщенным. Он еще только разжигал розовое небо утренними лучами, шваркал по тротуарам и мостовым метлами дворников и с грохотом проносился редкими машинами по пустынным улицам, а мы уже знали – сегодня у нас много дел.
До гостиницы мы добрались своим ходом. После двух расслабленных дней в Ленкорани куда-то внезапно делся спортивный драйв – езда в горку к своей гостинице оказалась неожиданно нагрузочной. Я, конечно, ехал впереди и быстро, но уже начинал торговаться с собой: вот доедешь до того светофора – немного отдохнешь, а до тех пор – крутим-крутим-крутим…
В середине этого дня мы должны были ехать с ночевкой в Гобустан. Со слов Коли Гобустан - это полупустыня, в которой самыми загадочными объектами являются грязевые вулканы – горки, плюющиеся жидкой горячей грязью. В Москве на фотографиях это смотрелось забавно.
Велосипеды и часть снаряжения в Гобустане нам была не нужна, и к моему удивлению, странная идея Коли похранить в гостинице ближайшие сутки «за просто так» наши вещи нашла поддержку хозяина гостиницы. Почему он согласился сложить наши велосипеды и рюкзаки в своей личной комнате мне до сих пор непонятно, но факт остается фактом: нас пустили в комнату, где мы переоделись, сложили вещи и собрались для поездки в Гобустан. Хозяин даже дал указание специально обученному человеку выдать нам шланг с водой, которым мы, насколько это было возможно, отмыли наших железных коней.
Единственное о чем я сильно сожалею в части этой поездки, это что так мало времени уделил прогулкам по городу. Баку, очевидно, заслуживает того, чтобы потратить на него больше тех суммарных двух дней, что потратили мы. Думаю, в следующий раз я не смогу успокоиться до тех пор, пока не запомню расположение улочек в старом городе, не научусь ориентироваться в его уютных извилинах и не смогу самостоятельно найти дорогу от Девичьей башни до дворца Ширван-шаха.
… над дверью, перед которой сломал руку герой Никулина в «Бриллиантовой руке» висит не мемориальная доска, а вывеска мастерской ремонта аппаратуры…
… по узким кривым улочкам, будто сошедший со страниц сказок, ходит человек и громко предлагает купить у него веники. Его окликают из окон, интересуются, не покупают, и человек идет дальше. «Кому веники, веники, кому веники»…
… некоторые двери, очевидно, ровесники своих этих домов. А над дверью часто висит медная табличка вроде «Русский страховой домъ. 1878 год»…
… а за стальной дверью, вделанной прямо в стену, может скрываться уютный просторный двор с растущими зачастую прямо из кирпичной кладки деревьями, какой мы видели при посещении редакции журнала Yol!…
… а на многих плоских крышах домов стоят столики, кресла, кадки с пальмами. Сюда выходят полюбоваться на закат или рассвет, выпить чаю или поговорить с друзьями…
Это очень странное место. Тут живут люди, современные, образованные, живут сейчас, в наши дни. И в то же время, измени одежду, пусти вместо машин пролетки – и увидишь начало прошлого века. Замени пролетки на арбы, запряженные муллами, и не поймешь, в каком времени ты находишься. Ощущение, что попал в музей, в котором живут люди.
Однако было бы неправильно считать, что город – лишь музей. Он живет, движется, и бежит вперед семимильными шагами. Визуально кажется, что тут строится больше домов, чем в Москве – повсюду торчат цапли кранов, растут небоскребы. Это раньше нельзя было строить дома выше восьми этажей, как никак сейсмоопасная зона, а сейчас то и дело в рекламных паузах звучит «сейсмобезопасные, высокие, удобные»… Цены на жилье сопоставимы с московскими, и проблемы пробок на дорогах становятся все острее. Может, это все нефть?

В Гобустан мы ехали на Ниве-Шевроле Фарика, нового знакомого горного клуба. Быстрая трасса вдоль побережья. Вдалеке прямо из моря торчат нефтяные вышки, напоминая инопланетные корабли. Солнце, ветер, море…
Гобустан показался вполне обжитой пустыней. Недалеко от поворота с трассы мы набрали воды в большие бутыли. Через несколько километров пути по вполне приличной грунтовке появился скальный массив, куда мы и направлялись. Справа от нас были видны какие-то огороженные колючкой постройки. «Зона», - прокомментировал Вагиф.
Скальный массив оказался загадкой для наших географов, которые сразу стали выдвигать версии его происхождения. Версии были очень интересные, и я тоже с удивлением стал размышлять, как тут появилась такая штука.
Посреди пустыни без единого деревца на вершине холма возвышается плоское скальное образование. Оно выглядит так, будто кто-то миллион лет назад бросил на холм каменную плиту с километр длиной и метров семьдесят высотой. Бросил – и ушел. Шли годы, плита стала крошиться, от нее откалывались куски, понемножку скатываясь с холма вниз. Так образовалась большая плоская скала, возвышающаяся над пустыней.
Обилие скал делает эти места очень популярными у бакинских скалолазов. Они прокладывают здесь трассы и для тренировки, и для соревнований. Ребята разбили лагерь в своем традиционном месте – уютная площадка, расположенная во впадине и прикрытая сверху отвесной скалой. Тут не страшен ни дождь, ни ветер.
Поставив лагерь, Вагиф и Фарик повезли нас к местному музею, расположившемуся на пятачке между каменными глыбами. Музей был закрыт, и мы пошли смотреть наскальные рисунки, в обилии разбросанные по окрестным скалам. На многих скалах краской нарисован номер, некоторые огорожены ленточками, где-то даже стоят таблички «не заходить». Это значило, что на этой скале «что-то есть», и мы внимательно разглядывали скалы в поисках рисунков. Поначалу нам не везло, но скоро мы дошли до очень хорошо сохранившихся рисунков: тут были человечки, лошади, сцены охоты, рыбы, олени, деревья. Удивительно! Именно такие рисунки я видел на блёклых картинках в учебнике истории и слышал заученно-восторженные реплики исторички, а сейчас я трогал пальцами выдолбленные тысячи лет назад ложбинки в камне, образующие венец творческой мысли наших очень далеких предков! Все же есть что-то мистическое в новом открытии для себя известного с детства.
Дальше мы разделились. Уже смеркалось, и Фарик на машине поехал к месту стоянки, а мы с Вагифом пошли пешком. Вагиф рассказывал о себе, о своих увлечениях, о скалолазании. Он пять раз был чемпионом Азербайджана, и в этом году решил в соревнованиях не участвовать вовсе – дать дорогу молодежи. Тут я его понимаю, взять первое место в шестой раз ему было бы нетрудно: на вид лет двадцать пять, спортивного телосложения, жилистый, сильный. Я отметил это по тому, как он поймал полуторалитровую бутылку с водой – в одно касание, без видимых усилий сжав ее пальцами одной руки. У бутылки не было шансов выпасть.
Вагиф вел нас и рассказывал, что все соревнования проходят здесь, в этих скалах. В этом году трассу сделали именно на той скале, где мы поставили лагерь, рядом с костровищем. Трасса показалась Вагифу интересной, но не очень сложной. Позже мы с Колей по очереди попытались пройти эту трассу. Коле не удалось зафиксировать ноги, но благодаря развитой мускулатуре, он смог, повиснув на руках, перехватиться на одну зацепку вверх. На большее его нехватило – даже дружеская поддержка Вагифа под попу не позволила ему продвинуться вверх. У меня получилось не лучше. Я нашел ногами зацепки, в которые можно было упереться, и технично завис на скале, но тут осознал, что у меня в принципе нет шансов перехватиться - пальцы просто разгибаются. Держаться приходится лишь первыми фалангами пальцев – такова глубина выбитых в скале зацепок. Повисев так, мне пришлось лишь с сожалением констатировать слабость пальцев и отвалиться от скалы.
Позже, в Москве, я понял, что на привычном искусственном скалодроме могу проходить трассы без особых проблем. Разница в том, что тут я смог держаться двумя фалангами, тем самым «зацепляясь» за зацепки. На скале нужно держаться на самых кончиках пальцев, что гораздо сложнее.
Вечером мы посидели у костра, но этот вечер у меня в памяти оказался несколько смазан. После вина я стал сонным и ленивым, откуда-то навалилась усталость, и при первой возможности я сбежал в палатку.

Есть одно свойство моей личности, которое меня безмерно расстраивает. Все, кто ходил со мной в походы, знают о нем, и, похоже, прощают мне его наличие. Я же страдаю от него безмерно, но ничего не могу с ним поделать. Иногда мне удается одержать локальную победу, но чаще я проигрываю. Я – страшный соня.
И в этот раз, вылезая из палатки, я понял, что опять что-то пропустил. Дашка еще ворочалась в спальнике, а Коли и Ольки уже не было. Пока мы спали, они обследовали верхушку наших скал, дошли до карьера, где добывали камень для строительства Баку, облазили и обфотографировали все окрестности. Потом я искренне жалел, что не проснулся раньше. По понятным причинам, ребятам и в голову не пришло меня разбудить – это очень нелегко…
Вид с окрестных скал действительно открывался сумасшедший. Стоя на краю, ощущаешь состояние пред-полета: еще чуть толкнуться кончиками пальцев, и полетишь, паря над покатыми склонами, над изборожденной складками пустыней, над виднеющимся неподалеку холмом грязевого вулкана. Где-то вдали, в легкой дымке виднеется побережье. Солнце еще не печет, и свежий ветер шевелит волосы и пахнет прохладой.
После завтрака мы пошли на вулкан. До него минут сорок быстрого шага – сначала чуть вниз, к подножию нашего холма, потом наверх, к вершине. Вулкан внешне напоминает обычный холм, правда, совершенно лысый и с плоской вершиной. Растительность очень скудная как во всей пустыне. С одной стороны, почвы здесь очень засоленные, что показывает, что здесь когда-то плескалось море. Местами стоит нагнуться к растрескавшейся корке земли, и в глубине трещин видны кристаллы соли. С другой стороны, это сейчас, в середине мая тут тепло и комфортно, а пройдет еще недели три, и Гобустан превратится в ад: тут будет жарко, очень жарко, и все что сейчас хоть как-то растет, сгорит до следующей весны.
Подъем на грязевой вулкан… да нет, ничем он не интересен. Просто приятная прогулка по склону. Поднявшись по склону, мы обнаружили плоскую площадку размеров с пару футбольных полей. Гуляя по этой площадке, временами натыкаешься на дырки в земле, однако никакого «дыхания» не обнаруживается. Вулкан потух и больше не извергается, ребята предупредили нас еще в лагере. Однако Коля, с его слов, нашел где-то место, где иногда в глубине можно расслышать бульканье и чавканье глины.
Наверху сильный ветер, и, несмотря на солнце, становится холодно. Спешить нам некуда, и мы спрятались от ветра за небольшим холмиком рядом с грязным озерцом. Ребята разговаривали о чем-то филосовско-целеполагающем, а я думал, что потухший грязевой вулкан – не самое интересное место для прогулок. На самом вулкане особо не на что смотреть. А вот вид с любой возвышенности тут открывается действительно захватывающий…

Image 1 of 1 Maximize imageRestore image Море. Нефть. Мы.

Вечером этого дня, вернувшись в Баку, мы решили пойти гулять. Выйдя из гостиницы, мы увидели отъезжающего от подъезда хозяина, который, поинтересовавшись нашими планами, решил нас подвезти на своем очень большом джипе. Не то, чтобы мы были очень поражены этим фактом, но нам было приятно.
Вечерний Баку сверкал огнями, шумел толпами гуляющих по набережной, визжал женскими голосами каруселей и аттракционов. Высоченная струя воды, бьющая метров на пятьдесят вверх из воды на набережной, подсвечивалась разноцветными прожекторами, и притягивала взгляд. Степенно прогуливались семейства бакинцев – отец с матерью, рядом сыновья-дочери. Все кафе полны, набережные полны гуляющих. 9-е мая.
День Победы тут не празднуют. Это самое обидное для меня ощущение. Все знают об этом дне, но официально не отмечают. Я так и не понял, является ли 9-е мая выходным днем или нет. Еще в гостинице сидящий в холле азербайджанец, глядя по НТВ праздничный концерт, начал распинаться о том, что для него это не праздник, и отмечать его он не собирается. Правда потом, увидев нас в сторонке, смутился, и стал оправдываться, что пошутил. К сожалению, такое отношение не единично. Не раз мне хотелось обострить ситуацию, задав вопрос: «Что, ваши отцы и деды не проливали кровь рядом с нашими? Это не заслуживает того, чтобы считать этот день праздником?» Этот вопрос возникал в голове постоянно, но приходилось с грустью констатировать, что Победу в Азербайджане не чтят, и праздник уходит из памяти азербайджанцев. На замену ему пришел другой - 10-го мая в Азербайджане празднуют День рождения Гейдара Алиева, и этот день празднуется куда помпезней и громче, нежели День Победы.
Официант в кафе на набережной утомил нас своей дурацкой болтовней. Мы хмуро взглянули на этого цинично лебезящего халдея, и попросили принести нам четыре стопки водки и черного хлеба. В ответ на его фразу «Да-да, сегодня День Победы…» ему был послан испепеляющий взгляд. Наконец-то понял и скрылся.

В течение последних двух лет Коля регулярно попадает на телевидение. Вроде так ненавязчиво, но регулярно: что в велопоходе по Абхазии, что в поездке по Грузии русские велотуристы светились в роликах новостей. И рассевшись по креслам, мы с сожалением констатировали, что в этот раз с телевидением нам не повезло. Жаль, но что поделать?
И когда Коля зачитал смс-ку от Митиша, наш Боинг сотряс громкий взрыв хохота. «Сегодня в новостях показывали ваши танцы на площади». Попали, мы все же попали на телевидение! За это стоило выпить!
Полуторалитровую бутылку вина, подаренную Митишем, мы пронесли как ручную кладь. За толстыми иллюминаторами Боинга-757 остался аэропорт с провожавшими нас бакинскими друзьями, солнечный Баку, свежий ветер с моря, соленый Каспий. Я видел, что каждый из нас ощущает что-то общее – чувство наполнености эмоциями. Вопреки сложившимся традициям, мы не обменивались впечатлениями, не вспоминали какие-то эпизоды – каждый молчал, будто пытаясь осознать и сберечь, усвоить и впитать те эмоции и воспоминания, что в эти минуты уже становились прошлым. Хотелось, чтобы это отстоялось, вошло в кровь, стало частью тебя самого – лишь после этого можно рассказывать кому-то об Азербайджане.
Мы пили искренно и ярко. Каждый бокал – это не вино, это букет эмоций, слов, чувств, это память о людях, часах и минутах, проведенных рядом. В вине мы растворили усталость Бюрзюнбюля, красоту Баку, помощь друзей-бакинцев, величие гор, строгость Гобустана.
У каждого из нас где-то в душе и сейчас хранится большой мешок переживаний этих полутора недель, откуда бережно и по большой необходимости извлекаются события и люди, которыми мы с большой неохотой иногда делимся с друзьями. Эти дни изменили что-то в каждом из нас. Каждый из нас получил значительно больше, чем ожидал.
Это дорого и ценно.