Друзей моих прекрасные черты...
1 часть
Не сбывается то, что ты верным считал,
И нежданному боги находят пути;
Таково пережитое нами.
Еврипид
Двухэтапный маршрут этого года изначально планировался другим. Первый этап: с Горного Алтая выходим в Кемеровскую область, где проходим зимник по «трассе» – Усть-Кабырза – Верх-Таштып, далее Хакасия, затем Тува (город Тээли), потом перевал Шапшал (который по реке Шуй, а не по реке Хемчик) и выход в Кош-Агач. Вторым этапом мечтали сделать первопрохождение по конной тропе из посёлка Аркыт на Аргуте в Тюнгур. Туда мы съездили в июле, посмотрели дорожку и решили, что в качестве второго этапа эта адская тропа не пройдёт. Только отдельным пятёрочным маршрутом. И отложили до лучших времён. А на обратном пути вспомнили, что ещё несколько лет назад интересовались выходом с Большого Яломана в Уймонскую долину (выбрали посёлок Чендек). Посмотрели – пойдёт! Так маршрут был изменён и утвержден окончательно. Доброжелатели и злопыхатели дружно стонали, что в этом маршруте три пятёрки, что мы не пройдём, что мы сочкуем (испугаемся) и проч. Сочкуем – не сочкуем, а ехать надо. Под лежачий камень мы всегда успеем.
Уезжали с мотофестиваля памяти Р. Добкина в Манжероке. На сам слёт я и Серёга Каминский завалились в ночь с субботы на воскресенье, когда всё культурное уже закончилось, и публика была необычайно окультуренной. (Каминского уже все знают, поэтому специального представления не следует). От радости встречи я как всегда не смогла заснуть до утра под дружные возлияния, и когда утром пришёл Белошапкин искать руководителя (в моём лице), ему сказали что искомое ушло спать полчаса назад. Так учёная башка ушёл ни с чем.
Досье Сергея Белошапкина вы можете помнить. Защитив на Родине кандидатскую диссертацию по химии, он свалил работать в Ирландию, предав тем самым свою страну и оскорбив ещё оставшиеся патриотические чувства товарищей. Каждое лето он посещает своё дикое отечество – понюхать дыма и миазмов российских болот. Партийные клички: буржуйская морда, жертва утечки мозгов, дылда, Бескозыркин, Белоручкин, Велошапкин, Бело… (нужное вставить).
Утречком все жестоко стебли Каминского за обилие багажа, но жрать все ходили к его продовольственной сумке, поскольку остальные с собой жрать не взяли. Тут Белошапкин сказал, что когда провизия Каминского закончится, то пищу и жидкости будет покупать он, поскольку ему это ничего не стоит. Мы мгновенно нашлись и попросили его купить пищи для наших семей столько, чтобы хватило до следующего его приезда. Нам приятно, а ему ничего не стоит. Но он манкировал просьбу соотечественников. Мерзавец! А рядом чинились байкеры – прострелили ночью картер мотоцикла, когда целились в ПАЗик. Это же какая снайперская тонкость у самоликвидаторов! Брали у нас холодную сварку, инструменты и проч. А здесь же ходил Толя Окишев и капал на наши похмельные головы, что поехали, мол, скорее. Мы говорим, что по графику выезжаем завтра, а сегодня опять пьём. Я говорю, что недавно встала благодаря холодному пиву. Тогда он под шумок выжрал моё пиво и говорит, что поехали, пива больше нет… Во второй половине дня выехали. Не досчитались одного участника и выехали впятером. Невыехавший тогда Дима Урал позднее был счастлив этому обстоятельству, особенно когда упивался подробностями нашего путешествия. Он грязно хихикал, злорадствовал, скалил оставшиеся зубы, и кусал ими меня. Он страшно понтился, глумился над нашим времяпровождением, обзывал это конным спортом и хуже… Теперь у него себе зачёт за вовремя и верно принятое решение. Везёт пацану! Он до сих пор, наверное, просыпается в слезах от радости. В деле городских эндурастов – главное не поддаться зову крови и дурному влиянию испорченных мототуристов типа нас. Будешь цел, сыт, здоров, не придётся считать синяки и мотоцикл не пострадает. Никакой диалектики, однако!
На слёте Андрюха Поддымников осчастливил нас известием о наличии таинственной дороги (которой нет на карте) с Горного Алтая в Кемеровскую область. По этой дороге едем из Турочака в Таштагол и заново привыкаем друг к другу (только в походах да на редких слётах видимся). Ночевали за крошечной деревней Каяшкан (28 км от Турочака), в связи с чем мужики, выпив водки, собирались в деревню - искать деревенский клуб с дискотекой, но их удержали разговоры о звёздах и грядущем солнечном затмении.
Утром начали обнаруживаться недостатки моих товарищей. Они все вставали очень рано. Полседьмого встают – полвосьмого им надо ехать; им Бог даёт. У меня отбирает – им даёт. Так и мучилась всю дорогу с этими мутантами. Я вообще сплю плохо, под утро только засыпаю. Засну, а тут эти крысы однозубые начинают шуршать и лазить по котлам.
Собственно, несколько слов о них. Сергей Каминский (Новосибирск) перемещается в пространстве на рыжем мотоцикле ИЖ-Спорт, который помнит Олимпиаду в Москве. У Серёги с собой есть всё, то есть, имущества много. Последнее обстоятельство вызывало недовольство общественности, поскольку мало того, что ЭТО двухтактное, оно ещё и тяжёлое! Тяжёлое, вонючее, хреново заводится и шумно летает, как Змей Горыныч. Особенно брюзжал Толя Окишев (Новосибирск), у которого из вещей были палатка, спальник, коврик и котёл. Последний служил вместилищем для всего остального скарба. Толя думает, что он аскет. Я тоже так думала, пока не оказалась с ним в одной группе. Никакой он не аскет, а злостный, сцуко, и безответственный разгильдяй, провокатор, паникёр и мелочный брюзга. Я могу не продолжать, этого достаточно. Но стоит отметить, что Толя – величайший киник нашего времени и опытный мототурист, он везде был, всё видел, его все знают и помнят, как человека, бросающего мотоциклы под бульдозер. В этот раз он собирался похоронить мотоцикл Yamaha XT600E, но Белошапкин, не знающий русских традиций, гнусно помешал ему. Про СэрГея Белошапкина (Лимерик - Новосибирск) уже говорилось. Напомню только, что ростом он не вышел – два метра, и весит, как две меня. На фестивале он выиграл конкурс по метанию мотоциклетного двигателя, при этом ведущий упорно звал его Лошадкиным, что, однако не импонировало научному сотруднику, и он долго втолковывал оппоненту происхождение своей драгоценной фамилии. Поскольку Лошадкин – большое существо, у него мотоцикл Yamaha-Tenere (XTZ-660), тоже очень большой. Сиденье на нём в два раза шире обычной человеческой жопы. Нечеловеческий мотоцикл!.. Также, являясь лицом русской и зарубежной интеллигенции, Белошапкин не позволял себе грязно выражаться, в отличие от своих спутников. Но это сначала. Потом, когда появлялась острая потребность выразиться, он приносил извинения и выражался. Но уже через три дня он ругался легко и непринуждённо, совершенно не рефлексируя на заданную тему… Ещё в нашу команду, плохо подумав, попал Олег Архипов (Барнаул) на мотоцикле Yamaha TT250R. Олег, бывало, выпив водки, говаривал: «Ты, Светка, не смотри, что я такой тощий и кашляю. В Барнауле я всех на … посылаю». Ездил он быстро и страшно, я отворачивалась, чтобы не видеть ямакаси на мотоцикле. Светка, то есть я (Новосибирск, Kawasaki KLR-250), не страшась бюрократии, опять обзавелась маршрутной книжкой (руководитель как бы). Однажды я за что-то обозвала их червями; после этого Белошапкин гнусно подползал рано утром к моей палатке и докладывал, что команда «Черви», товарищ руководитель, построена и к отправлению готова. Когда садились есть, он докладывал, что команда «Черви» к приёму пищи и водки готова, или что команда «Черви» отбывает тихий час и проч.
Одним словом, едем! Дорога – щебень, вполне доведена до ума (но не до карты). Первое спущенное колесо у Толика. Таштагол. Продуктов и жидкостей некоторое количество прикупили, а с бензином я выпендрилась – искала заправку со своей стороны дороги, дескать, чего это я буду туда-сюда через дорогу ездить!.. Но заправка попалась лишь одна, не с нашей стороны. Возвращаться было лень, поэтому баки не долили и канистры не заполнили. Заправился только Белошапкин, который вместе с Толей был заслан за припасами. Позже проблема бензина встанет очень остро, но пока мы не задумывались об этом, всё казалось простым и лёгким. Мир был солнечным и счастливым, люди не уставшими, горючее и пища имелись. Жизнь была прекрасна!
До Усть-Кабырзы дорога стала гораздо лучше, чем десять лет назад (однако заправка так и не появилась). В 1998 году мы проезжали здесь, только из Верх-Таштыпа в Усть-Кабырзу. Сознание хранило горестную память о последнем броде (отсюда первом), глубоком и некачественном, где, спускаясь к воде, я проехала «Явой» Калюбаеву по ногам (пусть не лезет!)… Но такого страшного брода нам не попалось. Глубокие, тяжёлые, длинные – разные были. А брода по пояс с огромными камнями на дне почему-то не было (прошли эту реку в другом месте, как выяснилось). Думаю, что десять лет назад были целы и разрушенные ныне мосты, ибо в памяти моей не сохранилось такого невероятного количества бродов. Я, как самое трусливое существо, заползала в реки последняя – боязно. И еду медленнее всех, но еду. Однако Олежа, самый резвый, бешено газовал в воде, и это не проходило даром… Когда же Белошапкин едет через брод, его мотоцикл раздвигает огромные камни, вода выходит из берегов и выбрасывает на сушу рыбу, а потом смывает назад уже выехавшие мотоциклы. Чей мотоцикл не смыло, тот может гоняться на нём за выброшенной на берег рыбой.
Мужики хотели половить хариуса в низовьях, пока есть, но Толя торопился, у него какой-то внутренний, недоступный коллективному сознанию, график. В результате поднялись выше по течению, где рыба была уже мелкой. У Олега стригли волосы, пока те не кончились, и ловили на них. Но рыбы были либо слишком юные, либо не ловились вовсе. Так мы и остались ни с чем, хотя было сделано много попыток разными способами. Даже предполагали, что у Олега волосы ядовитые…
Ночевали примерно в 20 км от Кичей. Десять лет назад там жили люди (поселение для заключённых было), а теперь живёт только дядя Коля, который собирает и сдаёт оставшееся от СССР железо. Выехали, перед Кичами в десять утра встали на ремонт, который закончится в семь вечера. Мотоцикл Каминского выразил нам презрение и прикинулся дохлым. Пока суть да дело, мужики пошли ловить рыбу на своих блох. Там под единственным уцелевшим мостом в группе начали бродить повстанческие настроения. Отвратительный инсургент Белошапкин (при содействии провокатора Окишева) рассуждал, какой дорогой мы будем возвращаться, говорил, что «получится как в 2006 году»… (В 2006 году Каминский, будучи в команде В. Пантыкина, бросил мотоцикл в восточно-казахстанской тайге по причине той же неисправности, что и сейчас. Потом вернулся один и спас его.) Услышав слово «возвращаться», я озверела, забросала предателей экскрементами и дохлой рыбой, посредством инвектив выразила своё мнение о них, их семейных трусах и волевых качествах. Противник был посрамлён и ушёл в подполье.
Неисправность искали очень долго, почти до обеда. Уж они и толкали рыжего, и колёса пинали, и дверями хлопали; свечи поменяли, карбюратор помыли, проводку прозвонили, в генераторе поковырялись. В результате длительной осады мотоцикла коллектив пришёл к выводу, что полетела высоковольтная катушка зажигания в генераторе. Запасной на этот раз не оказалось. Тогда решили перемотать катушку, а там более 2000 витков. Вторую половину дня мотали. С катушки – на бутылку, с бутылки – на катушку. Место обрыва было в самом конце, около сердечника. «Черви» тем временем обгорели на солнце, приготовили пищу. Приходил дядя Коля со своими собаками посмотреть на гастролёров. Собак здесь никто не кормит, они едят, что и кого найдут. После того, как я угостила этих собак конфетами, они бросались мне на спину, на плечи и натурально жрали меня, несмотря на то, что от меня разило коньяком (могла быть запись в отчёте о походе: руководителя съели собаки). Руководитель, переживая за успех группы, выпил незаметно бутылку коньяка. И выехал вусмерть пьяный, в результате чего первый раз упал на броду и замочил паспорт и другие ценные хохоряшки. Также замечено, что когда у мужиков заканчивается водка, они начинают охотиться на мой коньяк. Они мне сегодняшний коньяк долго помнить будут.
Зимник, собственно, начинается за Кичами. Это выражается в том, что заканчивается более менее ровная дорога и начинаются колеи, болота, брёвна, фиговые броды. На том броду, где я утонула, мы и совершили первый шаг к ужасной ошибке, которая повлекла за собой много нежданных событий. Штурман Каминский с картой и GPS-ом, стоя на берегу, пытался заяснить людям, что нам не надо в этот брод, нам прямо по берегу. Но, будучи в опале, он остался неуслышанным. Ему ответили, что все уже переехали; перетащили и его. Уже вечер, скоро стемнеет, группа судорожно пытается наверстать упущенное. С этого момента я перестаю узнавать путь, по которому ехала десять лет назад. И ничего удивительного!.. Сразу за бродом началась дорога, которая местами больше, чем на полметра ушла под воду. Это та же дорога с колеями и прочими бедствиями, только в воде. И глубоко, и темно, и холодно. Сколько десятков метров она длилась, я даже не скажу, но впечатляет!
Мотоциклы оставили на ночь прямо в броду, палатки поставили на сыром берегу. По вечерам начинается дождь, в тайге – обычное дело. При этом некоторые вырожденцы, не будем показывать пальцем, боялись, что ночью здесь пойдут машины. Должно быть, на солнце перегрелись или водка кончилась. Кстати, ни большим количеством водки, ни продуктами мы не располагали, так как планировали сегодня вечером быть у магазина, и только несчастный случай в виде ИЖа помешал этому. Одним словом, водка в команде «Черви» выпита была ещё вчера, у меня же оставался коньяк, который я попивала весь день и весь вечер, вызывая приступы ненависти, зависти и абстинентного синдрома у соратников. Вечером я даже пела у костра, про что Толя Окишев любезно сказал, что я полночи орала на весь лес и распугала всех медведей и возможных автомобилистов со вкусной и полезной водкой. Но Белошапкин сказал, что из их угла совершенно не было слышно, как я пищала. А я беспрестанно пела песню, на которую меня прибило этим летом – «По улице моей который год звучат шаги, мои друзья уходят…»
В полвосьмого утра Белошапкин и Окишев уже преодолели брод и ползали вокруг меня – ждали. Это они в магазин торопятся, что даже не завтракали и другим не дали. Каминского Белошапкин зовёт «команда «Оранжевая черепаха», так как тот тоже иногда тормозит (я чаще). Про меня боится такое говорить – огрестись можно. Я вообще быстрая на расправу - как дам по умной башке ногой… Чё-то завралась я.
Все из нас когда-либо проходили зимник Сентелек – Коргон. Поэтому теперь дружно согласились, что там вообще делать нечего. Я там проезжала на спортбайке. Н-да, Усть-Кабырза – Верх-Таштып – это вам не Тюнгур – Иня. Однако, я прекрасно помню, что в парадоксальном походе 1998 года мы прошли наш зимник почти за день. И Толик это помнил, хотя шёл с другой командой. Поэтому с минуты на минуту мы ждали прекрасную дорогу и магазин. Но дорога делалась всё хуже, а люди всё более недоумевали. Я грешила на плохую память – я упорно не помнила такой дороги, всё тогда было по-другому! Хотя…
Колеи, болота, броды, поваленные деревья. Застреваем, валяемся. Идём медленно, часто ждём друг друга и большой, медленный русский мотоцикл, которому требуется перманентный мелкий ремонт. Объедаем медвежью ягоду. Медведи здесь есть однозначно, и я их панически боюсь, поскольку встречалась с ними, так сказать, лицом к лицу. Мой страх носит отнюдь не метафизический характер, а вовсе даже эмпирический… Чё-то непонятное сказала опять.
Одним словом, лезем через болота. Иногда начинает казаться, что я здесь всё-таки была… Это тоже будет правдой. Вдруг смотрю - Толя причёсывается, красивее хочет выглядеть. Даже не знаю, как тут съязвить можно! Хотя сие значит лишь то, что люди ещё не вымотались и способны думать о таких абсолютно немыслимых в тайге вещах, как расчёска. Или фотоаппарат (это я про себя). Белошапкин перестанет фотографировать завтра, Толик потеряет свой фотоаппарат сегодня. Я по возможности всю дорогу фотографировала и снимала на видеокамеру (последняя быстро «садилась»). Поэтому на фотографиях меня почти нет, фотограф всегда за кадром.
У меня ботинки на два размера больше – не бывает омоновских ботинок 36 и 37 размеров. По этой причине у меня и воды в ботинках гораздо больше, чем положено. Правда, они совершенно дырявые, и вода вытекает относительно свободно. Хуже тем, у кого обувь целая и новая. У них не выливается. Гы! В дальнейшем подошва у меня оторвётся совсем, Каминский «пришьёт» её проволокой, но ботинки через две недели развалятся окончательно, и я их выброшу, поэтому, когда начнётся снег, я встречу его в кроссовках. Гы-гы!
В середине дня сделали привал на реке, готовим обед, а то скоро люди станут падать в голодные обмороки оттого, что Белошапкин не ест по утрам. Это всё буржуйские происки! Мы вот всегда едим, когда есть возможность – никогда же не знаешь, когда удастся пожрать в следующий раз! У нас нет хлеба, печенья, конфет, овощей. Есть пища и полбутылки варенья. Белошапкин грызёт последний лук, как яблоки, или как Буратино. Пообедали. Солнечно, тепло, хорошо, а надо в грязь лезть, в брод, потеть, оводов и мошек гонять. Пока мы расслабляемся, Толя ставит на колёса цепи, поскольку у него одного шоссейная покрышка, которая в грязи жестоко буксует. Лошадкин обозвал его Кулибиным, а мог бы и хуже.
Поскольку останавливаемся часто, надо ставить мотоциклы, а поди, поставь на болоте или в колеях! Для этого требуется палка, которую возить с собой всем лень. Не лень только мне. Поэтому когда едущий впереди падает или застревает, остальные останавливаются и пытаются поставиться, чтобы облегчить его участь. Не удаётся. Тогда мне орут: «Светка, кинь палку!» Кидаю. Как вариант, я ставлю свой мот и иду посидеть на одном из дылдомотоциклов (600-ки и ИЖ).
Как самый торопливый, вперёд часто ехал Толя. Он, бывало, снимал 20 см земли, пока не дороется цепями до корней или камней, чтобы тронуться. За шестисотками вообще оставалась конкретная колея, поэтому позже вперёд стали отпускать Олега. Он лёгкий, швыркий, самопроходимый. Последним шёл обычно двухтактник – чтобы невинные не нюхали его, но им всё равно приходилось, когда толкали. На самом деле если мы не едем, то ходим туда-сюда – смотрим дорогу, показываем её едущим следом, спасаем пострадавших. От этого тоже сильно устаёшь. За сим Сергей Каминский сердечно и трогательно благодарит команду «Черви», которая безотказно пронесла его на руках значительную часть пути! «Команда, без которой мне не жить…»
Встали у охотничьей избушки, которой нет на карте и которая стоит после перевала перед невероятными болотами. До сих пор дорога была более менее, как оказалось. Две колеи – всё понятно. Теперь же перед нами открывалось совершенно немыслимое зрелище. По этим болотам не то что ехать – я пешком пройти не могла. В 1998 году Паша Бабин вырезал здесь «грунтозацепы» на резине, поскольку джип буксовал в грязи. В прошлом году по зимнику прошли три новосибирских машины, за неделю. О том факте, что новосибирцы здесь были, свидетельствовали клубные наклейки в избушке (точнее, во всех встреченных нами избушках). Они ли наделали колеи по горло, непрерывно переходящие друг в друга, или возможно, кто-то ещё старался, неизвестно и неважно. Местные говорили, что тем летом здесь прошли ещё какие-то мажоры на квадроциклах, их сопровождала вахтовка – везла мажорское барахло. Теперь же очевидным было лишь то, что следует искать объезд болота, идти прямо по нему никому не пришло в голову. Толик нашёл объезд ещё вечером. По верху от болот шла дорога примерно такого же качества, что и раньше. Мы возрадовались, беды не чуя. По тому факту, что машины здесь шли, мы сделали вывод, что идём верной дорогой. Мы и десять лет назад шли по ней, но за кучей джипов, поэтому сейчас её трудно было признать. Хотя в начале, за Кичами, мы действительно сбились с дороги, но потом снова вышли на неё. Штурмана Каминского смущал тот факт, что по карте дорога вообще идёт по другому берегу реки Хойхазы, а не по этому. GPS подтверждал сей факт. Так или иначе, мы шли и вроде бы правильно и надеялись уже завтра выйти в Верх-Таштып и разжиться вкусностями.
Сегодня уже никуда не поехали, встали в домике. Перебортовываем резину на Кавасаки и на ИЖе. У меня и Белошапкина тормозные лапки завернулись в каральки; у меня и на ЗиДе так много раз было. Каминский нашёл в сумке патрон от ракетницы, который был постиран вместе с сумкой. Пусть спасибо скажет, что прачка хоть GPS случайно вытащила, он тоже там лежал.
Зализываем раны. Толик разбил ноги и делает из предпоследней пластиковой бутылки защиту для ног. Олег пострадал ещё вчера, на броду. У меня почему-то болит спина; возможно, это связано с особенностями езды по колее. Если не поднимать высоко вперёд ноги, когда едёшь по колее, то они попадают под боковые ящики… Кто находился в идентичных условиях, меня поймёт. Впрочем, ноги ниже колен все равно синие, так как кроме ящиков есть ещё подножки. Только у буржуйской морды есть защита для ног. Но там, где защита заканчивается, он такой же, как все остальные… Также люди неустанно вспоминают, что товарищ руководитель из последних сил выпил в одно жало полторы бутылки коньяка, как чуял, что сегодня до водки не доедем.
За следующий день мы пройдём 3,5 км. Выехали рано и не ели. По открытому нами объезду со всей очевидностью никто не ездил очень давно. Весь день пилили брёвна. Дюжину распилили. Белошапкин сказал, что у едущих вслед за нами будет впечатление, что тут проезжала инвалидная коляска – бревно распиливаем на метр в ширине. В какой-то момент видели спуск к основной дороге, но не придали этому значение. Возможно, если бы мы спустились туда, жизнь наша сложилась бы совсем иначе. Позже мы его пытались найти, но, хапнув с Олегом воды у ручья, от счастья забыли до него идти. Проблема с водой. Пластиковая бутылка волею случая осталась только одна, вода встречается редко, пить хочется смертельно – жарко и душно. Злобные насекомые. Пока люди пилят упавшие деревья и разведывают дорогу, мы с Олегом ходим назад за километр, носим воду. Дожились!
Первый раз поели в пять – шесть вечера, когда в команде «Черви» стали намечаться первые признаки голодных обмороков. Дорога спустилась к ручью (вокруг которого болото, естественно, более навороченное). Здесь, пока одни таскали моты на другую сторону «поймы», другие сварили макароны с куриными кубиками. Да, давно мы не ели ничего такого вкусного! Химик Белошапкин объяснил, что макароны начнут действовать не сразу. Негодяй… Потом макароны, конечно, оживят наши обкоматоженные тела. Но пока мы ели, начался дождь. И сказал Толя Окишев: «Да, давно я не попадал в такую жопу!»
За рекой очень крутой подъём. По привычке сначала вперёд шли дылдомотоциклы, но потом на этом подъёме отправили вперёд нас с Олегом – чтобы хоть два мотоцикла были наверху. Но часть дороги нас просто тащили вверх. Мотоциклы тупо не едут – шлифуют грязь и стоят на месте. С ИЖа снимаем вещи и поднимаем отдельно. И сказал Толя Окишев: «Да, последний раз я видел, чтобы вещи несли на руках, когда переваливали Шапшал» (1999 год). Подъём около 300 метров, за три часа в него подняли 250-ки, дылдомотоциклы остались на середине. На перевале лежит самое толстое бревно, которое нам попадалось. Его пилили и ломали до темноты. Ходили с Олегом за водой вниз, по одному не ходим, вокруг рыщут медведи. Когда я варила кашку, мужики всё ещё играли в дровосеков. С трудом нашли ровные места для палаток. Съели последнюю банку паштета с гречкой. Остался ещё литр гречки и лапша б/п (три штуки), а ещё соль, специи и чай. У Толи имелись ещё несколько куриных кубиков, но они обладали странным свойством – кто их потреблял, тот начинал смеяться. Когда будем стоять под Анчулом, уже на большой земле, это свойство скажется особенно сильно… Бензина тоже мало. Расход бешеный!
Штурманскими и общими интеллектуальными усилиями, с помощью навигатора и карты мы выяснили, что ушли с зимника на просеку. От болота поднималась дорога вдоль связного кабеля, по которой не ездили несколько лет после того, как кабель забросили. Спуск на основную дорогу мы пропустили. На карте просека обозначена мелким пунктиром и идёт эта дорога прямо, как стрела, а зимник извивается, как все дороги. Вероятно, единственное трудное место на зимнике и есть те болота, а всё остальное – ерунда, особенно со стороны Верх-Таштыпа. Здесь же подъёмы и спуски прямо в лоб. Идёт по таёжным горам ПРЯМАЯ дорога! Мы думали даже испортить кабель, тогда прилетит волшебник в голубом вертолете, но потом сообразили, что кабель брошен, в будках последние осмотры датированы началом века. Назад идти не хочется, а что впереди… По карте дорога поднимается примерно на тысячу метров с болот до последнего перевала.
Ночью мне мерещились медведи, здесь очень дикое место. Белошапкин утешал меня, говорил, что медведь очень шумно дышит и ничего не стесняется, что мы бы обгадились до того, как он подошёл. И ещё роются зверушки вокруг, просыпаешься – а вокруг норы нарыты, и морды хитрые выглядывают. А ты им на по морде!
Утром недалеко от места лагеря Толя бросил свой мотоцикл, слив остатки бензина Олегу. У него расход, наверное, самый большой, потому что пока колёса с цепями с места сдвинешь, надо погазовать хорошенько. А было дело, Олег, оказавшись позади Толи, толкал его, упёршись передним колесом в его заднее. Так и ехали до очередного препятствия. Этот метод взаимопомощи я испытала на себе, когда в 2001 году (на Салаире) на слёте Вовочка Ломоносов затащил всех в овраг, после чего прошёл дождь. Редкие машины смогли подняться, остальные ждали трактор. А мотоциклисты поднимались сами. Меня на ЗиДе толкал Белошапкин своим ИЖом…
Последним шёл, как полагается, Каминский, с ним Толя. Остальные впереди. Но однажды Толя пришёл к нам и сказал, что у него нет больше сил таскать ИЖ.. Где ИЖ? Да недалеко от лагеря отъехал, стоит в болоте. Что делать? Воды нет, сильно пить охота. Возвращаться за Серёгой или идти вперёд, искать воду? Пешком или на мотах? Набрали воды в болоте, вскипятили, пили. Стоим у русла пересохшего ручья (заметно, что август). Я говорила им, чтобы воду из болота не пили, там дизентерийные амёбы живут, но они не слушались – пили. Дескать, всю воду из болота выпьем – пойдём аки посуху. (При этом, думаю, можно не напоминать, что этими самыми рукам, которыми копаемся в болоте, мы всю дорогу едим ягоды, которые растут вдоль дороги.) Все очень устали, грязные, без воды и еды, посуда и руки не мытые, ботинки который день мокрые. Но должно же быть что-то хорошее в нашем положении! Да, не было сильных дождей. Выпадали небольшие, но таких, после которых вода поднимается на полметра, не было. Решили ехать до питья, а потом возвращаться за Каминским. Едем. Тяжело. Мотоциклы обрастают грязью; постоишь, поколупаешь – несколько килограммов грязи отковыряешь – и дальше.
Уже около пустого ручья обнаружились следы от «Нивы», этого года, вероятно. Следовательно, брёвен впереди быть уже не должно, и действительно, они уже распилены. Последний перевал самый крутой, но здесь суше, дорога лучше. Я чуть не сдохла на нём от напряжения, руки буквально отваливаются, пот ручьём течёт, задыхаюсь. До этого ехали по коротким участкам - от бревна до болота, от болота до обрыва, а здесь едешь, пока сил хватает, а сзади идёт Толя и спрашивает по обыкновению, палку кинуть?.. С перевала дорога по качеству пошла вполне приемлемая, потому что щебень, а не грунт. Горы, высота, ветра перевалов, зрелище хакасской тайги, следы и какашки медведей! Теперь мы, кстати, находимся в Хакасии, здесь живут серьёзные шорцы. Граница областей где-то здесь, на перевале. Ввиду острой нехватки горючего спускаемся с заглушенными двигателями, и вдруг Белошапкин впереди начинает бешено пипикать. Ну, думаю, конец парню пришёл, с чего можно так давить на гашетку? Или медведя увидел или НЛО, или придавило чем насмерть…Оказалось, первое. Ну, говорит он, Каминского с нами нынче нет, оглушать медведей некому, поэтому включайте-ка, черви, двигатели, пока в очередной раз не наткнулись на медведицу с медвежонком. Вот едем и гудим втроём, как имбецилы. И однажды случилось чудо – мы увидели ручей. И пили, и пили, пока изо всех щёлок не потекло.
Здесь опять встал серьёзный вопрос – что делать дальше? Впереди дорога ожидается на порядок лучше той, по которой прошли мы. Кто-то должен ехать за бензином и провизией. До Верх-Таштыпа 18 км (позади 12 км кабеля). Кто-то должен возвращаться за Серёгой. Это примерно 7-8 км. Очевидно, что команда «Черви» должна разделиться. Решили молодого учёного Лошадкина с мотоямакаси Олегом отправить вперёд, слив у меня оставшийся бензин, а нас с Толей отправить пешком назад, вести Каминского до этого ручья. Когда стали сливать с Кавасаки бензин, потерпели фиаско. Бензина в мотоцикле не было вообще! На чём он ехал, неизвестно. Тогда загнали его в кусты и бросили. Когда я в очередной раз начала придурковато признавать свою вину за отсутствие бензина, Каминский ответил, что, будь он, например, мужиком, меня бы не послушал… Двое поехали, двое пошли. Нам проще. Мы знаем, что нас ждёт, а мужики наши едут в неизвестность, а это всегда очень трудно. И страшно. Фактор пугающей неизвестности часто является определяющим в выборе, и многие идут вперёд – побояться. Но многие возвращаются, как покажет «опыт, сын ошибок трудных».
До Серёги Каминского мы шли около двух часов. Толе всё время мерещились медведи, он оглядывался, замирал, орал. Я тогда тоже начинала бояться. Из оружия – топор и нож. В качестве превентивных мер я иногда начинала страшно голосить. Толя каждый раз вздрагивал и потом сказал, что лучше уж медведи, чем мои вопли. Каминского обнаружили гораздо ближе, чем оставили утром. Это один из немногих людей, кто, подобно Мюнхгаузену, умеет вытащить сам себя из непролазного болота. Он снял вещи, переносит их, а потом загадочным образом едет по болотам. Загадочным – потому что ясно - встает он там очень прочно, но непонятно, как вытаскивается один. Верёвки, ваги… Н-да, нет предела человеческой мысли в безнадёжном деле мототуризма!
Когда мы достигли Каминского, он был несказанно рад. Он уже разведал всю дорогу до самого перевала, по следам вычислил, чем мы занимались, где объезжали болота и оползни, где Толя копал яму в пересохшем русле в поисках воды. Мотоцикл Серёгин был надёжно утверждён в очередной болотной яме, вещи валялись на обочине. Мы вытащили рыжего и решили в честь частичного воссоединения команды «Черви» устроить пир – заварить всем по пакету лапши быстрого приготовления (их осталось всего три) и по кружке чая (воды опять мало, так как нет тары). Красиво жить не запретишь! Пока мы кипятили воду, Толик отправился назад, к своему мотоциклу, за вещами, так как все его имущество осталось там. В это время начался дождь, как раз такой, который мы не любим – когда за тридцать минут вода поднимается конкретно, а потом два дня не уходит. Мы сообразили тент около мотоцикла и залезли под него. Ветер, дождь, холодно. Мне попадались дожди в тайге, но этот… Помимо проливного дождя и шквального ветра стало ещё очень темно, как ночью. Ничего себе, думаю, гроза в Хакасии! И при этом Толя сейчас где-то по тайге один чешет, с топором. Он прошёл за этот день примерно тридцать километров, таская между делом застрявшие мотоциклы. Редко кто способен на подвиги! Тем временем мы заварили прекрасную лапшу. Когда посветлело, пришёл мокрый Толя и сказал, что это было солнечное затмение, которое раз в триста лет происходит. Слава Богу, говорю. А то вдруг Грузия не на Осетию напала, а на Хакасию… Или цунами по ошибке забрёл из Америки…
Мы никогда и не подозревали, что лапша б/п обладает таким замечательным тонким вкусом и чудным набором специй, дающим неповторимый ароматный букет. А цвет! А консистенция солёности! Правда, Гоблин говорил, что надо «Доширак» брать, там «химикалии нажористее». Всё ещё пребывая в эйфории от соприкосновения с прекрасным, начинаем передвижение. И оно очень быстро лишает нас всех иллюзий относительно лёгкости и счастливости бытия. Пару-тройку раз ИЖ вставал так, что мы подумывали, не оставить ли его здесь до второго пришествия Белошапкина? Но разными ухищрениями каждый раз удавалось изъять мотоцикл из очередной засады. Как мы только ни изгалялись! И на верёвке тащили ПС, идя спереди, и сзади толкали под прицельным огнём грязи из-под заднего колеса. Раньше тоже так случалось, но до такой степени «не парились». Трое – это не пятеро и даже не четверо, особенно когда один – Белолошадкин, которой работает за троих (а ест за пятерых). Он двумя точными движениями выдёргивал оба колеса на ровное место, поднимал и сбрасывал с дороги центнеровые брёвна; все привыкли и никто не задумывался, как без него. А вот так, как сейчас! После дождя колея от предыдущих мотоциклов превратилась в ручей, дорога чаще в гору, чем наоборот. И мы тупо упёрлись в ИЖ и перемещаем его по колее, ингалируя лёгкие выхлопом. А Серёга старательно помогает двигателем, забрасывая нас грязью и добавляя в атмосферу оксиды азота, оксид углерода и углеводороды.
До ручья мы не дошли - начинало темнеть. Но мы совершили почти невозможное – ИЖ начал подниматься на последний перевал. Сняли вещи и пошли к ручью. В ящике у Каминского обнаружилось пять картошек. Да на них наша группа могла целый день жить, а он забыл! Уже в темноте дошли до места. Поесть не успели, так как начался ураган - бешеный ветер, гром и молния. Не лучшее время для кухарства. Толя погрыз остатки сухой гречки, остальные упали не евши, но изрядно пивши (из ручья).
Утром подумали, что нет смысла ходить туда-обратно. Вернуться наши крутые мужики – пойдём все вместе, за Толиным и Серёгиным мотоциклами. Но додумать не успели – они появились. Их возвращение было крайне неожиданным для нас. Мы планировали увидеть их чуть ли не завтра. У них коньяк, водка, шоколад и прочие шедевры цивилизации. С перепугу они ещё вчера долетели до Таштыпа (в Верх-Таштыпе нет заправок), заправились, вернулись на зимник и совсем немного не доехали до нас; уже в темноте упали спать рядом с дорогой, а ночью на них нападала лиса… Мы ужасно рады их благополучному возвращению, пищевым ништякам и хорошим новостям. Хуже, чем была, дорога уже не будет. Не супер, конечно, но уже реальная действующая двухколейка – кабель выходит на зимник. И мы променяли прекрасный зимник на ЭТО, чему и названия не подобрать! Рады, что нежданное первопрохождение подходит к концу! Осталось выдернуть из чащи пару мотов и ворваться в тихий посёлок с рёвом мотоциклов.
Предполагалось, что Олег станет спасать Серёгу с ИЖом, а кандидат наук – Толю с Ямахой. Белошапкин дал Толе канистру с бензином и говорит, что, дескать, «плесни Светке на глаз литра три, а остальное возьмём с собой, тебе зальём»; у Каминского бак большой, ему и так хватит. Толя честно «плеснул мне на глаз». Затем я осталась одна в лагере, первый раз; ранее меня не оставляли и не отпускали во избежание встреч с медведями. Мужики сказали, что в нашем лагере стоит такая вонь, что ни один уважающий себя медведь не придет. Я старательно дымила костром, прибралась, мылась. Но к приезду Каминского, который выехал сам, и Олега, который приплёлся следом, меня потянуло к земле. Э-э… Плохо стало. Тошнит, небольшая температура, слабость… Обычный набор. До возвращения второй спасательной команды я пребывала в тяжёлом забытьи. Стало очевидно, что заболела, но чем, пока непонятно.
Мужики вернулись… без мотоцикла. Тут даже я голову смогла поднять от удивления. Толин мот остался там, где сегодня ещё стоял ИЖ – на подъёме в последний перевал. Диагноз прост – сел аккумулятор (который сняли и принесли), поскольку агрегат не заводился, а крестовой отвёртки и шестигранников для открытия карбюратора у аскета Толи не нашлось. В этом месте читатель может вернуться к началу статьи и вторично прочитать все ругательства в Толин адрес, чтобы мне не повторяться (кстати, неприличные ругательства, значащиеся в дневнике после всех Толиных проделок, заменены эвфемизмами). Я забыла указать также, что он – злокачественный пессимист. Но Каминский всегда защищал Толю, он говорил, что только у Толи нашлись припой и паяльное жало, когда ему требовалось паять провод на высоковольтную катушку. Он говорил, что Толя один всю дорогу бессменно всех страховал и ходил на разведку.
Решили (обычно решал Белошапкин, а не то, что вы подумали), что сейчас едем в Верх-Таштып, там за ночь заряжаем аккумулятор, возвращаемся к Толиной Ямахе и эвакуируем её. Толя же начал стонать, что таким образом мы бросаем его и хотим от него отвязаться, что никто из нас не вернётся в тайгу помогать ему, а один он может не справиться; стал вспоминать все предыдущие случаи и ныть, что его вера в людей подорвана, люди его всегда оставляли без помощи, поэтому он в походах не раз бросал мотоциклы… Когда Толя заводил свою песню, Белошапкин называл это «плач Ярославны». Ярославна плакала сутки. Спор буржуя с Толей в лесу состоял в следующем. Толя утверждал, что настоящие мототуристы технику никогда не бросает, а соображают, комбинируют, пока не выйдет положительный результат. На это ему было отвечено, что результатом его «комбинаций» станет, скорее всего, не один, а два севших аккумулятора и сгоревший генератор на Тенере. Поэтому Белошапкин категорически отказался дать Толе свой аккумулятор для «комбинаций», чем, похоже, обидел его.
Я же заболела. По всей вероятности, отравилась (точнее, заразилась), хотя воду из болота не пила, а пили Окишев, Архипов и Каминский. В команде «Черви» завелись черви. Днём лежала, но когда пришло время ехать, выяснилось, что у меня вообще плохо с координацией и соображением. Тогда за мой мот посадили Толю, который всячески проклинал Кавасаку, говорил, что руль у неё эдакий неправильный (близко стоит), сцепление не работает и вообще она вся вихляется и болтается. Толик едет медленно, боится… Так на нормальном моте любой дурак проедет, а вот на моём… Я села пассажиром к Белошапкину, который изучит эту дорогу, как свои пять пальцев. Он меня ни разу не уронил. Супермен, ёпть. Через десять километров в Кавасаке кончился бензин (тот, который Толя «плеснул мне на глаз», литра три, чтобы до Верх-Таштыпа хватило). Мы на некоторое время впали в истерику. «Нас оставалось только трое» - я, Толик и Серёга Лошадкин. Бутылок с собой не было. Тогда учёный достал свой котёл (используемый в качестве тарелки), с моего бензобака оторвали провод и стали сосать бензин с дылдомотоцикла прямо в котёл. А что делать? Не, в натуре эта команда – черви. Гельминты.
На последнем длинном крутом подъёме Толя показал Белошапкину сальто на моём моте. Почему Белошапкину, потому что Олег с Серёгой Каминским уехали вперёд, а я, как водится, шла в гору пешком, чтобы не затруднять водителя на подъёме. Я только слышала произошедшее. Дальше поехала я сама, и было мне горестно. От Кичей до Верх-Таштыпа всего 54 км, их мы прошли за пять дней.
В Верх-Таштып приехали уже затемно. Встали у МЧС-ников, потому как местные проявляли к нам деятельное любопытство, а МЧС почему-то все боялись и обходили стороной. Суровые мужики там работают! Сходили в магазин, накупили всяческой пищи и ели её, ели много (кто мог). Это был день ВДВ, где служил умная башка Белошапкин. На этот раз у него опять не было тельняшки, и он опять сокрушался по этому поводу. Но мы утешали его, подкладывая пельмени и подливая вкусную и полезную водку. А я вдруг обнаруживаю в местной газете статью со знаковым названием «Друзей моих прекрасные черты». Да я эту песню весь поход вою! Друзей моих прекрасные черты появятся и растворятся снова!
На следующий день по графику мы должны были стоять под Шапшалом. «Время съел кабель». Толик с Лошадкиным и аккумулятором поехали назад в тайгу. Обещали в четыре-пять вернуться. Остальные «черви» отъехали за посёлок Анчул и встали на реке Таштып. Олег непрерывно стебал Белошапкина, что тот ездит по зимнику туда-сюда, как на работу. В общей сложности Серёга проедет пять раз по этой дороге. (Правда, после этого на Тенере стал клинить руль, что доставит Белошапкину массу острых ощущений при возвращении домой). Сам зимник, как оказалось, вполне «проезж», кроме тех болот. Нужно было действительно залезать на кабель, а потом спрыгивать назад. А поскольку мы прощелкали лицом нужный спуск, то потеряли кучу времени и сил. По самому зимнику мы действительно могли бы проехать за один день. Но это условное наклонение. За сим народ уже не собирается на Шапшал – всем сделалось некогда. Ну и ладно, не сильно-то хотелось. Мне всё равно ехать, со мной только верный Каминский. Лучше жалеть о сделанном, чем о несделанном.
Вялимся на берегу, стираем шмотки, готовим пищу. Олег выпьет водки – поспит, выпьет – поспит. Только, говорит, вы меня разбудите, встречать Толю с Серёгой поеду к условленному месту… А у меня начинается собственно болезнь – красный понос (простите, кто принимает пищу). Это Киселёвы всё говорили, что гигиена – враг туриста. Могу вывести следствие из этой посылки: если гигиена – враг туриста, то красный понос – друг туриста. По причине моей болезни пищу готовили Каминский с Архиповым. Когда они спросили, сколько сыпать лапши, я сказал полпакета, а им показалось – полкотла. Вот они и кинули. Вернувшийся Белошапкин, увидевший сей кулинарный изыск, напомнил сразу, что вся походная пища делится на две категории – слипень и залипун. Он даже посмел сделать дерзкое предположение, что ЭТО приготовила я… Но описанное будет потом, когда они вернутся.
Олег поехал, встретил товарищей-червей. Они дружно совершили ритуальное паломничество в магазин. В результате приобрели ещё много всякой ништячной пищи и жидкости, а также Лошадкин купил двадцатилитровый красный таз и пачку порошка для стирки своей огромной европейской одежды. При этом тазик почему-то привязали Олегу вместо кофра (должно быть, потому что Олегу уже вообще всё было по фиг), и именно в таком экстравагантном виде Олег пронёсся по всем деревням и весям.
Приехавшие тоже стали «стираться». Белошапкин - в красном тазу, Толя – прямо в реке. Мы также стирали вещи в реке, но Толя делал это по-особенному. Он купался прямо в майке, перчатках, джинсах и носках – сам моется и их заодно стирает. А с берега гогочущие товарищи выкрикивали что-то типа «Толя, жопу намыль!»
В лагере в результате остался один не пьяный и не больной человек – Серёга Каминский. На Олеговом мотоцикле он съездил до того места, где ловит сотовый телефон. Выяснилось, что, пока Толя Окишев лазил по болотам, у него родились две девочки, в день солнечного затмения. Тут все начали пить за его счастье с удвоенной силой. А Толя боится домой ехать. Говорит, может не возвращаться вовсе? Впереди – неизвестность. Как дальше жить на зарплату механика речпорта, как его встретят дома? Мотоцикл придётся продать. «Ярославна рано плачет в Путивле на забрале, аркучи…» Ему говорят, что продавать пока нечего. Кстати, о том, как они выехали из тайги! Аккумулятор поставили и обнаружили, что фильтр внутри бака отломился, и весь многолетний отстой со дна бака радостно ухнул в карбюратор. Разбирать карбюратор прямо в лесу не решились, а подвели шланг подачи топлива к дренажному отверстию, и подачу топлива Толя регулировал краном. На берегу стали разбирать мотоцикл, мыть карбюратор. Столько чудес обнаружили внутри! В частности, первым делом выкинули ограничительную шайбу с карбюратора. Теперь мот ездить будет по-человечески, по-русски то есть. Потом Толя вытащил котёл, который от падения сделался плоским, его горилла Белошапкин выправил руками.
А вечером кто-то кинул в пищу Толиных сомнительных кубиков, и весь вечер мы с Олегом ржали не переставая. Объектом, как часто бывает, стала фекально-экскрементная тема, очень актуальная для меня, поскольку через каждые 20 минут я бегала отпускать на волю своих новых насекомых. При этом мне действительно было плохо и смешно.
Утром Белошапкин проснулся от звука отвинчиваемой пробки на бутылке с водкой, грядёт продолжение вчерашнего банкета. Это лондоновская любовь к жизни проснулась – люди не могут перестать пить и есть. Олег выпьет – спит, выпьет – спит, но вчера интервалы были больше. Просто у Олега здоровья не хватает пить с Лошадкиным вместе. Толя собрал мотоцикл окончательно, всё работает. На Шапшал Толя с Олегом не едут, а Белошапкин ещё думает. Он тем временем, не обнаружив дров на своём берегу, стал ходить за ними на противоположный, в брод (идёт – только голова и руки с брёвнами торчат из воды). Насобирал – стал пилить. Всё делает босиком, так как тоже аскет и запасной обуви нет, а мотоботы мокрые. Но уже почувствовал свою неуязвимость. Только промахнулся один раз и вместо дерева попал по ноге… Залил кровью весь лагерь – ступить некуда. Ходит и поёт «след кровавый стелется…» Говорит, придут менты, спросят, барашка резали? А мы скажем, что нет, лошадку. Потом заткнул туалетной бумагой дырку в ступне и замотал изолентой. Так СэрГей Белошапкин стал инвалидом, сделался грустный и почему-то принял решение на Шапшал не ехать. Увидел, что Толя на мотоцикле катается в носках и говорит: «О! Ещё у одного ноги лишние!» А Толя говорит, ничего страшного, что у Серёги полноги не будет, его и так много. Олега пытаются разбудить: «Олег, вставай, уже четверг! Тебе завтра на работу!» При этом на крышке котла жарят сардельки, поскольку в Верх-Таштыпе почти вся колбаса испорченная. В историю вошли слова Толи: «Ну, пожарь нормальные для людей, а остальные для нас с Олегом». Кстати, Олег всю оставшуюся дорогу тоже будет страдать (гораздо позже он выяснит, что это болел желудок). А чё ты, Олежа, хотел? Тухлые сардельки болотной водой запивать безнаказанно? Белошапкину катила протухшая колбаска; возможно, в Ирландии привык. Единственного нормального в этом бардаке человека Каминского заслали на Толином мотоцикле искать аптеку в этой глуши. Он должен найти мне таблетки, а Белошапкин попросил купить бинтов побольше, а если бинтов не будет, то одну простынь (полотенце своё Серёга ещё раньше отдал Олегу на портянки). Тем временем в лагерь зашло стадо коров. Инвалид стал истошно звать Олега: «Олег, вставай, наконец-то тёлки пришли!» Идёт мимо Толя с тазом и четырьмя сардельками, остальные сидят-гадают: «Мыть пошёл». Потом слушали музыку на моём телефоне. Я пыталась подать (в первую очередь) «Друзей моих прекрасные черты», потом Моцарта, потом обычный симпатичный набор русского рока. От Моцарта слушатели колдобились. Тут Толя обнаружил, что одна из боковых сумок у него рваная и говорит, что надо как-то к Светке прийти с ней и случайно забыть, а Светка зашьёт, спальник же зашила! Ему говорят тогда, что у него своя баба-жена есть, а он отвечает, что он не может ей это дать шить, он ведь её любит. Приехал герой Каминский, привёз мне дешёвых, страшно ядовитых таблеток, которые подействуют уже через час. А Белошапкину привёз цветочек аленький. Шучу. Привёз ему полрюкзака бинтов, при виде которого Белошапкину сплохело. Каминский сказал, что это – эквивалент простыни. Тут же некоторые изъявили желание сделать из кандидата наук мумию. Но Серёга уже бросил пить и грустил. В скором времени он собрался и уехал домой, отдав нам на прощание кучу буржуйского барахла, которое в дороге всё пригодится. «Звучат шаги, мои друзья уходят…» После отъезда Белошапкина все как-то притихли, загрустили. Куда ж мы без головы?
Когда в свою очередь я и Серёга Каминский собрались уезжать, Толя неожиданно решил ехать с нами. Олег, естественно, с ним. Не вынес Толя «мои друзья уходят…» За полчаса они собрались, Олег ещё пьяный. До Таштыпа не доехали – у всех кончился бензин (мало отобрали у Лошадкина - проклятая скромность помешала!) Только у Каминского не кончился. Он доехал до заправки, залился сам, налил канистру и уронил на асфальт свой огромный мотоцикл, а помочь некому. Трудно представить, как он поднимал рыжего… В общем, вернулся, всех заправил. В Таштыпе мы растерялись. При этом всех, кроме меня, останавливали гаишники. Олег с Толей думали, что доездились, у них выхлоп был, как из цистерны со спиртом. Но им сказали, что они едут без света… Пока мы собирались в кучу, мужики остановились на кукурузном поле. Толя лопал кукурузу и стал кормить ею Олега, хотя тот активно сопротивлялся. В результате Олега весь вечер рвало кукурузой; хотя кто знает, может, это водичка болотная или сардельки верх-таштыпские гуляли… Нашлись, отъехали от Таштыпа немного, встали в карьере, часто принимается дождь. Ладно, главное живы и целы.
Выехали рано-прерано. Сначала ничего было, а потом дождь-таки начался. В результате всю Хакасию ехали под дождём, смертельно замёрзли, насквозь промокли. Самое при этом дурацкое – обгонять в подъём грузовики. Перед Саянским перевалом заехал в ДРСУ, там строители напоили нас чаем, предлагали остаться, съездить за водкой. А у нас от холода в башке помутилось, помним только, что ехать надо, а больше – ничего. Олег как зашёл в дом, так сразу луж наделал. А с Толика не течёт – на нём и одежды-то почти нет; откуда на Толике много одежды, подумайте сами! Он и греется – заглушит мотоцикл и катит его, пока обморожение не пройдёт. У меня руки онемели, кружку держать не могу, еду мимо рта несу, как дурак Вася. А Каминский нахохлился, волосы дыбом встали, аля какаду. Толя сказал, что ни разу не переезжал этот перевал в нормальную погоду, всегда дождь и холод. А я, помнится, ехала по нему как раз в солнечную погоду (возможно, потому что перед этим десять дней шёл дождь).
Граница Хакасии и Тувы на самом Саянском перевале, его высота 2206 метров. Дорога такая, будто её только что разровнял бульдозер с пьяным бульдозеристом. В Туве стало теплее, это прекрасно, но мы ещё мокрые. На постах нас переписывают, спрашивают оружие, говорят, что в горах у них живут душманы. Славная страна!.. До Тээли долетели на одном дыхании, не останавливаясь у достопримечательностей. В Тээли доприобрели необходимое, отметились в УВД, там начальник нормальный, предлагал в гостинице остановиться, но мы отказались. Вообще, местные любопытны и гостеприимны, хотя Толя ворчал, что они ему надоели (за столько-то лет – конечно). Отзвонились домой. Толины дети в больнице, Лариска его одна плачет. Толя несказанно расстроен. У нас дома неделю не работает печь и в двери каждый день ломятся соседские наркоманы. Олег домой не звонил – он там денег оставил на пять дней…Выезжаем из Тээли, связь тут же обрывается. Вокруг – чистое небо, а в одном месте – чернота и дождь. Нам, естественно, туда. В грозу не поехали – испугались, встали за Тээли. Ремонтировали мотоциклы. У Олега с Толей стёрлись колодки, у Серёги разболтались спицы, у меня провисла цепь. Олег с Толей так сжились, что у них даже мотоциклы ломаются одинаково. На обратной дороге у Олега тоже отвалится фильтр в бензобаке, и вся параша бухнется в карбюратор. Мимикрия.
Толя боится грядущей дороги и нас пугает. Он говорит, что боится, так как был там и видел эту дорогу. Брод через Шуй, прижимы и прочий хлам. Толик грустит, переживает о доме, сказал, что Бог не даёт испытаний не по силам. А я сижу и думаю: если всё происходящее нам по силам, что же тогда не по силам?.. Сказал, что теперь нас ведёт другая звезда. «Позорная!» - заорали хором все. Сказал, что когда человек путешествует на мотоцикле больше месяца, то абстрагируется от объективного мира. Это он как в воду смотрел.
От Тээли до Бай-Тала 27 км, таких, как от Кош-Агача до Джазатора (стиральная доска). Здесь я узнаю, что есть два перевала через Шапшал – сам Шапшал, к которому поднимаются по реке Шуй, и Хемчик, к которому ходят по реке Хемчик. Через Хемчик, нам сказали, мы пройдём легко, к нему из Бай-Тала прямо. К Шапшалу из Бай-Тала налево, но потом… «Ой!» - сказали нам. Но ведь именно там прошла в 1999 году сборная алтайцев и новосибирцев, значит, нам туда. Штурман Каминский нашёл нам кратчайшую дорогу к реке Шуй, которой (дороги) нет на карте. Двухколейка. Для внедорожника, конечно, но всё равно приятно. Крутой перевал. Серёга меняет звёздочку. Теперь нам не надо переходить вброд Шуй, как делали девять лет назад, мы вышли сразу к началу конной тропы. Потом окажется, что Толя Окишев напрочь забыл качество этой тропы и её длину. Тогда шли вниз, сейчас надо вверх. Тогда было восемь мужиков, сейчас – три с половиной.
Толя с Олегом ушли по тропе вперёд. Мы с Серёгой – следом. Очко началось почти сразу. Страшно и трудно, но по сути перед нами та же тропа, что и по Аргуту, куда мы постеснялись ехать в этом году. Особенно эффектно корячимся мы с Серёгой, когда надо страховать ИЖ. Тяжело вдвоём, что и говорить. Но он проявлял чудеса в мастерстве вождения, только благодаря этому мы передвигались. Иногда мне делалось совсем страшно, тогда я садилась рядом с мотоциклом и начинала завывать, причитать о том, как мне страшно. А потом, думаю, где-то я уже это видела! Точно! Когда первый раз шла Тюнгур - Иня (на спортбайке в дождь). Но в какой-то момент стало совсем ужасно. Ничего понять не могу! Ехать не получается! Спустя приличное расстояние я выяснила, что еду на второй скорости. Мастер! Перед нами конная тропа среднепаршивого качества с прижимами и поворотами 90°, где мотоцикл должен согнуться пополам, чтобы проехать. Камни, курумник, подъёмы и спуски на том же рельефе. Местами начинаются поля, которые дают отдохновение замученным мотоциклистам, но быстро заканчиваются. Так проехали 9 км. В этом месте начинается конкретная узкая тропа по склону. И едут по ней нам навстречу… Толя с Олегом. И говорят, что, мол, там такая зверская засада, вертикальные подъёмы и спуски, что мы за два дня не уложимся, а больше времени у них нет, до понедельника ведь не управимся! Сказали и уехали назад. Будут ждать нас до утра у начала тропы. Если мы пойдём дальше вдвоём, кто-то из нас должен забрать у них продукты. У меня началась тогда истерика. Я вообще не обучена возвращаться, а тут нате! Я достала коньяк, стала реветь и пить. Как, скажите, Толя мог забыть про 50 км конной тропы со стороны Тувы? Он ведь хотел сегодня подойти к перевалу! Кто он после этого? В дневнике у меня написано, что олигофрен. А кто на самом деле, только одному его Богу известно… Взяла и Толю обвиноватила!
Мы пошли пешком смотреть очко, которого испугались наши уже не товарищи, но вскоре нам встретился тувинец с лошадьми, а у нас на мотоциклах остались все деньги и документы – вообще всё. Памятуя об ужасной репутации тувинцев, мы вынуждены были вернуться назад. А после идти не было смысла, так как вечерело. Решили вещи основные забрать, а за мотоциклами вернуться завтра. В лагерь пришли уже в сумерках.
Да, мы возвращаемся, но вовсе не потому, что мы не пошли бы вдвоём. Нас тоже поджимает время – скоро мы должны встретиться с Лёхой Даниловцевым и Дашей Малининой на Большом Яломане, там намечено первопрохождение. Лёха специально купил мотоцикл для похода. Можно было позвать их на Шапшал, но в тот момент никто не сообразил такое изящное решение. Мы возвращаемся, чтобы успеть к условленному времени в означенное место.
Каминский всю ночь не спал. У него после болот распух и почернел средний палец, с каждым днём всё хуже. (А пусть не показывает пальцы!) У Олега «болит грудь». Инвалиды, ёпть. Я дала всем антибиотики, пусть давятся. Это, кстати, первый поход, в котором аптечка разошлась целиком. Раньше её всегда привозили целой.
В одиннадцать часов утра мы вернулись в лагерь уже с мотоциклами. Спускаться и возвращаться всегда быстрее и проще. Толя с Олегом попрощались и уехали. Так мир опустел второй раз, но сейчас окончательно. Сначала скрылся Белошапкин, а теперь Толя с Олегом. «Друзей моих прекрасные черты появятся и растворятся снова…» Тут я вспомнила тамбовских волков… У меня траур – я надела чёрные носки вместо обычных белых. Команда «Черви» перестала быть. Теперь никто не суетится, не ёрзает полседьмого утра. Мир опустел. Мы поели, поспали, помылись и поехали в Мугур-Аксы (примерно 330 км), затем в Кош-Агач через перевал Бугузун. Правда, местные сказали, что есть дорога до «Мугуров» гораздо короче – конная тропа из посёлка Шуй в Мугур-Аксы. Но мы не решились испытывать судьбу. Встали за Ак-Довураком на реке Хемчик, а других поблизости и не было. В Туве, что занимательно, нет привычных нам дорожных указателей – езжай куда хочешь! Приходилось частенько «брать языка».
Перед поворотом на Чадан заправка и столовая. На заправке мы встретили несколько УАЗиков с москвичами. Серёга подошёл к ним спросить у их врача, как скоро отвалится у него палец. (Пошёл москвичам средний палец показывать.) Врач обработал палец, дал с собой лекарств и сообщил, что есть надежда на чудесное исцеление. Пока Серёгу чинили, один из москвичей подошёл и сказал, что в 2003 году в Джазаторе тоже видел таких вот мотоциклистов. Мы даже зависли от удивления. А потом отвечаем, что это мы были, и бензин у вас просили (нашли, у кого просить), здравствуйте, привет Ивану Ксенофонтову, очень рады!.. Вероятно, мы тут одни болтаемся. Много ли клоунов вроде нас?
От Чадана ещё 70 км по асфальту, а следующие 156 км до Мугур-Аксы – совершенно чудовищные. Сказать, что это гребёнка – ничего не сказать. От того безасфальтного поворота до Кош-Агача у меня вытек амортизатор, и я качаюсь, как чёртик на пружинке. Иногда выше второй скорости ехать невозможно – кидает и долбит. Через 70 км деревня Саглы. С горя решили заехать в неё, пополнить жалкие запасы провизии. Там было очень много нетрезвых аборигенов; и совсем непонятно, чем живут люди – камни, степь, пересохшая река и очередь за хлебом… С хлебом у нас всю дорогу проблема, приобрести его возможно только в очень больших городах; в связи с этим мы совершенно отвыкли от хлеба. Покупали хлеб в Тээли (5 августа), потом в Кош-Агаче (10 августа), потом в Усть-Коксе (25 августа). Кое-где удавалось разжиться сухарями… В Саглы мы купили три бутылки пива. Казалось бы, смешная доза! Сели перекусить – выпили его. И то ли от пива отвыкли, то ли вымотались. Короче, это пиво сразило нас наповал. Стали искать место для стоянки. По карте рядом река Саглы – подъезжаем – она пересохла. И всё пересохло! Поехали дальше – без воды никак! Кругом пересохшие реки и ручьи! А уже вечер, темнеет, холодает. Около первой найденной воды стоят юрты. Попросились встать рядом, обещали не буянить и байкеров не изображать. Они, конечно же, разрешили, сказали, что в ближайшей юрте у них кафе (опознавательные знаки прислонены сбоку к стене). Свезло – так свезло! Там были самые вкусные бурсаки за всю мою жизнь! Только они закончились, как все немногие радости моей жизни. Все пугали нас тувинцами, но у меня о них самые положительные впечатления, милейшие люди!
Утром на дороге попался перевернувшийся КамАЗ с углём. Грамотно перевернулся, ровно поперёк дороги! Если бы в горах, то и не объехать было бы, пока не убрали. А так по степи все шуршат в объезд.
На пограничную заставу заезжать не стали. Серёга сказал, что х.. с ней, и мы поехали без пропуска. Правда, никаких пограничников мы не встретили, и пропусков с нас никто не спрашивал. А вот в 1998 году, когда мы проехали мимо заставы, за нами погнался УАЗик, нас скрутили и повели на допрос… А ныне все пограничные посты заброшены, никто не ловит шпионов, хотя и идёт дорога вдоль границы, помеченной колючей проволокой. А за ней юрты, скот, озеро, но не наши!
Хлеба в Мугур-Аксы не нашли. До посёлка Кызыл-Хая доехали нормально. Все говорили, что от него через Бугузун сделали новую прекрасную дорогу, по которой ездит практически весь транспорт. Если эта нормальная, то какая же ненормальная? (Знаю! Вдоль кабеля!) В районе этого места вся дорога – сплошные камни. У меня отвалились не только руки, но и простите, жопа. Зато местные ездят туда-сюда не переставая. Параллельно идут несколько дорог. Каминский гонит меня вперёд, говорит, что у меня «рука лёгкая». А это другое – я, как животное, неосознанно, инстинктивно выбираю верную дорогу. Практика покажет, что сознательный штурман из меня никакой. Мне можно присвоить звание «антиштурман».
К вечеру устали сильно. Выезжаем к берегу ставить лагерь. Я падаю на камнях. Лежу под мотом, ору истошно. Каминский мечется, пытается свой поставить, только где на камнях? А я уже ору, что бросай его на …! Он его бросил, поднял Кавасаку, я вылезла с воплями и причитаниями… Хотя уже есть фотография 2003 года, где вдоль дороги лежат его и мой мотоциклы. Дежавю!
Мосты у них ужасные. Просто сделан мост, а к нему в качестве подъезда подвалены крупные камни. Я по первому с перепугу пролетела, еле не упала. А потом останавливаюсь и думаю, как же там Серёга проедет? А его нет… Потом приехал. Говорит, чуть не упал, но ему помогли местные ребята – трое на раздолбанном ИЖе. Они ехали с нами до перевала за озером Акхоль, а там уехали на стойбище. Всю дорогу они попивали водку при каждой остановке и нам предлагали. Качество их езды понемногу изменялось, конечно, от принятого, а мы наблюдали эту эволюцию.
Дорога вполне проездная для любого внедорожника; степь, перевалы, горные цепи. Сарлыки, дикие птицы, древние могильные плиты, юрты со скотиной у рек. А вот десять лет назад дорога была гораздо печальнее. Проезжали вчера мимо Монгун-Тайги, сегодня её видно весь день, там на днях совершали восхождение дружественные автомотоклубы, но мы так и не встретились.
На перевале Бугузун нет ничего особенного, кроме невыразимо плохой дороги. Тем он, видать, и славится. Да вывеской о наличии здесь биосферного заповедника «Убсунурская котловина». Камни, за спуском дорога идёт по руслу реки, её накатывают каждый год заново, как и все подобные дороги. Встретили поляков на старом «Лэндровере», показали им по карте путь; они уже сегодня обкоматоженные – спустились из Талдуринского ущелья. За перевалом дорога пошла сравнительно лучше. Но уже почти перед Кокорями случился вертикальный спуск к реке Бугузун, какой мне попадался только на пути к Карагему. Это когда ты нажал все тормоза, а мотоцикл летит на первой скорости всё быстрее и орёт. Остановить его невозможно, «надеешься только на крепость рук», держащих руль, мастерство и удачу. И так пока не выедешь или не грохнешься. На самом деле по противоположному берегу от юрт шла другая дорога, но кто мог знать?
В Кош-Агач приехали такие, что даже не стали мыться в этот день. В таких случаях можно пользоваться методом Толи Окишева: потёр себя руками в разных местах – грязь скаталась и отвалилась. Это только ленивые моются, говаривал он. Кстати, здесь мы обнаружили, что Толя с Олегом не приезжали, и Дашка с Лёхой, следовательно, остались без пропуска. Пропуски в приграничные районы были групповые. Нам повезло в том, что их спросили лишь однажды, когда мы выезжали из Усть-Коксинского района. Их там собирают. В остальном же… Мужики должны были через Туву выехать в Кош-Агач и оставить там групповой пропуск, куда вписаны Дашка с Лёхой. Но они поехали через Красноярск, а Леха ждать их не захотел… Мораль: надо брать индивидуальные пропуска. Группа имеет тенденцию разбредаться по стране.
Утром ремонтировались. В Кош-Агаче натолкнулись ещё на одну серьёзную проблему, которую на берегу предугадать не мог никто. Последний банкомат мы видели ещё на Чуйском тракте, в начале пути. Ближайший опять же на Чуйском – в Онгудае. В маленьких городах всё делается медленно и неправильно. На последний кэш покупаем провизию, заправляемся и в этот же день, после обеда, выезжаем в Большой Яломан. Утром в тени было +30; когда выехали, начался невероятный ветер, который сдувает на фиг с дороги и камни с песком бросает в лицо. Потом – дождь, холод, тоска.
К повороту на Большой Яломан подъехали уже в сумерках. Дальше пойдём другим составом, но это, как говорится, совсем другая история.