Друзей моих прекрасные черты…
2 часть
Когда нет никакой реальной надежды,
нужно чеканить собственную.
Р. Желязны
Название этого литературного труда, безусловно, искренне. Но со временем я пришла к выводу, что у этих самых друзей, должно быть (не знаю, как повежливее), травмирована вторая перинатальная матрица в сторону её недостатка. Более лояльно я не могу объяснить такую характерную неспособность идти до конца. Ну да ладно.
Лёха с Дашкой встретили меня и Серёгу Каминского крайне оживлённо. Подозрительно оживлённо, я бы сказала, ибо в оригинале они относились к нам достаточно скептично и насмешливо. Лёха пытался убедить нас, что он тут пил необычайно в ожидании нас. Правда, я выпиваю за раз столько литров пива, сколько он бутылок «Миллера». Но я пью не необычайно, а вполне обычно. Я честно держала себя в руках во время их присутствия и не пугала чудовищными брутальными выходками типа попрыгать на чьей-то машине, облить пивом недовольных мною, потаскать за яйца несогласных, обхаркать мешающего драться и т.д. К тому же ни машин ни пива не попадалось.
Утром съездили в Иню, купили некупленное и уже по-настоящему поехали в настоящий поход. Лёха с Дашкой, кстати, на Хонде Бадже. До Большого Яломана автомобильная неасфальтная дорога, после него вправо уходит дорога вдоль реки Большой Яломан на Чендек (налево – вдоль «просто Яломана» на Катанду). До самой тропы доехали без приключений. Приключения, то есть поиски и блуждания, совершены были нами в июле во время разведки в этот район. Двухколейка заканчивается около последнего летника. От летника начинаются две тропы – по низу (вдоль реки) и по верху (тундра в горах). Подумав, мы выбрали нижнюю, поскольку подъём на верхнюю по осыпающемуся прижиму был чересчур впечатляющим, хотя все местные позже хором говорили, что верхняя гораздо лучше, если на неё подняться. Но что сделано, то сделано.
Серёга переставил звёздочку, и в обед мы вышли на конную тропу, которой впереди около 50 км. Особенностью настоящего участка путешествия (в частности, первых шести километров) является то, что она представляет собой во многих местах кучи наваленных каменных глыб. Здесь мотоциклы нередко переносили на руках (обносы есть не только у водников). Тот, кто переставляет переднее колесо или держит руль, называется передний привод; те, кто страхуют или толкают сзади – задний привод. Когда мотоцикл поднимают все четверо, это полный привод (4WD). Обычно задним приводом работали мы с Дашкой и тогда дядьки нам орали что-то типа «дамы, подвигайте задом!» Тяжелее всего управлять, конечно, ИЖом. Он самый громоздкий и неповоротливый. Каминский умудряется ехать на нём только за счёт запредельного мастерства.
К вечеру пошёл дождь, стало ещё и скользко. Дорога оказалась хуже, чем мы ожидали. Камни, камни, камни. Когда идёшь пешком, забываешь, что проехать здесь гораздо труднее. За день прошли около двух километров. В дальнейшем стали снимать ящики, поскольку с ними часто не проходим по ширине между камнями, к тому же без вещей моты тащить легче. Поэтому сначала носим вещи, потом мотоциклы. Когда пройти невозможно, вагами сдвигаем вековые камни.
Ехал мимо местный на лошади, предупреждал о смертельных опасностях, ждущих впереди; сказал, что через месяц дойдём. Местные, кстати, ведут себя на этот счёт очень странно. Одни говорят одно, другие – другое. Одни говорят, что если пройдём камни, дальше пойдём нормально. Другие говорят, что дороги тут и вовсе нет. Пойди их, разбери… Но если местные говорят, что дорога нормальная, значит, будет тяжко. Если говорят, что плохая, это п…ц!
На второй день напоролись на стадо коров, которые при виде нас обратились в бегство и обгадили всю дорогу. Вчера скользили от дождя, сегодня – от г-на. Мы все в г-не! Мотоцикл буксует в коровьем дерьме, которое прицельно летит в нас и с одежды так просто не отстирывается, и с лица так просто не смывается. Лёха едет и извиняется, что, дескать, он был бы счастлив не пуляться в нас г-ном. Бывает банный день, а бывает говённый день.
В этот день также прошли примерно два километра. Встали на поляне за рекой Чанкыр (первый брод). При этом, что не совсем мне ясно, Лёха проезжает трудный участок на своём мотоцикле, а потом на моём – помогает, старается. Туда-сюда ездит – нравится сильно. Это его и погубит. Никто на моей памяти так не делал. Так делают, когда другому человеку совсем плохо… Постойте! По ходу в его глазах я так и выглядела после двух недель предыдущих скитаний. И Лёха работал на всю катушку, удивляя бодростью. Он говорил, что на моём мотоцикле ехать легче – он ниже, но не работают сцепление и передний тормоз. На Иже разбита крышка генератора и постоянно слетает цепь. Этот мотоцикл Лёха переименовал в «Шайтан-арба», а Кавасаки в «Калбасаки». Из Баджи с карбюратора тёк бензин, Лёха говорил, что это его авторская доработка своего мотоцикла. У меня, когда я ехала по кустам, веткой разбило стекло шлема.
Мне по ночам стали сниться кошмары. Во сне я всё время еду на мотоцикле, или вокруг постоянно присутствуют мотоциклы, даже Гарри Поттер на мотоцикле. Они снятся мне каждую ночь, я объелась экстрима на мотоцикле за это лето.
Когда на третий день отъехали от лагеря, встретился вчерашний местный, ехавший обратно, и сообщил, что впереди всё плохо-плохо! Такие же вот камни, а потом - бом!.. Тогда я и Каминский пошли на разведку. Вдруг сели и землетрясения изменили ландшафт? Ходили полдня. Скоро каменные затыки закончатся, затем некоторое время, в районе двух летников, тропа идёт вполне проездная. А за вторым летником начинается высокогорный прижим – бом, труднопроходимый, но всё же проходимый, тянется он примерно два километра. Здесь мы потеряли тропу и ушли вниз, в то время как дорога поднимается вверх. В результате лезли на тропу прямо по крутейшему склону, по жуткой жаре без воды. Пешком дошли почти до второго брода через безымянную реку, которая впадает в Большой Яломан перед его поворотом влево. Пришли к выводу, что ехать можно.
Вечером ещё потолкали мотоциклы, но за этот день прошли вообще мало (350 м). На четвертый день пришла усталость, а с ней и днёвка. Кое-что ремонтируем. Стирали тряпьё, заодно сожрали всё печенье, конфеты, хлеб и сухари. Новая команда потребляла углеводы, как предыдущая – водку. Медленно едем и много жрём. Хотя не сказать, что много. Например, завтрак обычно заключался в том, что в оставшийся ужин доливали воды, бросали быстросуп, кипятили и получившимся кушанием потчевали друг друга. Правда, вскрылись очень странные особенности наших спутников. Даша не ела мяса, она его выкидывала. Но это сначала. День на пятый она начала его есть и ничего злокачественного с ней не произошло. Пила она только кофе со сливками, но потом сливки кончились, а банка с кофе разбилась. Лёха не ел варёные овощи и выкидывал их. Короче, они не голодали давно, это видно сразу. Их бы оставить ещё на недельку, они бы всё есть и пить начали, даже вороньи яйца и сок медведей гамми… Лёха начал хлюздить, обзывает наше времяпровождение конным спортом. Сказал, что с обеда вторника по обед субботы не включал вторую скорость.
Под утро пятого дня шёл дождь. С солнцем подсохло. Подъезжаешь иногда к камням, смотришь… Думаешь, может, лучше по реке? Но там то же самое, только по задницу в воде. Тропа шла через остров, поскольку на берегу совсем мрачно. Следовательно, перед нами два брода. На броду Шайтан-арба упала и придавила меня по самый нимб.
Лёха устал, суетится, нервничает и тем самым смущает моё спокойствие. У него много синяков, ушибов, он жалуется. Посчитал синяки, нашёл им причины, коими часто являлись выпирающие места на моём мотоцикле (а разве бывают абсолютно гладкие мотоциклы?) Когда он начинал «жалиться», я впадала в стойкое недоумение и зависала. Может, быть мы с Серёгой временами смешны и неуклюжи, но мы не обучены жаловаться, и альтернативная программа сильно сбивала нас с толку. Но ездил Лёха, конечно, блестяще – кроссовик!
ИЖ плохо заводится. Каминский ругается, грозится сбросить его с прижима, дескать, достойная смерть. Это последний поход ИЖа, со всей очевидностью на следующий год Серёга покупает япончика.
Так дошли до бома. На боме различные засады типа каменных ступеней, вертикальных спусков и подъёмов. Но страшен, как и на всех конных тропах, обрыв. Упасть очень не хочется! ИЖик пару раз сполз вниз, его вернули. И, что примечательно, когда народ устал и торопится выйти с прижима засветло, пошёл дождь. Где было трудно и страшно, стало ещё скользко. Дашку тошнит от двухтактного выхлопа. ИЖ оказался впереди; сначала ведут его, потом 250-ки. С середины бома начинается резкий спуск, потом резкий подъём, теперь всё это мокрое. Тут Лёха говорит, что, Светка, можешь сама ехать… Я говорю, что нет, оставьте, завтра проеду. Сегодня не могу – пьяная и устала. Попивая коньяк, я таскала вещи, пока остальные отчаянно рубились на прижиме. Поэтому я их там почти не фотографировала; о самом страшном месте, таким образом, картинок почти нет. От дождя все промокли и замёрзли. С прижима выехать не успели – темнеет. Стоим на крутом склоне, домики поставить негде. Далеко внизу вроде бы ровно. Взяли вещи – спустились туда, а там болото. Выбрали место в болоте посуше и поровнее, всё равно больше идти некуда. От усталости и обморожения мне стало дурно – залезла в дом, оделась в сухое, а меня всё равно контачит не по-детски. Здоровья не хватает, не справляюсь с поставленной задачей.
На прижиме с нами, кстати, произошёл странный случай. Нас обгоняли люди на конях, пятеро – баба-аборигенка и четверо мужиков-европеоидов. Обычно туристы если встречаются в таких местах, очень радуются встрече, разговаривают, обсуждают дорогу. Здесь всё было по-другому, из чего сделали вывод, что не туристы это ни фига! Они торопились. ИЖ и Кавасаки были вытащены на широкое место, а Лёха на Бадже стоял ещё на прижиме. Нетуристы орут, что лошади боятся мотоцикла, пусть Лёха их пропустит. Стал Лёха первого мужика пропускать (прижим: слева обрыв, справа – стена!), а тот обходит мотоцикл поверху так близко, что лошадь, спотыкаясь и скользя, толкнула мот. Баджу чудом удержали на тропе, остальных Леха послал на …, завёлся и поехал. Встреченные нами персонажи были злые и разговаривали очень грубо. Когда Каминский по привычке и простоте душевной стал расспрашивать у них дорогу, мужики нагрубили ему, а баба сказала, что Чендек – это в другую сторону, что до водопада доедем, а дальше – нет (сказать, что дорога плохая – одно, но сказать, что едем не в ту сторону – сильно!) Лёха решил, что эти черти – контрабандисты (в Усть-Коксе поставили заставу, надо же её где-то обходить!) Сказал, что если мы упрёмся в непроходимую жопу мира, то обратно он ни за что не поедет, а прилетит за мотоциклами на вертолёте.
А я думала, что было бы, если бы Лёха не ехал на моём мотоцикле? Если бы не он… Сама бы ехала, как и многие годы раньше, и не знала, что бывает иначе.
День шестой. В мире воскресенье, все проснулись обдолбанные. Вчера прошли четыре с небольшим километра. Глыкнули баланды, запёрли вещи наверх - на тропу, вывели мотоциклы с прижима, затарили барахлом. Дальше, где тропа спускается к воде, летник. Едем к нему. Кроссовик Лёха и Дашка ушуршали вперёд, мы следом. Я слетела с тропы передним колесом. Серёга как-то поставился, довёл меня до летника, потом повели его. Ой, натрахались!.. У него от удара об камень слетела цепь. И вот корячимся мы с ним вдвоём над ИЖиком, стоя на узкой тропке на крутом склоне. Не хватает третьего или даже четвертого лица. Но, собственно, именно поэтому в категорийку уходят командой, а не поодиночке или вдвоём. Уж Серёга и матерился, и орал, хотел прямо сейчас сбросить ИЖик вниз. Не помню, завершили ли мы надевание цепи, так как вернулся Лёха и уже все вместе мы потыкали дальше.
Наверное, если бы мы знали, что нас ждёт дальше, не многие бы нашли в себе мужество пройти свой путь до конца. «Невыносимая лёгкость бытия» - мы живём так легко как раз потому, что никогда не повторим ни один из дней, какими бы они ни случились. Серёга с Лёхой оказались впереди меня, я тороплюсь, тороплюсь за ними, Дашка загорает где-то впереди. На очередном затыке я почти догнала их, и прямо передо мной, как в замедленном кино, ИЖ, Серёга и Лёха сначала повисли в пространстве, а потом полетели в пропасть. Падали, собственно, двое первых, но Лёха честно держал их до конца, пока его самого не выдернуло следом. Мужики сначала оказались чётко под мотоциклом (Лёхе даже досталось от ИЖа), но потом как-то откатились в разные стороны. ИЖ, взревев, начал падение. Заглох не сразу; сначала переворачивался через колёса, потом через руль, всё быстрее, собирая на своём пути ландшафт и разбрасывая плохо прикреплённый эквипмент. Сначала медленное, падение стало в конце стремительным. Дядьки летели медленнее, поскольку масса у них меньше, и остановились быстрее. Причём Лёха сразу вскочил, а Каминского нет и нет. ИЖ теоретически мчался бы до реки, но метров через сорок ему попалось толстое упавшее дерево, которое и прекратило полёт. До реки оставалось всего метров двадцать. У меня случилась истерика, ступор закончился. Я схватилась за камеру, за фотоаппарат, реву, верещу, Дашка меня утешает. Ору Каминского, он выскакивает, как ни в чём не бывало, и орёт радостно: «Светка! Всё нормально!» Как тот дебилоид из «Реальных кабанов». Мужики отделались лишь острыми ощущениями – ни царапины! Это потому что крыжовник не растёт на сыпухе. Зато мотоцикл – в хлам!
Что, собственно, произошло? Место не было трудным, таких было много. Тропа осыпалась: песок, из него торчат камни. Серёга ящиком вывернул один из камней, торчавших сбоку, и налетел на него. И всё. Если бы со стороны обрыва кто-то страховал ИЖик, падение не произошло бы (Каминский секунд десять балансировал в пространстве). Или если бы склон не был таким крутым, он бы просто упал колёсами вверх, но из-за крутизны склона он начал переворачиваться (по этому склону я потом съезжала как с горки).
Вещи разбросаны по всему склону. Веером разлетелись ламинированные карты, врученные нам буржуем Белошапкиным. Разбилась банка с кофе, часть чая рассыпалась, макароны Каминский аккуратно собрал на месте крушения и сложил в мешочек. Второй боковой ящик искали очень долго (потому что в нём был второй котёл). По рассыпанным вещам в конце концов я нашла его в реке. Собрали, сняли вещи, занесли наверх. Лёха с Дашкой отчего-то очень веселились, глядя на нас (наверное, оттого, что живы). До фига вещей бросили – канистру, масла, запчасти, разные шурушки и причиндалы мотоциклетные, зубную пасту, шампунь, часть верёвки (немного каната и мыло оставили), кухонную утварь, лишнюю одежду, запасные камеры и покрышки, адаптер для зарядки камеры и т.д. Сфотографировали номер рамы и двигателя. Мотоциклу 29 лет. Жизнь свою он закончил в горах. Каминский сказал, что удел боевого коня – погибнуть на скаку. Пока мы с Серёгой ковырялись, Лёха с Дашкой сходили на разведку и принесли безрадостные известия. Впереди трудный брод через безымянную реку (она больше, чем Чанкыр), имеется полуразрушенный мост. За рекой лес, по которому та же за...сада, что и раньше.
Отъехали к ровному месту, поставили лагерь. Каминский «ушёл в себя», переживает утрату. После гибели мотоцикла он станет какой-то притихший, задумчивый, как будто по башке сзади дали. Обедаем. Лёха предлагает и мне сходить на разведку посмотреть. А мне зачем смотреть? Я по-любому иду дальше по тропе. «Я с нею буду биться до конца и, может быть, рукою мертвеца я лилию добуду голубую». Принимаем следующее решение: завтра Лёха с Дашкой возвращаются на Большую землю. Каминский идёт с ними, так как вдвоём там не пройти. Провожает их, покупает пищу и коньяк и возвращается сюда. Я остаюсь жить в тайге и строю разрушенный мост. Отобрали у Лёхи деньги, так как банкоматы в тайге и отдалённых алтайских посёлках не предвидятся. После обеда начался дождь и сегодня больше не прекращался. Ночью мне снились обрывы.
Рано утром все нашли в себе силу воли подняться. Обложной дождь. Лёха просил не обижаться и поехал назад, Серёга с Дашей пошли за ним. Какая глупость - обижаться! Я никогда не обижаюсь в тайге. Вот когда я вернусь в город, тогда в моей башке включится считывающе-аналитическое устройство. А щас чё? Идите.
Я решила приготовить чаю, поскольку в дождь валить в тайгу и обследовать окрестности не катило. Обратилась к услугам примуса, но он, пролетая над гнездом кукушки, изменил форму и утратил работоспособность. Костёр же разжечь в дождь мне не удалось, несмотря на многократные попытки. Погрызла сухой лапши с холодной консервой, запила ледяной водой и побрела искать брод и мост. Искала долго. Брод ближе, он проходит в том месте, где русло раздваивается, но вдвоём через этот брод пройти будет почти нереально. Мост нашёлся выше по течению, где река сужается, метрах в 300 от лагеря. Когда я увидела то, что они называли мостом, у меня случился приступ мировой скорби. Поперечин на мосту не было вообще, остались только продольные кривые брёвна длиной 5 метров. Мне поставили задачу превратить эти дрова в мост. Кому вообще пришла в голову мысль, что Света умеет строить мосты? Но партия сказала строить – будем строить. Недалеко от лагеря стоял разрушенный летник. С него я таскала брёвна и укладывала их на «мост». Отнесла два – у ботинок моих оторвалась подошва. Пришлось ботинки тоже выбросить. А ещё я боюсь медведей, есть у меня такой пунктик. Умом понимаю, что их здесь нет, так как пасут скотину, но всё равно боюсь. Хожу и долблю полторашкой по деревьям и ору. Таскала-таскала… Брёвна неформатные. Нужны толстые и короткие, а они все длинные и тонкие. Последняя ходка была почти в сумерках. Страаашно! Девочка с топором и ножом за поясом таскает брёвна по темнеющей тайге. Я ещё никогда не ночевала в тайге одна, но всё случается в первый раз. А я вообще очень трусливая!
Тяжёлая физическая работа пошла на пользу мозгам. Костёр развела сразу – вспомнила, что рядом стоит мотоцикл с бензином. Должно быть, утром стресс так дурно действовал на мой слабый интеллект. С перепугу сварила столько еды, что мне одной и за пять дней не съесть. Выпила литра три чая. Сначала было совершенно темно, потом посветлело. Я обрадовалась, что утро, но это была луна. Сидела долго, часов нет. Среди ночи навалила побольше дров в костёр и пошла спать, съев горсть валерьянки. Но до самого рассвета мне снились Дашка с Лехой, которые показывали мне, куда ехать. Утром идёт дождь, как и ночью. Я уже думала походить с бубном, как в «Смешариках», с криками: «Лунный ворон!..» С меня станется, но бубна не было.
Утром, испив бензина, можно разжечь костёр (шланг с бензобака снимается очень туго, а мот стоит на пеньке без переднего колеса очень не устойчиво). Чай, еда, дождь. В дождь работать вообще не катит. Сменился ветер; раньше дул оттуда, куда нам идти, а теперь сзади, с Чуйского тракта, хотя тучи идут наоборот. И, как гром среди ясного неба, это самое небо вдруг появилось! Это просто чудо! Я уже жила как у Маркеса – когда дожди идут непрерывно целые месяцы. Небо очищается быстро, но неизвестно, надолго ли. Трава прямо дымится под солнцем. Мой скромный лагерь тут же стали окучивать птицы и белки. Щас пойду таскать брёвна. Света живёт в тайге и в свободное от еды, сна и дождя время таскает брёвна. Но если надолго брошу костёр, опять придётся пить бензин. А что делать? Коньяк-то кончился!
Мне мерещатся голоса – женские, мужские, детские; всё время оглядываюсь. Потом мне скажут, что такой эффект создаёт постоянный шум воды.
Света ест лапшу с чаем. Света таскает брёвна и стучит бутылкой (С. т. б. и с. б.). Света ест лапшу с чаем. С. т. б. и с. б. Света вернулась назад по тропе – оплакивает погибший мотоцикл. С. т. б. и с. б. Дождь, в дождь работать не катит. С. т. б. и с. б. Света не таскает брёвна – Света сорвала спину. Ближе к вечеру вернулся Каминский, принёс коньяк и вкусную еду. Пытался звонить байкерам – звал на помощь, но там ответили, что не представляют, как нам можно помочь. Местные сказали, что всё самое трудное мы уже прошли, только крутой перевал перед Чендеком остался. В Большом Яломане все про нас знают, обсуждают.
Сходили посмотреть мост, тропу в лесу. Средней паршивости дорожка. Справимся.
На следующий день ставим на Кавасаки звезду, покрышки и сумку (снятые с ИЖа). Пошли к ИЖу за болтиками и оставшимся бензином, а там местные его уже доразобрали и грузят на лошадей. Только навряд ли такой ИЖ им будет чем-то полезен, больно уж хитрый мот был у Каминского – с электронным зажиганием и прочими наворотами. После обеда достраивали мост, поскольку за два дня я построила только половину, но Каминский проявил инженерную мысль, чуждую мне, и распилил длинные брёвна, принесённые мной. А недостающие брёвна носили кучей на веревках.
Дул сильный ветер. Пока готовила, с деревьев стали отваливаться огромные ветви и падать на лагерь. Дрова прямо с неба падают – только успевай уворачиваться. Высота 1700 м, открытое место, постоянный ветер.
На острове (русло реки расходится на два рукава), в старом загоне, Каминский нашёл чью-то заначку из разных составляющих. Оттуда он взял сало и сказал: «Тайга взял – тайга дал».
Утром поехали. Каминский ни за что не соглашался садиться на Кавасаки, говорил, что у него не получается ездить на нём, а у меня здорово получается. Но меня разве переспоришь? Так через полкилометра езды по категорийке он стал мастером езды на Кавасаки с качающимся амортизатором. Сцепление воет. Я страхую, толкаю, показываю дорогу, таскаю рюкзак и шлема. Так страшно человек едет! Со стороны и на себя страшно посмотреть, наверное. Мот жестоко нагружен, на него сложили самое тяжёлое. Смотришь на эту дорогу и не понимаешь, как вообще здесь можно было проехать. Корни, камни, грязь, поваленные деревья и, собственно, опять участки каменных затыков. Только здесь нет ещё двоих, которые помогли бы мне. Они бы просто переставили мот с места на место или вынесли на руках. Всё приходится делать самой. Посреди леса болото. Строим гать. Там потеряли много времени, у меня болит спина. Пройдём, конечно. Только куда деваются люди, когда трудно?
Прошли около 1,5 км. Высота 1762 м. Встали за болотом прямо в лесу, на тропе. Серёга хотел пройти сегодня весь лес, но не успели, слишком трудно идти. Остатки леса проехали к обеду, а потом по степи пошла прекрасная дорога! Бывают, конечно, различные затыки, но Серёга научился проскакивать их на газу. Только его беспокоит то, что на спидометре, который не работает, сами собой постоянно ставятся цифры 666. Мне по фиг, а Серёга дюже суеверный. Говорит, наши испытания ещё не скоро закончатся. Ну, вы понимаете, за что люди не любили Гэндальфа…
Я волочусь с рюкзаком далеко позади. Рюкзак лёгкий, кг 15-20. Но поскольку спина сорвана и болит, то напяливаю я его по-особенному. Я ставлю его к дереву, подлезаю под лямки, потом с большим трудом встаю на четвереньки и, держась за шлема, поднимаюсь на задние лапы. Я вообще никогда не понимала, чего пешеходники так парятся? Иди себе да неси рюкзак!.. Тяжко, особенно с непривычки.
Здесь летники и скотина на выпасе. Идёшь, идёшь и вдруг спугнёшь табун разноцветных лошадей! И на мгновение посещают романтические видения, давно утраченные… До водопада, таким образом, дошли быстро. Он шумит, как МКАД. Видеокамера села. Сильный ветер, быстро холодает. Серёга болеет. Помимо заживающего среднего, у него теперь болит и указательный на той же руке. Говорит, от дикого крыжовника иголка попала (вероятно, когда он упал на тропе и укатился в реку по крыжовнику). Парень сильно мучается; подержал нож над огнём и раскромсал нарыв… Всё равно болеет – температура, голова кружится, слабость.
Встали у водопада на тропе, хотя можно было пройти ещё. Прошли 6,5 км. По глупости потеряли основную тропу и нашли справа от водопада подъём по болотам, думая, что тропа здесь. Недалеко стоят лагерем несколько парней, но они не проявили к нам интереса, и мы не стали навязывать своё общество.
В районе водопада замечательный кедрач! Не успели мы построить дом, как этот больной и уставший организм полез на дерево за шишками. Но натряс, однако. А поскольку я ем их постоянно, то скоро все вещи и фотоаппарат, выглядят так, будто их облизал чужой из одноимённого фильма.
Ночью мне снилось, что наши соседи пришли к нам выпившие, весёлые, потрещали, пригласили в гости, ушли. Мы пошли с ответным визитом, а они на лодках с девчонками по реке катаются, рыбу ловят. А в одной автобусной остановке отсюда – деревня, там нас приглашали к клуб смотреть кино… А Серёге снилось, что мимо нашего лагеря ходят люди, в том числе женщины и дети. Кто-то из детей даже на мотоцикл полез, стал баловаться, а Серёга ругался на вандала… Это тоска по людям началась, синдром Робинзона Крузо.
Утром, как положено туристам, сходили на водопад, хотя уже так вымотались, что до красоты природы дела нет. Тяжело собраться морально для выезда. Подъём по классическому болоту. Сначала мучились, засасывает по колено! Потом мастер Каминский научился на газу пролетать такие места, где, если встанешь, засосёт по задницу. А до этого думали, где же те досточки, по которым Киселёв заставляет проезжать нас на турполосе? Что толку от них там, когда они нужны здесь? Пытаемся идти как можно выше, там суше, но начался, ипть, серьёзный дождь. Хотели переждать его под полиэтиленом. Но он по всем признакам пришёл на весь день, тогда мы плюнули и полезли под ним. Всё равно по бродам и кустам будешь мокрым. Вода бродов выше моих резиновых сапог, а у Каминского ботинки совсем развалились. Он их заматывает скотчем, как ковбой Мальборо, но скотч быстро отваливается. Я говорю, что у ковбоя Мальборо же не отваливалось! А мне отвечают, так это ж кино!
Дорогу много раз теряли. Но однажды выскочили на основную тропу. Как она здесь оказалась, выяснять не стали, а радостные, попёрли. Когда Серёга падает, то зовёт меня, так как один поднять гружёный мот не может, а из того в лежачем положении вытекает бензин. Я тогда бегу прямо с рюкзаком или снимаю его, а потом возвращаюсь. Нужно постоянно быть в движении, иначе, стоит хоть ненадолго остановиться, начинаешь жестоко мёрзнуть, поскольку в мире ветер и холод. Иногда я догоняю Серёгу, когда он долго газует на мокрых камнях. Где получше, там уезжает вперёд. Сижу, значит, выжимаю носки, выливаю воду из сапог, чтобы не хлюпало, слышу – Каминский ревёт, как раненый медведь. Всё побросала – бегу босиком, смотрю – живой. Орёт, ругается матом, чуть не плачет. Перестал «плакать», поднимает штанину – лужа крови. Говорит, проклятый мегадевайс ударил его киком при заводе! Я удивилась, раньше такого не было. Нога не сломана. Рана, вокруг огромный синяк. Короче, Каминский сгинет в этом походе, я чую. Как могли, прикрыли мяско и поехали дальше. Если сухо не станет, загниёт конечность (сухо будет, поэтому Серёга отделается двумя гнилыми пальцами). Уже тогда стоило задуматься, за что мот ругается на нас, но мы в азарте передвижения не придали значения такому поведению Кавасаки. И распреды забренчали – не задумались.
Гора, спуск, брод. Стоит Серёга перед бродом и со странным отсутствующим лицом сообщает, что двигатель заклинил. Никогда не бывает так плохо, что не могло бы быть ещё хуже. Делать нечего – втолкали в реку мегадевайс. Опа! Радужная плёнка на воде! Типа, что это? Масло! Масла нет в двигателе! И пробки масляной нет! Вопрос только, как давно всего этого нет. Я шла за Серёгой всю дорогу и не видела ни пробки, ни масла. Вероятно, когда по кочкам наш луноход лазил, выкрутился сливной болт. А у мелкокубатурных Кавасачек есть очень слабое место. В случае масляного голодания мгновенно изнашиваются распредвалы (которые стоят до фига). И нет датчика давления масла, поэтому нужно следить за уровнем масла, примитивно заглядывая в окошко. Как будто не японец, а китайская подделка! Запёрли на руках его в гору, поставили около одного из последних кедров (на этой высоте деревья заканчиваются). Я ни разу не слышала историй про то, как потерялась сливная пробка. Теперь сама могу рассказать.
Вот и всё, говорит Серёга. Теперь точно вперёд пешком. Запасное масло бросили вместе с ИЖом (есть литр на доливку, а в картер надо два). Если было б масло, можно бы забить дырку гомыром и доскрестись до Большой земли, а так… У меня, как и на Шапшале, начался злостный депресняк. Я достала коньяк, начала причитать, реветь, орать на Каминского (должен же кто-то быть виноватым). Я говорю, нас же засмеют! Два раза за поход – непрохождение. Он говорит, что не засмеют, а будут плакать, кода узнают подробности. Говорит, о чём может идти речь, когда команда нас бросила, когда мы прёмся вдвоём по пятёрке? А я говорю, тогда нас все спросят, какого х.. вы попёрлись дальше вдвоём? А я что отвечу? Плавать по морям необходимо, жить не так уж необходимо, как древние греки отвечу.
Сняли крышку клапанов. Распредвалы пожраны, но не смертельно. Движок жить будет. Продумываем разные варианты. До Ини 47 км, до Усть-Коксы 56. Но что позади, мы знаем, что впереди – нет. По-любому вперёд. До Чендека 30 км, завтра выходим. Если эти км сможем в дальнейшем пройти на луноходе одни, то есть смысл добыть необходимое и вернуться за луноходом сразу. Серёга говорит, что даже если бы не произошедшее, мы бы всё равно вынуждены были бросить луноход на время, так как бензина не хватило бы (расход 15 литров на 47 км).
Всё происходит на адском холоде и ветру. Одежда вся мокрая. Поскольку тапочки Серёга потерял, а говнодавы надевать силы воли нет, он пользует уже пробованный вариант – на носки надевает мешки и ходит. Готовили на примусе в палатке, так как дров здесь уже нет; ветер, сыро. Серёга подолбил по примусу топором, и он заработал. Прошли 1,5 – 2 км.
Всю ночь я не могла заснуть, так как нездешний дождь хлестал по куполу, и ветер рвал полиэтилен с палатки. Только под утро стало тихо, и мне удалось забыться. Каминский – что? Спит и орёт во сне, счастливчик!
К утру стало тихо, так как пошёл снег. 24 августа. «В окно увидела Татьяна на утро побелевший двор…» - Пушкин, вероятно, сумел прочувствовать снежный август. Каминскому про снег не поверила, зато как вылезла, как хлебало разинула, да как открытый фотоаппарат в снег уронила!.. Потом еле высушила. Холодно! Да, давно я не встречала зиму в кроссовках! «Снег над лагерем валит, гнёт палатки в дугу…» И тут Каминский начинает собирать мотоцикл, поскольку вчера не собрал, а там заледенело всё внутри. Я не сильно склонна к гендерной сегрегации, но тут не смогла удержаться. Мне стало казаться, что все мужики, сцуко, олигофрены и вырожденцы с выраженными признаками субпассионарности. Я вспомнила всех участников похода с начала до конца. К счастью, тогда они меня не слышали, а сейчас я уже подобрела. Неужели вчера нельзя было заковырять двигатель назад? Я замёрзла несказанно. Чай не пили, пили коньяк со сгущёнкой. Пока Серёга собирал мотоцикл, а потом рюкзак, я бегала по склонам и орала зимние песни, околевая всё больше («Это в городе мне грустно было, а за городом смеюсь, смеюсь, смеюсь!!!»)
В конце концов Каминский объявил готовность. И потопали по заснеженной тундре 7 км. Потом, на высоте 2300 м тропа сваливается в долину реки Катанды. Только мы тропу потеряли. В GPSе садятся батарейки, держать его включенным нерентабельно. В результате вышли прямо к склону, падающему в долину. 2 км на основную тропу по заснеженной карликовой березе Каминский идти наотрез отказался. Стали спускаться напрямую. Перепад высоты примерно 500 м. Сначала страшно было – скользко, круто, высоко. Потом привыкли. Серёга пошёл с опережением – садится на бок и едет по мокрой траве с рюкзаком, да ещё песни громкие поёт. У Серёги рюкзак высотой метр и ширины большой, так как по краям прилеплено то, что не влезло внутрь и шлема. Он мой рюкзак двумя пальцами поднимал, а со своим корячится также, как я вчера – сначала на четвереньки, потом на две лапы. Я предлагала понести рюкзак, но он сказал, что я его не подниму. Я говорю, что метров 100 пронесу. Он отвечает, что это будут последние 100 метров в моей жизни. В походе, таким образом, он похудел на 10 кг, но в городе он это дело исправит…
В долине снега нет; если был, то уже растаял. На склонах стоят овцы и орут так, что слышно за 10 км. Пили чай. Холодно!.. Пока идёшь – ничего, стоит остановиться – придёт холодная смерть, как и во все последние дни. В долине стойбища, спросили пастухов тропу на Чендек. Серёга сомневался, идти ли в вечер на перевал. Конечно же идти, сказал командир. Пошли. Каминский пришёл к выводу, что, если мы пойдём тут вдвоём, то вернёмся в середине сентября. Внизу круто и сыпуха, наверху классический подъём, где переднее колесо поднимается, а заднее буксует на курумнике. На перевале спрятали верёвку и мыло. На спуске пастух гнал овец сверху вниз, страшно матерился на собаку и бил её, когда она гнала овец не туда. Спускались, пока не стало темнеть. Прошли около 20 км.
Встали у ручья, который рядом с нами исчезал совсем, зато утром он будет течь дальше, как ни в чём не бывало (обычно у горных рек наоборот). Серёга долго не мог развести костёр. Остаться даже без чая в такой мороз – горько. Бензина нет. Когда все возможные средства были исчерпаны, он спросил меня, что бы делала я в такой ситуации? Рыдала бы! Так уже было! Гы! Но после того, как все возможные средства будут исчерпаны! А из средств у меня есть… бумага – ходатайства на погранзаставы в Кызыл и в Акташ, маршрутная книжка, денежки. Ходатайства, как ни странно, помогли. Пока мы создавали и точили ужин туриста, все наши вещи и мокрая с утра палатка заледенели. Тук-тук, кто в теремочке живёт?
А ночью начался ад. Такой холодной ночи я не помню за все десять лет странствий. Мучились, мучились. Тогда я уже по привычке начала гнобить Каминского на тему, почему мне так холодно? Почему он не предпримет никаких мер для нашего спасения? Только тогда его осенило. Он вспомнил, что Белошапкин, покидая на произвол судьбы команду «Черви», помимо прочего хлама, оставил нам одеяло из фольги, каким спасатели укутывают пострадавших. Правда, мы не помнили, какой именно стороной надо накрываться (потому что одна от холода, а другая – от жары). Укрылись наугад. Помогло! Стало тепло! Только я всё равно не могу заснуть вторую ночь, а Каминский – что? Спит и орёт во сне, счастливчик!
Утром хозяйка Каминский пошёл за водой и обломался. Речка-то появилась, но слой льда на ней котлом разбить не удалось, и лома с собой нет, как назло! «И речка подо льдом блестит…» Пришлось Серёге инженерную мысль проявлять, чтобы воды добыть. Он сказал, что -10° ночью было, судя по толщине льда. Но день будет солнечный.
Спуск с перевала хуже даже, чем подъём. Подъём ровнее. Вероятно, прежде и с этой стороны перевала дорога была симпатичнее, но вследствие природных катаклизмов ландшафт радикально изменился, тропа получилась очень прихотливая и каверзная, даже река Чендек какое-то время течёт под землёй (в одном месте река заканчивается озером, которое нигде не вытекает и не переполняется, а спустя какое-то расстояние ниже по течению река продолжается из-под земли). Ближе к вечеру доковыляли до Чендека. Километр – два до посёлка по этой дороге уже ходят машины. Вошли в селение – ни души, одни животные попадаются. Надо машину искать до Усть-Коксы, но ни машин, ни людей. Шли-шли… Машина! С новосибирскими номерами!! Это семья с усть-коксинской базы приехала сюда в музей. Да, конечно же они отвезут нас в Усть-Коксу! Но нам пришлось вместе с ними слушать лекцию о самобытной культуре Алтая, хотя я сама могу рассказать такую. При этом сидишь, как на иголках, и ждёшь звонка. Я уже озадачила туристов на тему прошвырнуться до Усть-Коксы.
Встали в первой же гостинице, где Серёга, сославшись на экстрим и отсутствие банкоматов, договорился мимо кассы пожить до утра за полцены. А там… Горячий душ! Последний раз в горячей воде мылись ещё в Новосибирске месяц назад. А на улицах не мёрзшие и не голодавшие люди, свет, магазины и кафе – цивилизация! Мы ели и пили, пили и ели, пока мозг не предупредил об опасности гибели от обжорства.
Оставили часть вещей под кроватью у администратора – людям, которые месяц в пути, нужно очень мало. Обещали забрать в том случае, если останемся в живых. Полдня мы пытались раздобыть деньги. Через сбербанк нам из Барнаула прислали блиц-перевод, но он бывает не больше 2000 руб. Нашли банк «Ноосфера», где можно снять деньги с карты. Это возможно, если работает Интернет, который не работает после дождя, шедшего всю ночь. В обед Интернет начал слегка контачить. Удалось наконец-то разжиться деньгами! Купили бензин, масло, болт, уехали в Чендек. Можно было выдвинуться сразу, но завтра утром сюда уже прибудет карательно-спасательный отряд. Они слёзно просили дождаться их – боятся заблудиться. Спасать наше безнадёжное мероприятие выехали вовсе не те, кого мы ожидали. Так бывает. На ночь вписались на местную турбазу по адресу Заречная 10. Там, с позволения сказать, санаторий «Паломник», абсолютно беззвёздочный, но для одичавших вроде нас – просто блеск! Нам предлагали баню, но мы не привыкли так часто мыться, недели через две можно будет ещё разок помыться…
Утром прибыли спасатели. Сергей Чаркин (Барнаул) привёз Семина-младшего - Сашку (Барнаул), Виктора и Анатолия Киселёвых (Новосибирск). Он довёз их по тропе до того места, куда может доехать иномарочный недопривод, и уехал домой. Каминский же сказал, что второй раз в этот перевал не пойдёт, да ещё с маслом и бензином. Поэтому нанял нам с ним лошадей. Нашим «проводником» был Никита Просеков. Он стоически выносил все мои шуточки и песенки про оленей, на которых мы помчимся. Коня моего звали Лёша. Этот Леша сразу просёк, что халява попёрла. Он вообще игнорировал все мои потуги управления им, останавливался и жрал всю дорогу. Пришлось Никите тащить его за верёвку. При этом, догнав по дороге товарищей, я почему-то стала знакомить их с конём Лёшей, а не с Никитой. Это высоко характеризует меня как байкера…
Никита довёз нас через перевал до первого летника, дальше потыкали сами. Дошли до нужного распадка, бросили вещи. Серёга пошёл наверх искать тропу назавтра, я пошла встречать Киселёвых и Сёмина. Искала – искала, не нашла. Дошла почти до перевала - нету чуваков! Случайно встретила пастуха, спросила, не видели ли он трёх мужиков – двух одинаковых и одного голодного и наглого? Он говорит, что таких НИКОГДА не видел. Стали говорить про дорогу. Вероятно, к лучшему, что я не нашла сообщников, поскольку услышала потрясающую новость. Тропа наверх проходит в другом месте, вовсе не там, где она изображена на карте. Уже много-много лет её там нет. А она вот здесь, в соседнем распадке, вполне приемлемая. С радостной новостью бегу к Каминскому, который ходит мрачнее тучи – нет дороги. Есть, есть и не надейся!
Утром все стали подниматься в тундру. Толя Киселёв остался в базовом лагере, который они разбили на перевале у озера (поэтому я вчера их не нашла). Подъём очень крутой. Сегодня прекрасный солнечный день! Даже снега нет. Наш зелёненький луноход стоит нетронутым. Распаковали, залили в него все жидкости, устроили пир из лапши (себе). Завёлся мот нормально. Каминский с Киселевым пошли-поехали вниз, а молодому понадобилось посмотреть водопад. Посмотрели, шишек насобирали. Но на обратной дороге меня понесло вправо. В результате дозабирались вправо до такой степени, что вышли к озёрам, которые есть на карте, но которые раньше не видно было. Можно сказать про необычайные красоты и снежники вдали, но как-то не думалось о красоте, а всё о пище и тепле. Сёмин побранился, пошли вперёд и налево. Вышли к распадку, я говорю, что нам сюда. На это он ответил, что ни один в мире мотоцикл по такой крутизне не спустится (он не знает, на что способны луноходы, гы!) Я показываю ему тропу, а он всё своё. Но поскольку я уже оскандалилась, то осталась не услышана. Таким образом, нужный спуск был пройден, а солнце уже садится и хооолодно! К тому же этот диплодок, уйдя вперёд, сожрал мешок моих ирисок, заклеймив себя позором на всю жизнь. А потом вижу – сухари начал жрать! Отобрала мешок с сухарями. Вдруг не дойдём сегодня до дому. Ничего с собой нет, рюкзаки почти пустые… Без всего в почти осенней тайге я ещё не ночевала. В результате, как с Каминским, вышли к склону и стали спускаться напрямик. Сашка хромает – недавно на мотоцикле сильно приложился. У меня от холода перестали сгибаться ноги (на две недели). Спустились уже в сумерках, пошли по вектору. А вчерашний пастух гнал мимо кэрээсов. Пусть мне теперь кто-нибудь скажет, что они – не хищные животные! В общем, стали они окружать нас и бросаться – бодаться, высоко прыгать, лягаться. Сёмин, как настоящий джентльмен, честно встал между мною и быками и стал отмахиваться от них котлом. Но быков-то много, а он один. Рваный Семин в ночной тайге как-то мало мне импонировал. Пришлось включить защитный механизм женских особей нашего вида – сигнализацию. Когда я завизжала, все кэрээсы разом зависли и прекратили экспансию. Пока они приходили в себя, мы быстро-быстро ушуршали прочь. Сигнализацию услышал также Каминский, давно искавший нас на тропе в распадке (он два раза сбегал по ней вверх и обратно). Когда мы встретились, стемнело до такой степени, что местоположение каждого угадывалось по голосу. Фонарик был слабым утешением. Штурман Каминский всё же вывел нас к перевалу, несмотря на все происки антиштурмана в моём лице. Из лагеря Киселёвы бодро махали фонариком. Когда мы доползли, непьющий Каминский выпил всю водку и съел всю неспрятанную пищу, на ход опережая Сёмина (как более опытный турист).
Утром напялили по рюкзаку и ещё по инею пошли в перевал, между делом способствуя передвижению Серёги на Кавасаки. Где-то в начале подъёма отряд потерял бойца Сёмина. Сашка растянул ногу и всю оставшуюся дорогу (около 15 км) изображал трёх- или двуногую черепашку. В результате вся грязная работа по спасению лунохода легла на плечи Вити и Толи. К вершине мотоцикл тащили на верёвке, потому как переднее колесо поднимается, а заднее буксует. Один тащит за верёвку спереди, другой толкает сзади. За ними ползёт черепашка. Рюкзак черепашкин Каминский взял на мотоцикл. Потом неподарочный спуск. Ближе к вечеру, когда стало темнеть, пришлось остаться с черепашкой - светить фонариком. В глубокой темноте Каминский вернулся и довёз нас по очереди до Заречной. Здесь морда Сёмин проявит себя во всей широте души. Когда Каминский принёс деревенский творог, Сёмин методично разделил его на две части. Половину забрал себе, а вторую половину отдал остальным.
На следующий день в районе обеда за нами приехал Андрюха Поддымников (Бийск). Мне он привёз ведро пива, мешок шоколада и коробку бананов. Каминский предлагал до Новосибирска на мотоцикле ехать мне. Я говорю, что о вас подумают? Пятеро мужиков в машине, а я на мотоцикле. Железный аргумент.
В общем, к обеду завтрашнего дня мы были дома, но до этого мне пришлось два раза лазить на заднее сиденье, чтобы избить, искусать и обхаркать мокрицу Сёмина; в полночь на трассе спустило колесо, а запаска, как и водится у старорежимных туристов, оказалась рваной. Шиномонтажки поблизости уже закрыты. Что только ни придумывали! В очередной раз в Усть-Сему искать запаску послали Каминского и Сёмина. Сёмин, не отличаясь щепетильностью, отобрал запаску у пьяного мужика на девятке и потом очень гордился спасением команды. В Барнауле до рассвета пересели в машину Чаркина, Андрей поехал назад. Часов в пять утра Серегу на моте сменил Витя, забыв одеться. Возвращение домой, таким образом, было молниеносным.
Дней через пять просыпаюсь ночью и понимаю, что я на перевале. Но почему здесь так жарко? И глаза говорят другое… Засыпаю всё равно на перевале, я оттуда не скоро вернусь. Долгое время еще по ночам еду и иду по тайге. Мне снятся мотоциклы и обрывы. Абстрагирование от мира людей произошло. А с тропой вдоль Большого Яломана мы так сроднились, что жизнь без неё не мыслится отныне. Про такое состояние можно выругаться «в горах моё сердце, доныне я там…»
г. Новосибирск Светл. Князева
сентябрь – октябрь 2008 г. knyazevavt250f@ngs.ru