Ночью я мерзла, спала неглубоко и беспокойно. Беспощадное утро принесло
только малоприятную мысль: «Сегодня шестерка». Лехины крики о том, что
еще через две минуты завтрака уже не будет, только добавили раздражения.
Как будто мы опаздываем на гильотину.
А утро сияло лазоревым небом, светлым, радостным, беспечным. Внизу у
воды долго делаю зарядку, тянусь и смотрю в небо. Спасибо Всевышнему за
этот свет и цвет. Вернувшись в лагерь, заглатываю чашку остывших
макарон, пью крепкий обжигающий чай. Жизнь не так уж плоха, если
разобраться, и, черт возьми, почему-то сегодня она особенно
привлекательна.
Сразу после завтрака все убегают за оставленными
перед «Водопадным» катамаранами. Лагерь пустеет, похожий на поле
побоища; разбросанные кругом вещи впервые вселяют в меня страх
одиночества, беспокойство и неуверенность. Мне страшно и неуютно без
этих шутящих, кашляющих, курящих, икающих и пьющих бородачей. И когда
они с пыхтеньем и гомоном затаскивают на поляну разноцветные катамараны,
мой мир снова приобретает краски и смысл.
Обедаем, работаем, собираем катамараны.
Сегодня мы начнем проходить Нижний каньон, начиная с 5-ой ступени – порога «
Крокодилы».
Ниже за ним, метрах в 50 – порог «Ключ», оба – 6-ой категории. Потом
порог «Прямой» – пятерка. На «Ключ» ходили смотреть еще в первый день,
впечатление он производил ужасающее. Мне лично совсем-совсем не хочется
туда лезть. Со всей силы не хочется.
Словно исподволь внутри снова
поселяется страх, я беспокойно слоняюсь по лагерю, пытаясь заняться
каким-нибудь делом, но для моих слабых паучьих рук занятия не находится.
Скорей бы уже начинали что ли…
В каждом маршруте есть своя
легкость. И свои трудности. Нынче моя легкость –это отсутствие тяжелого
рюкзака и долгих переходов, доброта и красота окружающей природы и
людей. Красота скал, неба и воды, слившихся в вечном дуэте, скрещенных у
горизонта… Красота и философия свободы. А трудность – вот она – немое
ожидание поединка. Так и выходит, что за каждую легкость, мы платим
трудностями. Закон сохранения энергии, блин.
Но перед выходом
Адмирал объявляет неожиданное решение – идет только одна четверка и
двойка, вторая четверка обносит пороги и страхует. Док не выказывает
особого желания лезть в «Крокодилы», обосновывая свое решение
жизнеутверждающим: «У меня два кредита», и его решено поменять на одного
из наших, желающих острых ощущений, – Аркашу или Леху. Я немного
воспряла духом – можно будет поснимать проход шестерочного порога и
самой туда не лезть. Редкая удача. Леха же, узнав решение и не дослушав
до конца идею о рокировке, поднял крик и гам, за что был жестко одернут и
призван к дисциплине. Решение теперь уже бесповоротно – первой идет
адмиральская 4-ка, на которой Дока сменит Аркаша, за ней 2-ка, а мы
обновленным составом (Ильич, Леха, Док и я) страхуем.
Обносим наш катамаран, спускаем к воде, экипируемся. Народ снова смотрит порог, курит. Леха обижен и молчалив.
Наконец,
все заняли места, так сказать, согласно купленным билетам. Андрей
установил камеру, Игорь-«морковочник» застыл на страховке…
Но
через час ожидания пришел Аркаша и принес неутешительные вести – при
спуске пропороли шкуру катамарана. Снова уходим в лагерь, клеим и шьем
катамаран. И снова возвращаемся к реке.
Мы спокойны. Катамаран
стоит в улове чуть ниже «Крокодилов», на нем лежит Леха, а я и Доктор
выше по течению возле Игоря залегли с фотоаппаратами.
Четверка
бодро выскочила из-за поворота, я слежу за ними в объектив и успеваю
сделать кадр, вот они входят в «бочку», и следующим кадром я снимаю уже
киль. Ткнувшись носом в «бочку», катамаран взлетел как перышко… Дальше у
нас были секунды. Со скоростью антилопы я несусь к своему катамарану,
хватаю весло и прыгаю в упоры. Сзади бежит Доктор и орет, чтобы без него
мы не стартовали. Из-за камней и скал, закрывающих обзор, не видно где
люди и судно.
3663
Почти наугад выходим наперерез струе, пытаясь
оттолкнуть перевернувшийся катамаран и держащихся за него людей к
берегу. Их только трое.
Несмотря на сердечный ритм, подобный
африканскому барабану, мозг, как ни странно, спокоен и трезв. Когда
перегребали струю, спеша к ним на помощь, сердце у меня бешено
колотилось. Оказывается, за других можно бояться сильнее, чем за себя.
Вовки у катамарана нет, его задержало в бочке и краем глаза я вижу как
выше по течению он пытается выплыть к левому берегу.
Мы же
отчаянно пытались причалить к правому. Сделать это, толкая перевернутый
катамаран, было не так-то просто. От осознания того, что мы вместе с ним
и беспомощными людьми, можем уйти в «Ключ», холодела спина. И все же
общими усилиями мы зачалились на правом берегу чуть выше слива «Ключа».
Отдышались, отплевались, откашлялись… Помахали Игорю, что у нас все в
порядке. У его ног, не шевелясь, лежал Вовка, и, кажется, смотрел в
небо.
Мы стояли под скалой на относительно ровном пятачке правого
берега, метрах в пятнадцати выше «Ключа». Правый берег сильно
загроможден камнями, чуть выше по течению выдается отвесная скала.
Оглядевшись кругом и взглянув в зев «Ключа» я понимаю, что далеко не все
трудности и страхи позади: нам еще нужно переправиться обратно. В
наличии два ката, 7 человек и 6 весел. Не так уж и плохо, если
разобраться.
В рем.мешках на катах есть веревки и горное
снаряжение. Леха по верху облазит скалу, закрепляет веревку, и уже
держась за нее с помощью жумара, то и дело подгребая и хватаясь за
скалу, мы начинаем проводить кат вверх по течению. Олег обеспокоен,
говорит мне, что обратная переправа всегда опасна, что-то втолковывает
Ильичу. Но выхода нет – мы зажаты на правом берегу между 5-ой и 6-ой
ступенями Нижнего каньона, не хватает весел и людей. Надо протолкать
каты как можно выше по течению, чтобы успеть перегрести струю и не уйти
самосплавом в порог. Кричим на левый берег, договариваясь о
принудительной чалке. Там суетятся Игорь и Андрей, готовясь кинуть нам
морковку. Все готово, все хорошо. И мы пошли.
Мне неприятно
думать, что нас несет в порог, и я сильнее налегаю на весло. Несколько
общих мощных гребков и вот мы уже практически возле берега. Летит
морковка. Док начинает вязать ее за раму, но веревка натягивается,
выскальзывая из рук, и мешает зафиксировать узел. Я почти не отвлекаюсь,
не смотрю на берег, веревку, левый борт, сосредоточившись только на
воде и весле, я задняя правая, ближняя к «Ключу»…
Вижу, как Леха
уже практически лег на воду, пытаясь уйти от натянутой как струна
веревки, свесившись из упоров и делая гребки поперек течения, пытаясь
притянуть нас к берегу. Ложусь за ним, вижу, как натягивается и гудит
веревка, как Игорь упирается в камни, пытаясь ее удержать. Я все еще
верю в удачный исход нашей переправы, берег совсем рядом, а Игорь –
лучший «морковочник», он вытащит. Спустя еще мгновение нас разворачивает
«корабликом», Игорь падает, тщетно пытаясь удержать неуправляемый
катамаран, Андрей и Вова упираются рядом, но также безрезультатно.
Снова
и снова налегаю на весло, выкладываюсь, не экономя силы, и уже чувствую
мерзкую струйку страха по спине. Веревка гудит, натянутая струной, но
мы неумолимо скатываемся спинами в никуда.
…Веревка отпустила наш
катамаран с глухим визгом. Это был звук умирающей надежды, звук
поражения и нашего страха. Или звук громко и в сердцах сказанного мата.
А
берег казался вот он, близко. Я видела Игоря, как-то тоскливо,
недвижимо и беспомощно стоящего на берегу, мне казалось я заглянула в
его глаза – словно удивленные, распахнутые и смотрящие будто только на
меня. Видела Андрея, все еще держащего веревку и Вову, упавшего в
попытке закрепить ее за камень. Капали секунды, а мне казалось, я со
всеми ними успела поговорить; одолевшая меня беспомощность обессилила и
руки и голову – весло безвольно лежало на коленях, а мы уходили в
«Ключ».
«Разворачивай!!!» – заревел Ильич, и наше общее оцепенение
сменилось лихорадочной деятельностью. Мысль была проста и мгновенно
понятна – бороться. Войти в порог как положено – носом, на скорости.
Рискнуть.
Основная струя полностью направлена в слив под скалу
левого берега. Слив около 2,5 метров, водопадного типа, после которого
гигантская бочка с навалом под скалу и вторая правее, непроносная. Мы
уже очень близко к сливу, я вижу как мелкая водяная пыль, будто мука,
взлетает над этим пенным котлом. Неожиданно во всех подробностях стала
видна наклонная стена левого берега – ровный мокрый монолит, о который
билась белая вода, подпрыгивая и облизывая серый камень… Справа россыпь
огромных камней, ударяясь в которые поток рассыпается на ручьи и
протоки. Вижу эти валуны и понимаю, что шанс есть – успеть зацепиться за
них, удержаться, повиснуть прямо перед распахнутой глоткой порога.
Что-то кричит Доктор, но из-за шума воды я ничего не слышу. Кажется,
возможный рывок к правому берегу понятен не только мне, потому как мы,
не сговариваясь, налегаем на весла, и о чудо – кат ткнулся носами в
огромный валун. Вижу как Доктор выпрыгнул из стремян (он передний
левый), а спиной чувствую огромный пенный зев, нацелившийся на меня. За
Доком, как за Господом Богом, я тоже выскакиваю из упоров и, мартышкой
пробежав по кату, спрыгиваю в воду, прижимаясь к валуну. Удержаться
мешает жилет, валун гладкий, без зацепов. Я стою на небольшом камушке,
по колено в воде и уже удивляюсь странной паузе, отсутствию Дока и Лехи,
которые должны бы вытягивать кат. Преодолевая страх упасть в струю,
поворачиваюсь лицом к реке.
…Кат уходил в порог, и его было не
остановить. Уходил кормой, с Доком, не успевшим влезть в упоры, с моим
веслом, безвольно лежащим поперек палубы. На самое ужасное, самое
долгое мгновенье он задержался на гребне слива… и исчез. Казалось,
вместе с этим мгновеньем остановилось мое сердце. Мне было так страшно,
как наверно никогда до этого не было. Ноги подкосились и я медленно
сползла по валуну в воду, оседлав неизвестно откуда подвернувшийся
камень…
Я сидела верхом на маленькой каменной пирамидке, по пояс в
воде, и смотрела на край слива, на безжизненную бурлящую пену за ним. И
считала секунды. Из порога никто не выплывал. Я не знала что делать,
как спасти их, как выбраться самой, не видела ни метавшихся по берегу
друзей, ни происходящее в пороге. Моя пирамидка, камушек на котором я
держалась, казалось, копчиком, стоял близко к сливу, сидела я
практически на уровне воды, поэтому не видела самого тела бочки, а
только ее пляшущие щупальца да белый пенный след ниже порога. Меня
трогало и обнимало ужасное ощущение беспомощности, осознание себя как
мелкой, невнятной сущности, неспособной спастись и спасти.
Наконец,
найдя в себе силы, я встала на пирамидке на ноги, распласталась по
валуну, даже сквозь жилет ощущая каждую его трещинку. И заглянула в
порог.
Круглая и желтая как осеннее яблоко, каска Ильича, ходила
вверх-вниз и из стороны в сторону, будто ее хозяин, оседлав дикую
лошадь, пытался объездить непокорное животное. Больше я ничего не видела
– ни катамарана, ни Дока с Лехой –только эта желтая каска, каменные
трещины под пальцами, да утробный рев порога составляли в те мгновения
весь мой мир.
Говорят, в подобных ситуациях время замедляется,
секунды становятся бесконечно долгими и вмещают в себя все – и наши
воспоминания, и движения окружающего мира и даже будущее, обещанное нам
свыше и уже нависающее над головами. Камень, за который я держалась
всеми фибрами, закрывал от меня правый берег. На левом Игорь, Андрей и
Володя стояли столбами и смотрели то ли на меня, то ли на струю ниже
порога – ждали, когда кто-нибудь выплывет.
Вдруг мелькнул
задранный нос вставшего на дыбы катамарана, мое сердце опять прыгнуло,
внизу в изумрудной струе я увидела Леху, выплывающего к правому берегу, а
спустя мгновенье – катамаран, выплюнутый бочкой. На нем сидел Ильич
при полном параде – в упорах, в каске и с веслом. Но внутри все
оборвалось и стало страшно до тошноты: Доктора не было.
Снова
потянулись страшные секунды полной неясности ответа на вопрос «Что
дальше?». Но вдруг, присмотревшись, я увидела вынырнувшего в квадрат
катамарана Дока, он был без каски, висел на раме, а Ильич одной рукой
держал его за шиворот. В пустоте черепной коробки возник внутренний
голос: «Ну, они же вместе, теперь выплывут, друг друга за шкуры
вытащат». Через несколько секунд катамаран вошел в следующий порог.
Они,
конечно, выплыли. В конце концов Док залез на катамаран, отрезал
запасное весло и после очередного порога, два этих невероятных человека
зачалились на правом(!) берегу. А через мгновенье стало видно тонкие
дымки сигарет.
И тут я осознала главное. Картина маслом:
трое мужчин на левом берегу, шестеро –на правом. Все в сознании и
здравии. А я, единственная и неповторимая, сижу посреди реки на камушке,
прямо над шестерочным порогом и рассуждаю о вечном. Мудрый внутренний
голос иронично хмыкнул.
Стараясь не думать, не бояться и не
оглядываться, обнимая валун, всеми пальцами и фибрами проникая в его
трещинки, я, наконец, взобралась наверх. По берегу уже спешил Адмирал,
размахивая руками и крича, чтобы я сама не пыталась выбраться, мол, он
меня снимет. Ага, придет и спасет, тоже мне принц выискался, я азартно
соскользнула в протоку, схватилась за его руку и, наконец, выбралась на
берег. Правый берег.
«Вы меня, б…, седым сделаете!» – ворчал Адмирал, собирая по берегу весла.
Стоя
в каком-то одуревшем оцепенении, я тупо наблюдала, как снизу по камням
скачет Саня, молча, но быстро и неминуемо. «Щас прилетит…» – пронеслась
мысль, и я уже приготовилась отбиваться, ощетинилась, собирая остатки
сил, хотя и понимая, что покинула судно аки крыса, спасающая свою
шкуру... А он подскочил, подхватил меня за грудки, прижал к себе,
щекотал бородой, целуя и ударяясь своей каской о мою… «Молодец!
Молодец!» – только и приговаривал, – «Ну ты молодец, Дашка, ну
молодец!». И я поняла, что за меня они боялись не меньше, чем я за них.
И
снова, как в дурном сне, нас ожидала переправа на левый берег. Ильич и
Док хапнули адреналина по полной, наплевав уже на все, переправились, и
как чайки сидели на плитах, белея клювами сигарет. На правом берегу нас
было пятеро, и Адмирал, хлопнув меня по плечу, озвучил приговор:
«Поедешь обезьянкой». «Ехать обезьянкой» – это, наверно, страх и позор
любого водника, без весла и упоров чувствуешь себя будто голым,
новорожденным и беспомощным человечком. «Обезьянок» обычно смывает
первыми.
Обреченно залажу на катамаран, вцепившись в раму, слишком
толстую для моих рук, пытаюсь принять более-менее надежное положение.
«Ехать обезьянкой» – это еще и аттракцион, но, к счастью, короткий.
Переправились
без приключений. Наконец-то, мы все на левом берегу, правда, кто где.
Место неудобное, стены почти отвесные, как выбраться наверх малопонятно…
По какой-то трещине, проявляя чудеса акробатики, цепляясь за камни и
подвернувшиеся кусты, я вылезла на первую террасу. И вот тут меня,
наконец, догнало.. То самое ощущение второго рождения, освобождения от
опасности, ожидая которого люди обычно обещают что-то вроде «Выберусь –
пойду в церковь». Сил было как-то нереально много, и в то же время их
не было вообще, я просто брела наугад в направлении лагеря, то
вздрагивая, то улыбаясь от пережитого. «В такую жо… лезешь, а машину
водить боишься» – некстати ввернул внутренний голос. Я горько
усмехнулась – вот уж действительно парадокс.
У костра Игорь молча
наливал всем по пятьдесят грамм. В моей кружке было явно больше, но я
выпила не морщась, привалилась спиной к березовому стволу, вытянула ноги
и закрыла глаза. Доктор, потерявший в пороге каску, тапочек и свой
знаменитый медицинский зажим, растрепанный и несуразный, босой на одну
ногу, сидел у костра и курил. Гаральд, в этот раз не отказавшийся от
честно заслуженных фронтовых, сказал, что, пожалуй, пересмотрит свое
отношение к сплавам и «всей этой фигне».
Вечером все галдели и
пили формально запрещенный спирт. Ильич в лицах и интонациях показывал
весь процесс переправы, кувыркание в бочке и вылавливание Дока, все
эмоции, слова и события были озвучены и осмыслены. Гвоздем программы,
естественно, было мое триумфальное спрыгивание с катамарана. Меня
называли и мартышкой, и газелью, и птичкой, и серной длинноногой… Сашка
ухмылялся, смотрел в огонь и приговаривал: «А я думал все, хана ей!».
Адмирал пил, ворчал, поучал всех; Андрюха пел песни; Док молчал и
улыбался, глядя в костер. А я этот вечер ясно и пронзительно осознала
как здорово жить.