Курилы - Камчатка, на каяке.

Поскольку смысл всей Экспедиции был в том, чтобы от Курил подняться вдоль южного побережья Камчатки до дома (ибо четверо участников регаты проживают в Петропавловске-Камчатском), а в моем случае – до аэропорта (я специально прилетела из Москвы, причем со второй попытки, от волнения пропустив первую), то стартовали мы с острова Парамушир, из города Северо-Курильск (административный центр Северокурильского района Сахалинской области), соединенного с материком тоненькой пунктирной линией морского пассажирского сообщения, по которой в начале маршрута теплоход «Гипанис» за сутки доставил нас из Петропавловска в точку невозвращения, - или, точнее, как раз в точку возвращения, потому что оттуда именно все и началось. Причем из порта столицы Камчатского края мы выходили в понедельник, что по морской традиции предвещает беду.. 
  Далее в связи с настойчивой необходимостью увидеть родных и близких, а также доползти до любимой работы и заняться повседневными делами нам пришлось сесть в каяки и догрести обратно до Петропавловска-Камчатского. Энциклопедии в связи с этим сообщают, что расстояние от города до города равняется 312 километрам, но здесь они явно скромничают: такое расстояние по кратчайшей прямой, но мы, обходя все мысы и «вылизывая» бухты, накрутили километров на сто больше.. 
Итак, началось все с Курил. Еще в Петропавловске на распространенный вопрос «а куда вы едете в отпуск?» мы загадочно отвечали: «на юга, на острова», - и хитро прищуривались. Когда же наш корабль наконец пришвартовался на долгожданных югах в порту Сев.-Кура – по берегам лежал жизнерадостный снег. 
  Погода на Курилах, надо вам сказать, это квинтэссенция словосочетания «океанический климат» в смысле размаха облачности, интенсивной циклонической деятельности и сильных ветров. Антураж там то ли очень стругацкий, то ли тарковский, во всяком случае ни на минуту не оставляет впечатление, что ты - в Зоне. Так и ждешь, что в заброшенных самолетных ангарах синеватым огнем засветится «ведьмин студень», или из-за угла разрушенной дизельной поднимется, колыхаясь, «комариная плешь».. Так вот посмотришь на неё — земля как земля. Жёлтая порода конусами, рельсы, рельсы, рельсы, на рельсах паровозик с платформами… Индустриальный пейзаж, одним словом. Только людей нет. Ни живых, ни мёртвых. (Аркадий и Борис Стругацкие, «Пикник на обочине»). И ведь людей, действительно, почти нет: сейчас на острове Шумшу живут только маячник с супругой и отряд пограничников, у которых из чудес цивилизации были замечены спутниковый интернет и огромные антенны для прослушивания морского эфира. Ну и, конечно, всякие разные радары. Вот только под полиэтиленовые каяки радары явно не заточены, поэтому на остров мы высаживаемся совершенно неожиданно для стражей границ нашей Родины. «Идем до дизельной, - рассказывали потом они, - а тут из тумана - зеленые человечки..» (а это у нашего Капитана зеленый чешский сплавной костюм Hiko). 
  Так вот, чтобы вернуться домой с вышепоименованных Курил, для начала мы переплыли в кромешном тумане с Парамушира на Шумшу через второй Курильский пролив. На радостях пригубили виски за первый курильский («как первый? Это же второй! – Ну, у нас же он первый»). Потом предприняли попытку рвануть до северной оконечности острова Шумшу, но от этой затеи быстро отказались, променяв спорт на военную историографию и дружно причалив к поселку Байково (бывшему японскому поселку Катаока, переименованному русскими в 1946 г., и вдобавок ко всему сильно пострадавшему в ноябре 1952 г. от разрушительного цунами). Над поселком - бывший японский аэродром с прекрасно сохранившейся взлетной полосой и множеством самолетных ангаров, на склоне сопки за речкой Николаевкой - японский памятник над погребальным сооружением, где кремировали умерших. На стеле монумента иероглифическая надпись, которая переводится примерно как "Да пребудут вечно в мире упокоившиеся в северных землях". Всем, оказалось невероятно интересно полазить по ДОТам, ДЗОТам и танкам, посидеть в кабинах сбитых американских самолетов, спуститься во взорванные, но не до конца разрушенные японские бункеры, постоять у памятника последним героям Великой Отечественной, погибших при штурме острова в ходе операции «Курильский десант».. К тому же, наш интерес к прошлому дополнительно подогревал холодный, дождливый циклон, как минимум на два дня беспролазно оседлавший Курилы. 
А потом произошло то, что мы про себя суеверно называли «ключом маршрута», а оставшиеся в Петропавловске комментировали не иначе как «ну очень спортивной попыткой суицида». Пролив. Курильский. Первый. 
Ширина его всего 12,4 км, и все-таки это один из самых опасных и тяжелых участков на пути к Курилам. Из описаний С.П.Крашенинникова (1711-1755): «Пролив между Курильской лопаткою и островом Шумшу шириною верст на 15.. На расстоянии нескольких верст от острова при убыли воды обнаруживается чрезвычайно сильный и очень опасный водоворот или бурун, именуемый казаками сулоем... Этот бурун с его водяными валами очень хорошо виден с Лопатки, и даже в тихую погоду его волны вздымаются над проливом на высоту более 20 саженей». Боялись мы его – как черт ладана.
  Оказалось, что главное – выбрать момент, попасть в «окно» в плохой погоде и, что еще главнее - грести надо по отливу, чтобы течение уносило тебя на восток, из Охотского моря в сторону Тихого океана. За три с небольшим часа мы проходим почти четырнадцать километров открытой воды, после чего вынужденно разворачиваемся против ветра (порывами до 15м/с), что делает последние пятьсот метров до берега довольно сложной задачей. Буквально вгрызаясь веслами в воду, мы как будто подтягиваемся на турниках вместе с каяками, а карбоновое весло Макса гнется, как тростинка. Морской каякинг это спорт такой народный – сто отжиманий на весле и душ холодный. Еле выгребли... Вечером в дневнике я записала «Океан нас пустил – за что Духу моря сердечное спасибо», и дальше - «Дров мало. Но зато какой кайф! – мы на материке! На родной земле». Здесь я, пожалуй, повторюсь – нам все-таки очень повезло с погодой: уже через несколько часов ветер в проливе усилился, а к вечеру небо заволокло очередным вечным циклоном, и белый занавес скрыл от нас Курилы. И снова как у Шаламова про Колыму: «небо словно слюдой выстлано, и дымный туман вокруг». 
  Дальнейшие триста пятьдесят километров до дома пролетели в совершенно другом ритме, под упорный и размеренный плеск весла. Пока монотонно гребли на Север, начала сказываться застарелая привычка к альпинизму: вроде необходимость вставать в четыре утра давно отпала, поскольку шквальный ветер оставили еще на Лопатке (уходя оттуда, мы выбрали самое безветренное время – ночь, переходящую в рассвет), но мы упорно встаем ни свет, ни заря, прогребаем двадцаточку, потом с чувством, с толком и с расстановкой устраиваем себе обед, после чего часок спим, потому что иначе совсем грустно, - и «опять двадцать пять». Под конец маршрута самой популярной утренней фразой была «скорее бы на работу – хоть выспимся!». 
  Быт наш разнообразием не отличался, сказывалась специфика маршрута, чаще всего на все вопросы типа «Слышь, а где … (палатка, жпс, аптечка, нужное подчеркнуть)?» слышалось «да как обычно, в лодке!». Временами только бывало весело, - по вечерам, когда усиливалась прибойная волна, по поводу чего звучало «я еще жить хочу, поэтому здесь чалиться отказываюсь!». После чего, все же где-то причалив и поев деликатесов вроде плова с мидиями по старинному французскому рецепту, или жареной крапивы, мы без задних ног валимся спать, и наш сон не может потревожить ничто – ни проходящие мимо медведи, ни чересчур продуваемые палатки, рассчитанные непонятно на что, но никак не на курильский холод: «у меня спальник на минус восемнадцать, так что мне нормально, тепло, - говорит с утра Саня. – Только вот в лицо задувает, не уснешь..». 
  Через несколько дней, умаявшись, решаем сделать полудневку, как раз мы удачно пропходим бухту Ходутка, где в устьях речки притулилась охотничья база с банькой, - так хочется попарить косточки и отмыться.. Добрые егеря, сварив нам наваристой ухи, заботливо предлагают: «а медвежатинки хотите? – Да нет, спасибо, мы как-то побаиваемся.. – Эх вы! А еще камчадалы!». А один из них бодро напутствует нас с утра: «Ну это же гребной дождь: греби себе да греби.. Чего сложного? Руку держишь на уровне глаз и знай работешь себе прессом, руки отдыхают». Ничего себе познания, думаю я, - а он, оказывается, в прошлом КМС по гребле. 
Постепенно у всех у нас становятся одинаковы обветренные, выдубленные соленым ветром темные лица – только блестят глаза и зубы. На работе нас дразнят «а, вернулись! Чунга-Чанги!». 
  И каждый день такой разный, такой непохожий на предыдущий и на все, что было до, и на все, что будет после – что мы постоянно перечисляем «Гипанис, Сев. Кур, Лопатка – это было в другой жизни», с каждым разом все удлиняя и удлиняя список. 

  Каждый час непогоды, который мы продрожали на суше, в геометрической прогрессии увеличивал длину наших последующих дневных переходов. В первоначальном варианте предполагалось прогребать всего-то по тридцать километров в день. Но после энной непогоды пришлось задаться вопросом «как же мы будем проходить по пятьдесят?», - на что Саша просто ответил «как, как.. Будем лучше греБсти!». И мы погребли - так, что уже после вторых по счету «пятидесяти с чем-то» бодро разминая в свете закатного солнца натруженные плечи Артем сказал «ну все, вгреблись вроде, чувствую – можно проходить и гораздо больше». И все дружно согласились. Ну, то есть все, кроме меня. Я-то от усталости не могла даже поднять голову.. (В этом месте снова можно посмотреть на пункт первый рассказа). Но все же даже сквозь усталость в измученном мозгу билась мысль – какой же он все-таки невероятно прекрасный, этот морской каякинг! Почти не перефразируя Жванецкого: не подохнешь – привыкнешь, не привыкнешь – подохнешь. 
При всем этом, положа руку на сердце, еще раз признаюсь, что с погодой нам повезло. Но Океан - это все-таки Океан, погода на его берегах непредсказуема и по большей части плаксива, поэтому пару циклонов Мироздание все-таки выделило на наши головы. А циклон, это в первую очередь - шквальный ветер, сбивающий стоящего на берегу человека с ног, а человека, сидящего в каяке, уносящий от берега прочь в перламутровые океанские дали, что совершенно не вязалось с выбранной нами траекторией движения. По этому поводу существует простой способ проверки ветра. Если, сидя в каяке, ты кидаешь перед собой весло, и ветром его моментально уносит за твою голову – значит встречный ветер достиг той силы, против которой лучше сидеть у костра и пить что-то согревающее. «У кошки девять жизней, а у каякера – одна, - сказал как-то в такой момент Тёма. «И она ему не нужна», - мрачно продолжил гребущий рядом Саня. Хождение по воде в такие дни настоятельно не рекомендуется, потому что «мы больше угребемся, чем угребем». И мы сидели под проливным дождем на суше… «Ну что, пургуем. Давайте тогда хоть водку допьем, а то что она так болтается?..». А потом глянули на карту – а там уже нужно идти по шестьдесят..