Уда
в рассветном тумане. Широкая, высокая, красивая. Я умываюсь, ежась от
утреннего «бодряка», с наслаждением впитывая в себя ощущение летней
свободы.
Наше первое общее утро началось с приветствия
гладиаторов: «Ave, Caesar, morituri te salutant!» («Идущие на смерть
приветствуют тебя, Цезарь»), объявленного Андреем и всеми с
воодушевлением подхваченного. «Вот тебе, девочка, и шестерка» – сказал в
ответ на это мне мудрый внутренний голос.
Адмирал со спокойной улыбкой
принял приветствие; на мой взгляд, он пребывает в состоянии сознательной
эйфории, – это когда бурлящее в крови счастье неминуемого приключения
омрачается голосом разума, предупреждающего об ответственности. Да, он
ответственен. За всю команду и за каждого в отдельности. А кроме этого
еще за снаряжение, продукты, финансы, лоции и документы… Он распределил
все, конечно, по заместителям. Деньги – непьющим, лоции – неграмотным,
продукты – вегетарианцам… Шучу, шучу, у нас таких нет.
…Вчера
ехали целый день в служебном 66-ом. Шел он медленно, словно нехотя,
пыхтел и трясся как старый пылесос. Я сидела на козырном месте в кабине,
не знаю, было ли удобнее в «будке», а у меня к вечеру все тело затекло и
заболела шея. Время от времени мы останавливались, и тогда вся команда
веселой гурьбой выпадала на дорогу в целях приема очередной капли
никотина и обследования придорожных кустов.
Вдоль дороги тянулись
поля иван-чая, удивительное ровно-розовое море. Сразу представляются
вересковые пустоши где-нибудь в Уэльсе. На одной из остановок мы вышли
из машины, и самые отчаянные романтики пустились по полю бегом. Хотелось
обнять все это розовое великолепие, вдыхать его, погрузиться с головой.
Охваченные общим детским восторгом, мы носились по кипрейному полю,
словно по конопляному. Странно и смешно было смотреть, как эти взрослые
мужчины бегают по простору, сжимая в лапах розовые метелки. Наконец,
напрыгавшись, накричавшись и запечатлев всеобщее помешательство на мой
фотоаппарат, сели в машину. Дорога после Тулуна плохая, местами очень
узкая, пыльная, с глубокой колеей.
В Нижнеудинск
приехали уже по темноте, расположились на берегу в тополиной роще.
Голова дудела и гудела после долгой тряски по российской дороге в
российской же машине. Окружающая меня жизнь – лагерь, костер и палатки –
радует, возвращая знакомое подзабытое уже ощущение лета, и неоткрытого
будущего. Памятуя о том, что главное на реке – это люди, я осторожно
присматриваюсь и прислушиваюсь к тем, с кем бок о бок мне придется
прожить следующие двадцать дней. Наблюдения, надо сказать, меня не особо
радуют. Команда у нас сборная – пятеро спасателей и пятеро «обычных
смертных». Со всеми «спасами», кроме Лехи, я хорошо знакома и никакого
беспокойства они у меня не вызывают. Остальных четверых придется
понимать и изучать уже в процессе путешествия.
С рангами тоже не
все гладко – не ясно еще кто где сидит на катамаране и под чьим
командованием идет. И в душе, и в голове, и в лагере порядка нет –
сумбур мыслей, чувств, вещей. Меня неуправляемо мучает комплекс слабости
и несоответствия будущей действительности; новые люди, я чувствую,
смотрят на меня как на пятое весло, они неуверенны во мне, спорят и
сомневаются… Как и я.
Весь сегодняшний день мы вынуждены сидеть в лагере, поскольку из-за большой воды Малая Бирюса (а вместе с ней – и Большая) непроходима для «Урала», который должен нас доставить к прииску Катышному
(точные координаты прииска -54°07´,29 северной широты и 097°11´,8
восточной долготы), откуда предполагается уже пеше-конный переход через
водораздел к Уде.
Несмотря на неутешительный прогноз погоды, мы полны оптимизма, т.к. по
словам проводника вода в Бирюсе может как подняться, так и упасть за
считанные часы.
Иногда от долгой дороги, ожидания и
неопределенности появляется чувство неуверенности в завтрашнем дне,
нереальности происходящего. Сомнения терзающие, сомнения гнетущие,
бесконечные, безжалостные. Кажется, что уже никуда мы не пойдем, ничего
дельного, хорошего, удивительного впереди не светит. Появляются мысли
разлагающие, делающие тебя слабым и маленьким существом, неизвестно чем
разгневавшим бытие.
Вечером, несмотря на задержку в заброске, все в приподнятом настроении.
Их
девять человек, пока еще чисто выбритых и опрятных мужчин, все еще
пахнущих домашним теплом. Олег, он же Адмирал, задумавший и воплотивший
этот сплав, полон решимости не только пройти оба каньона Уды, но и подняться на пик Поднебесный.
Тофалария – его детская мечта, к исполнению которой он шел много лет, и
теперь, сидя этим вечером у костра, просто счастлив неспокойным
счастьем первого дня исполнения мечты.
Доктор, Док. Мой дорогой,
неправильный доктор. Недобитый романтик, тщательно прячущий свой
романтизм за медицинским цинизмом. Профессионал, кое-как смиривший свои
профессиональные качества и душевные порывы в странной профессии
доктора-спасателя. Он азартный рыбак, охотник, ценитель творчества
Высоцкого и Визбора; иногда можно наблюдать его, сидящим у костра со
странным выражением задумчивого удовольствия на лице. Док, что
называется, может ловить кайф от самых заурядных вещей. Он полон
загадок, и, несмотря на давнее наше знакомство, всегда и близок и далек
для меня.
Владимир Ильич. Из этого исторически-знаменитого имени
на деле используется только отчество. В лице Ильича общество потеряло
талантливейшего сатирика, поскольку его отличает свой собственный
нестандартный взгляд на окружающую действительность. Сложно представить
скучный и невеселый поход с участием Ильича, сама улыбка этого человека
имеет способность рассевать тучи дурного настроения. Он обладает редкой и
восхитительной способностью искренне смеяться не только над другими, но
и над собой. С Доком они живут в одной палатке, что называется душа в
душу, и немало терпят от окружающих шуток по поводу радостей семейной
жизни двух ветеранов-спасателей.
Андрей Яковлев, музыкальная душа любого похода и бессменный завхоз. И с Доком, и с ним мы ходили Ципу
четыре года назад, пересекались на всевозможных сборах, походах,
туристических тусовках… Несмотря на кажущийся легкий нрав, Андрюха
непростой человек, как говорится, с секретом. Он обладает очень острым
чувством справедливости, тонким юмором и особым ироничным взглядом на
события, но при этом упрям и обидчив, а также как всякий творческий
человек загадочен в сменах настроения. Здесь и сейчас меня безмерно
радует, что он рядом.
С Аркашей ранее мы не были знакомы, с первого взгляда он произвел на
меня впечатление угрюмого бородатого сплавщика, уверенного, что женщина с
веслом – это также противоестественно, как корова с седлом. Но как
оказалось, Аркаша был рад всем и всегда, и умел органично вписываться в
любую компанию и ситуацию. Аркаша – буддист, его утро начинается еще до
того как дежурные выползают из шаткого уюта палаток к костру. Аркаша
не курит и не пьет, по утрам сидит в позе лотоса, читает мантры и дымит
ароматическими палочками. В рюкзаке у него много всяких интересных
штучек, а в голове – интересных мыслей. Аркаша имеет дом на Байкале и
учится в Питере на скульптора, за что в нашей компании нередко
именовался «столичной штучкой».
Леха, недавно принятый в
спасательский коллектив, – это как раз тот человек, для которого по идее
и организуется УТС (учебно-тренировочный сплав). Леха молод, силен и
вспыльчив. Он не курит и не пьет, и, в отличие от Аркаши, презирает за
эти слабости всех остальных. Пока что Леха единственный, кто относится
ко мне как к девушке, ухаживает и даже в рамках лагеря помогает и
защищает. Как любой сильный и уверенный в себе мужчина, он великодушен,
добр и галантен.
Неясно за что Володю прозвали Гаральдом. Может
быть, за любовь к комфорту даже в походных условиях, относительную
леность и здоровый эгоизм. Кроме того, Гаральд как и Аркаша, время от
времени сидит в позе лотоса и медитирует. Он ведет здоровый образ жизни,
играет на флейте и прекрасно рисует.
Игорь произвел на меня
впечатление спокойного, уверенного и немногословного человека, точно
знающего кто прав кто виноват. Игоря после бесконечных и бессмысленных
дней в Нижнеудинске
определили на ответственную должность со странным названием –
«порцай-геноз». Должность заключалась в строгом дозировании спиртного и
соблюдении правил его использования. Проще говоря, Игорь заведовал всеми
запасами спирта и следил, чтобы его не жрали без меры. Авторитет.
Но
больше всех меня волнует Саша. Все в нем странно и непонятно, – человек
с другой планеты, непонятно как оказавшийся в моем, понятном и
знакомом, мире. Сашка – это кошмар блондинки. И курит, и пьет, и
матерится. Орет, дурит, не стесняется в выражениях. Если Сане что-то не
нравится, он добавляет к этому понятию слово «говно», образуя из двух
слов одно, невыносимое, но по-матершинному точное. Говнопогода,
говнорыбалка, говнокостер и так далее в том же духе. Еще и кличут его
непонятно почему Толстым… Сашка высокий, сильный и да, теперь я,
пожалуй, могу это признать – умный, но в то же время дурной абсолютно,
обладающий той веселой разновидности дурости, которой подвержены
молодые, сильные и горячие представители животного мира.
И я.
Меньше всех по возрасту, опыту, силе и массе. Слабое звено, белая
ворона, женщина на корабле. Накануне отъезда я долго пытала Адмирала –
он сказал, что никто не был против моего участия. И все же… Тофалария.
Шестерка. Девушка. Зачем?..
Они и я. Я и они. Два разных полюса,
неизменно стремящихся друг к другу. От нашего правильного взаимодействия
скорее всего будет зависеть многое, и я, конечно, постараюсь сделать
все от меня зависящее.
С этими жизнеутверждающими мыслями и
полным чувством своей важной роли в предстоящем действии, я уползла в
палатку, забывшись сном неглубоким, но благостным, излечивающим и
голову, и душу от сомнений.