Карту маршрута я распечатал специально для брата. Это была обычная пятикилометровка, без подробностей. Я обвел карандашом всю полярную часть уральских гор, захватил сибирскую тайгу и тундру Ненецкого автономного округа. Примерно тридцать тысяч квадратных километров.
- Я буду где-то тут…
Брат посмотрел на карту. Его не смутила моя наивность. Возможно, брат в меня верил. А может быть, просто не осознал масштаб.
- Хорошо… - сказал он.
Утром я уехал. Опыта у меня практически не было. Без него было проще романтизировать сложности и мечтать. Я был самоуверен до наглости, наивен до глупости. Казалось, все распланировал, предугадал даже мелочи. Взял кучу ненужного, при этом не узнал массу полезного. У спасателей не регистрировался. Эта глупость казалась признаком смелости.
Для начала я заскочил к друзьям в Калугу. Много говорил о предстоящем путешествии. Как будто уже вернулся и стал матёрым путешественником. Друзья слушали из вежливости. Провожали до остановки.
- С Богом! – сказали Аня и Лена, - мы будем за тебя молиться!
Поезд «Москва-Лабытнанги» выехал из столицы тем же вечером. Ночь наступила быстро. Обычная, звездная. Потемнело в десять, и я заснул. Наутро за окном тянулся бескрайний вологодский лес, проплешины больших моховых болот.
Москва давно томилась в зное и кашляла пылью. Вологодчина все еще готовилась встретить лето. Еще севернее отцветали вишни, благоухала сирень, и пчелы пачкались в пыльце одуванчиков. Должно быть, эти перемены бросались в глаза, оттого, что я боялся упустить что-то важное.
Вечером солнце медлило и долго висело над суровым северным лесом. Долго не темнело. И в полночь я понял, что эти затяжные сумерки и есть белая полярная ночь. До полуночи я с интересом смотрел в окно, хотя лесная панорама не менялась много часов.
Утром поезд стучал где-то на севере. Лес измельчал. Тонкие ели и лиственницы шли за поездом почти вровень. Грязная, залуженная дорога, изрытая колесами грузовиков, бежала параллельно. Кустились маленькие ивы. Было пасмурно, висела морось.
К полудню, вдали, сквозь тучи проглянули солнечные лучи. Я не сразу понял, что это снег на уральском хребте. Хребет наполовину скрывали серые, мутные тучи.
Постепенно лес сменился тундрой. Тучи поглотили уральский хребет, и лишь через три часа вновь показались горы. Два часа они медленно, то приближались, то отдалялись. Я приготовил вещи и с нетерпением ждал.
У меня был смутный, наспех обдуманный план. Следовать плану казалось очень просто. Видишь гору, идешь к ней. Хочешь переночевать в цирке у карового озера, - пожалуйста. Мечты и романтика затмевали здравый смысл. Так бывает.
Но я заблуждался. План не помог. И одного желания было недостаточно. К первой одиночке я оказался не готов.
Для начала, я приехал слишком рано. Было сыро, холодно и неуютно. Северная весна еще скромничала, баловалась серыми оттенками. Голубой снег в горах почти не рассеивал северную серость.
Весна пришла в заполярье накануне. Арктику еще не бросало в жар. Большая часть снега сошла недавно. Весенняя серость только начинала зеленеть.
Я ушел в горы. На северо-востоке осталась зеленая речная долина. Теперь меня окружали серо-красные горы. Сплошные камни, грязный снег, жухлая прошлогодняя трава и тысячи ручьев. Под ногами чавкала вода, шумел ветер. Птицы молчали, не гудели пчелы, не пахло садами. Сырой пресный воздух наполнял легкие.
Поздно вечером я остановился у бурной реки. Поставил палатку, развел огонь из старого ивняка. Костер затрещал, мелкие угольки с треском полетели во все стороны, зашипели в грязном снегу.
Я схватил спиннинг, забросил блесну в бирюзовую воду. Больше часа ходил по каменистому берегу. Серый заяц вышел из зарослей карликовой березки прямо к реке. Я мог бы добросить до него камень.
Как еда заяц меня еще не интересовал.
Через час остыл рисовый суп. Через полтора я разочарованный вернулся к палатке. Рыбы в реке не оказалось.
В неудаче я винил север, холод и ветра. Как будто только они могли испортить хорошую рыбалку. Спихнуть неудачи на погоду было проще всего.
На самом деле рыбы в реке не было. Еще осенью река обмелела, а зимой промерзла до самого дня. Рыба ушла ниже по течению, на глубину. Когда я приехал, рыба еще не вернулась. Я узнал об этом позже.
Несколько дней я двигался на юго-восток. Остановился у другой реки. Особых перемен не заметил. Рыбы в реке не было. Меня это стало пугать.
Каждый вечер я пересчитывал продукты и считал калории. Продуктов не хватало.
Я собирал прошлогодние ягоды. Они были водянистыми и не насыщали. Я бросал сморщенную голубику в чай и пил этот красный напиток. Потом добавлял к запасам дикую зелень. Лук-скорода рос по берегам рек. Отыскать его было проще всего. Собрать маленькие листочки ложечницы было сложнее. У нее был приятный горчичный вкус.
Ложечница и лук возбуждали аппетит и почти не насыщали.
Мне снился хлеб, жареная картошка и соленые огурцы. Я просыпался, доедал сухой рис и запивал водой. Я думал о калориях все время. Еда снилась и мерещилась каждый день.
Рядом шелестели листвой рыжие полевки. Они погрызли резиновую рукоятку моего удилища, забрались в котелок, едва не повредили рюкзак. Ночами полевки ползали под палаткой, шуршали в листве, и противно пищали. Я бил рукой по дну, ворчал и все чаще задумывался.
Когда-то давно один канадский натуралист питался мышами. Просто чтобы убедиться, что крупное животное может выжить на таком рационе. Чтобы оправдать полярных волков. Их незаслуженно обвинили в истреблении североамериканского оленя – карибу.
Для этого Фарли Моуэта забросили в арктическую часть Канады. К удивлению ученого, оленей поблизости не оказалось. Волчья пара, рядом с которой он поселился, прекрасно обходилась без оленей.
Моуэт убедился, что волки не агрессивны. Они даже позволили наблюдать. Как еда, ученый их не интересовал.
Каждый вечер волки мышковали. Казалось, однообразная диета шла им только на пользу. Волки выглядели упитанными.
Скоро натуралист решил повторить за волками. Поймал полевок. Чтобы улучшить вкус, выпотрошил тушки. Снял тонкую шкурку и стал есть. Так продолжалось какое-то время.
Сперва мышиная диета не подошла человеку. Он стал худеть. Это означало, что он лишил себя жиров. Они находились во внутренних органах полевок. В этом легко было убедиться. Нужно было снова испытать на себе.
Я вспоминал о Фарли Моуэте каждый день. Но есть мышей не решался. Я оттягивал этот момент.
Через неделю сдался. Обрезал пластиковую бутылку, зарыл по горлышко в мелкие камни, бросил на дно кусочек сала. Лег спать.
Через пару часов я проснулся от гула и сигнала автомобиля. Сонный, не придал звукам значения. Перевернулся на другой бок, успел увидеть сон. Затем услышал рев мотора, очередной сигнал. Выполз из палатки и удивился.
Недалеко от ручья стояли три внедорожника. Несколько мужиков махали руками. Они приехали из Салехарда на шашлыки.
Неделю я уходил от железной дороги, пытался забраться дальше в горы. Поверил, что реально выживаю в диких, безлюдных местах. И вот, среди ночи, такое...
Я подошел к машинам. Мы немного поговорили. Это был обычный обмен любезностями. Мужики торопились к истокам реки. Видимо жутко хотели есть. Я же мечтал остаться один.
- Завтра вечером тут еще будешь?
- Скорее всего, да.
После тяжелого перехода мне нужно было отдохнуть.
- Тогда завтра увидимся.
Заревел мотор, и машины уехали за перевал. Было три часа утра. Низкое полярное солнце слабо светило через тонкие облака. Я снова заснул.
Днем гонялся за зайцами, неохотно ел водянистую шикшу, рвал тонкий дикий лук, съел последнее сало. Проверил бутылку…
Рыжая полевка на дне засуетилась, прыгнула вверх и тут же соскользнула обратно. Я прикрыл бутылку плоским камнем. Диетическое мясо оставил на вечер. Я все еще был не готов. К тому же, мыши могли быть источником инфекции. Туляремии, например. В общем, я сомневался и думал.
В шесть вернулись мои новые знакомые. Я пригласил их к огню. Полчаса мы говорили на разные темы. Я молчал про маршрут, про остатки круп, про отчаяние и бедную полевку. Они говорили о погоде, про обещанную аномальную жару, про жирную рыбу в Оби.
- Пиво будешь?
Я не стал отказываться. Последние дни я мыслил калориями. Видел их во всем. В луке и ложечнице. Даже водянистая шикша содержала какие-то калории. В пиве калорий было больше.
Одну бутылку я опустошил сразу, вторую оставил на вечер.
Мужики уехали. Я сидел у костра, ел кашу с салом и запивал пивом. Затем отклеил этикетку и прочитал: «пиво Симбирское», производитель город Калуга».
Был воскресный вечер. Низкое полярное солнце висело над горами. Где-то далеко в Калуге молились мои друзья. Я точно знаю, я потом уточнял.